Банкир - Лесли Уоллер

– …и не думайте про воскресное выступление…– сосредоточенно жужжал в трубку Бернс.

Сделав заказ, Палмер принялся внимательно разглядывать запонки Бернса. Каждая из них представляла собой оправленную в золото модель структуры атома, элементы которого были великолепно выточены из сапфира и четырех крошечных бриллиантов. Слегка прищурившись, Палмер старался отчетливей рассмотреть детали узора.

Наконец Бернс опустил телефонную трубку на рычаг.

– Линии на Каракас заняты,– проговорил он небрежно.– Ах, вот что вас заинтересовало? Это моя эмблема.– Отстегнув запонку, он поднес ее ближе к глазам.– Углерод,– нараспев произнес он.– Углерод, без которого существование жизни на земле было бы невозможно,– добавил он торжественно.– Бесценный божий дар человеку, разумеется, если не считать самой жизни.

– Значит, сапфир – это атомное ядро, а бриллианты – электроны,– сказал Палмер.

Рот Бернса, приоткрывшийся было для того, чтобы заговорить, на мгновение снова сомкнулся и холодно застыл, но тут же расплылся в улыбку приятного изумления: – Лэйн был прав. Вы слишком умны для банкира. Однако эта штучка имеет и другое значение.– При этих словах Бернс повернул руку так, что бриллианты метнули острые голубовато-белые лезвия света прямо в глаза Палмеру.– Сапфир – это человек, индивидуальность. Бриллианты прикованы к нему на всю жизнь. Это – здоровье, богатство, друзья и деньги, четыре элемента счастья.

– Здоровье, богатство, друзья и деньги? – переспросил Палмер. Он не был уверен, правильно ли расслышал.

Бернс пристально глянул на него, и его желтоватые глаза чуть потемнели.– Именно так,– сказал он.– Губы его на мгновение сжались, как бы утверждая и в то же время отвергая какие-то противоречивые мысли. Затем Бернс сказал: – Я думаю, нет нужды объяснять финансисту разницу между богатством и деньгами.

В этот момент появился официант, который принес виски Палмеру, и он снова откинулся на спинку банкетки.

Бернс не прикоснулся к своему бокалу.

– Деньги – это то, чем обладаешь, и если их достаточное количество и держишь их в течение достаточно длительного периода, то они превращаются в богатство,– сказал Палмер.

Бернс покачал головой.– Позвольте мне стать вашим финансовым советником,– сказал он.– Деньги – это то, что я имею. Богатство – это то, что я, умирая, оставлю своим детям.

– Или,– продолжил развеселившийся вдруг Палмер,– деньги – это то, что мы тратим, а богатство – это что сберегаем.

– Нет. Деньги – лишь удобрение. Богатство же – собранный урожай.

Бернс наклонился над столом, и бриллианты в его запонках щедро заискрились.– Скажите, Вуди, почему я не могу говорить таким образом с Лэйном Бэркхардтом? – спросил он.

Палмер прищурился, затем взглянул ему прямо в глаза:

– А у вас это действительно не получается?

– Разумеется, нет. Мы никогда не ладили. В чем тут причина?

– Но вам лучше знать, ведь вы работаете с ним гораздо дольше, чем я.

– А вы знаете его с детства,– отпарировал Бернс.– Так какой же всетаки будет ответ?

– Думаете, я сказал бы, даже если бы я знал? – ответил Палмер вопросом на вопрос.– Да и вы никогда не скажете мне, откуда знали, что я именно тот человек, о котором вы должны были собрать соответствующую информацию. Это область профессиональных тайн.

Бернс мгновение помолчал.

– Если я все же расскажу вам, то вы должны обещать мне, что об этом не узнает ни одна живая душа.

– Не могу обещать,– ответил Палмер, которому показалась забавной неожиданно наивная торжественность в голосе собеседника. Ему вспомнилась клятва верности, произносимая нараспев мальчишками, которые затевали какое-нибудь тайное общество.– Вы же понимаете.

– Пожалуй, понимаю,– медленно сказал Бернс.– Думаю также, что знаю, почему мы с Лэйном не можем…– Тут он остановился и пожал плечами. Затем сказал с неожиданной силой: – Но пусть между нами никогда не будет других тайн, Вуди. Я говорю совершенно серьезно.

Наивность маленького мальчика, к удивлению Палмера, уступила место такой жесткости, какая не могла иметь ничего общего с тем, что они сейчас обсуждали. Конечно, если он не истолковал превратно то, о чем говорил ему Бернс.

– Я банкир,– ответил Палмер.– И располагаю лишь двумя категориями ценностей, которые могу предложить: деньги и умение хранить тайну вкладчика. Терпеть не могу тайн, но за мою жизнь мне пришлось хранить их больше, чем хватило бы на двоих.

– Но не скрывайте их от меня, Вуди,– настаивал Бернс.– Мы не можем позволить себе такую роскошь, особенно теперь.– Он перевел дыхание.– Имеете ли вы хоть малейшее представление, в какую историю вы попали по чужой милости? Или хотя бы о том, как может накалиться обстановка, до того как с нами окончательно покончат.

– Обстановка, по-видимому, уже достаточно накалилась для того, чтобы встревожить Бэркхардта.

– Еще бы! – отрезал Бернс.– Когда начинает беспокоиться Бэркхардт, на мою долю достается вдвое больше беспокойств. Когда же начинаем беспокоиться мы оба, то у нескольких миллионов людей появляется более чем достаточно оснований для тревоги.

Взяв вторую порцию виски, Палмер пил медленными глотками, преисполненный решимости дождаться, пока Бернс допьет хотя бы свой первый бокал.– Что хорошо для «Юнайтед бэнк», то хорошо и для Америки,– сказал он.– А что плохо для…

– Совершенно точно. Вас, по-видимому, очень тщательно проинформировали,– сказал Бернс.

– Мой аппарат работал над получением этих данных все утро,– шутливо повторил Палмер фразу, сказанную ранее самим Бернсом.

Откинувшись назад, Бернс внимательно посмотрел на Палмера. Его оригинальное лицо ничего не выражало в этот момент, даже рот был совершенно неподвижен. Потом он улыбнулся широкой и доброй улыбкой.– Вуди,– начал он и остановился, как бы прислушиваясь к тому, как это слово некоторое время вибрирует в воздухе над ними,– Вуди, почему бы вам не уйти из ЮБТК? Можно найти лучшее применение для такого вице-президента, как вы.

– Уйти? Да я еще даже не начинал там работать,– удивился Палмер.

– Знаете, что сделал бы со мной Лэйн, если бы я переманил вас? Мне лучше бы сразу перерезать себе горло.

Палмер чувствовал себя несколько неловко, но улыбнулся, снова увидев перед собой