Уборка в доме Набокова - Лесли Дэниелc

Мистер Дейч вздохнул.

Я ждала.

Он обозревал меня. Я чувствовала, как взгляд его ползает по моим туфлям, брюкам, дождевику, скрывающему две поношенные футболки, надетые одна поверх другой, по моей собственноручной стрижке («Просто подровняла концы», — наврала я самой себе).

Я еще подождала — взгляд его тем временем уехал дальше, на коровью морду в рамке открытых дверей — влажный квадратный нос указывал в сторону озера.

— Если хотите, у нас остались лишние сливки, — произнес ни с того ни с сего мистер Дейч.

Я напомнила себе, что с некоторыми мужчинами нужно обращаться как с лесными зверушками. Я стояла неподвижно, глядя в точку на стене неподалеку от него, но не слишком близко, чтобы он не напугался, что взгляды наши могут встретиться. Я раскрыла ладони и вытянула их вперед, чтобы он мог их видеть.

— Сливки, — повторила я. — А вам самому они точно не нужны?

Вопрос был откровенно дурацкий, и мистер Дейч не удостоил меня ответом. Вместо этого он слез с табуретки, боком и споро, как паук за мухой. Потом скрылся в холодильной камере и вернулся с огромной банкой с широким горлышком, почти под крышечку заполненной сливками; банку он поставил на свой стол, перед тем не преминув тщательно осмотреть днище на предмет муравьев.

Я поблагодарила его, прикидывая про себя, можно ли вернуться к вопросу о вишне с ванилью. Но я так и не успела придумать как, потому что мистер Дейч заговорил:

— Современные люди даже и не знают, каковы сливки на вкус. — В голосе его звучала печаль. — Во времена моего деда мы делали мороженое из одних сливок, без всякой ванили, просто добавляли сахар. А теперь всем подавай сладенькое и чтобы как можно дольше не портилось. Стабилизаторы, гуаровая смола. — Он презрительно фыркнул. — У людей полностью отшибло вкус.

Мой начальник был самодостаточным человеком. Я так и не поняла, зачем он затеял этот разговор, — одно было ясно: ко мне он имел очень отдаленное отношение. Эту истину о мужчинах я тоже узнала от персонажа из прошлого: если вы рядом с мужчиной и ведете с ним беседу, это еще не значит, что беседа вас хоть как-то касается.

Я еще раз поблагодарила за сливки, пытаясь понять, закончен разговор или нет. Можно было прибегнуть к стандартному приему — сказать, как мне нравится моя работа и как ловко я ее выполняю. Строго говоря, ни то ни другое не было полной правдой, а полагать, что ответы на письма «Молочнику» требуют особого мастерства, — значит беззастенчиво себе льстить. Так что я вернулась к основной теме.

— Мистер Дейч, — эту часть разговора я отрепетировала заранее, — ваша мать придумала сорт мороженого, ставший одним из самых популярных в округе. Да, вишня с ванилью нравится не всем, но есть люди, которые готовы проделать путь из самой Онунчевы, чтобы отведать особое мороженое вашей матушки. Могу ли я подать им надежду, что вы возобновите производство этого сорта?

Я еще никогда в жизни не держала перед мистером Дейчем-младшим столь длинной речи и в результате совсем задохнулась.

Мистер Дейч посмотрел на сливки, потом обратил лицо к маленькому окошку с деревянной рамой у себя над столом. Взгляд его устремился за пределы безлистых вишневых деревьев, окаймлявших пастбище.

— Что в прошлом, — сказал он, — то в прошлом.

Он уткнулся носом в бумаги на столе. Я в третий раз поблагодарила его за сливки, сунула марки в карман и двумя руками подняла со стола тяжелую банку.

Вернувшись домой, я отыскала в Интернете рецепт приготовления масла. Там говорилось, что сливки надлежит взбивать ровно сорок семь минут, причем вручную. «Ни в коем случае нельзя использовать блендер». Потом — слить сыворотку и посолить «по вкусу изготовителя». Можно подумать, изготовитель один собирается слопать несколько килограммов масла. Я легла спать.

Начальная школа Онкведо

Утром я поставила таймер на сорок семь минут. Включила бодрую музыку в стиле зайдеко[13] и взбивала сливки, пока руки не начали отваливаться. Тогда я навязала на банку петлю, надела на шею и попробовала подкидывать банку коленями, будто футбольный мяч. Это сработало, — правда, я стерла кожу на загривке. В банке начали образовываться сгустки, и на двенадцатой песне (таймер я за музыкой не услышала) все пять кило сливок превратились в масло.

Я слила сыворотку — пригодится делать полезные для здоровья коктейли на завтрак, буде мне когда вздумается начать свой день таким образом. Присолила масло, попробовав до, после и в процессе, переложила в миску и убрала в холодильник. Готова поспорить, что Вера Набокова никогда сама не делала масла.

Потом я решила испечь в хлебопечке несколько буханок — детям на полдник; свежий хлеб со свежим маслом — это же просто красота, но потом вспомнила, что из школы дети придут не ко мне, не выскочат из автобуса оголодавшие, соскучившиеся по маме.

Я постояла посреди кухни, пустые руки повисли плетьми. На стене громко тикали ходики. Всего только полдень — дети еще на занятиях.

В каком-то ослеплении я нацепила шарф в стиле «хорошая мамочка», какие-то трусики из моего мавзолея, разумеется, Брюки — и зашагала в сторону начальной школы Онкведо.

Идти туда было ровно четыре квартала, так что я зашла к Элси в магазинчик за газетой. Витрина была украшена алыми и зелеными флажками, цветами Вайнделлского университета. Элси пожелала мне удачного дня, я пропела в ответ: «Того же и вам» — здесь так принято.

Шагая в сторону школы, я просмотрела «Онкведонский светоч». На первой полосе красовался коллективный снимок университетской сборной по гребле в ало-зеленых фуфайках. Можно подумать, в мире не происходит ничего стоящего. Передовица предлагала читателям следить за новой рубрикой, рассчитанной на месяц и посвященной университетским гребцам: «…Каждый день мы будем представлять вам очередного спортсмена».

В школе, дожидаясь, пока секретарша договорит по телефону, я открыла спортивный раздел, чтобы полюбоваться на героя дня. Симпатичный молодой человек со скуластым лицом, Тим Имярек. На вопрос о спортивной форме он ответил «отличная», а в качестве хобби указал видеоигры и сон. Я вырвала страницу и засунула в сумку — главным образом для того, чтобы не показаться совсем праздной.

Когда секретарша повесила трубку, я сказала ей, что хочу на общественных началах поработать в начальной школе.

— Мать Дарси? — произнесла она с сомнением. Возможно, она видела мое имя в списке потенциальных похитителей детей. Тем не менее она жестом направила меня в класс миссис Конторини.

Миссис Конторини как раз собиралась начать развивающую игру, посвященную букве «С». Дети должны были вырезать из черного картона силуэт собачки или скунса и покрасить его в белый цвет (в школах Онкведо ножницы не считались холодным оружием).

Дарси, похоже, не обрадовалась моему появлению.

— Зачем ты пришла? — рявкнула она; можно подумать, я испортила ей репутацию.

— Пришла вам помочь, — ответила я.

— Тогда помоги Кори. — Она указала на малыша, у которого под каждой ноздрей висело по колбаске соплей, — он был похож на маленького сопливого Гитлера. — Он сам не справится.

Я улыбнулась миссис Конторини, которая в ответ одарила меня бесконечно дружеской, фальшивой и задумчивой улыбкой.

— Не могли бы вы помочь Кори?

— С удовольствием.

Мне вовсе не хотелось подхватить от него вирус, но я была согласна кромсать с ним бумагу, если смогу одновременно наблюдать за своей дочерью.

Дарси повернулась ко мне спинкой. Я протянула Кори бумажный платочек, он уставился на него в недоумении.

— Он пафнет, — просветил он меня. — Фкунф.

Этого ребенка явно интересовали дурные запахи, — это я сразу поняла. Мы вырезали лапы и хвост, и он нарисовал скунсу мелом белые полоски. Так и не воспользовавшись бумажным платочком. Когда миссис Конторини затрясла колокольчиком, оповещая, что пора сворачиваться и наводить порядок, я помогла собрать с пола обрезки бумаги.

Дарси встала на свое место в конце строя, так и не взглянув на меня. Она прижимала к груди черную коробочку для завтраков. Другие девочки стояли парами. Кори растворился в группе хихикающих мальчишек. Дарси стояла одна, невероятно красивая, совсем ни на кого не похожая — к ее черным волосам было приколото скрепкой белое перышко.

Миссис Конторини велела детям поблагодарить меня за помощь и повела их в рекреацию.

Я трижды вымыла руки, отскребла до самого локтя. Ни к чему больше не прикасаясь, я вышла из класса и отправилась на поиски Сэма.

У них был урок физкультуры, они лазали по канату. Мне казалось, что канаты в начальной школе давно запретили, но здесь, в Онкведо, почему-то сохраняются в неприкосновенности разрозненные фрагменты шестидесятых годов. Я смотрела сквозь стеклянные двери спортзала, как Сэм держит канат для другого мальчишки. По крупным складкам на лбу я видела — мой сын с ужасом ждет своей очереди.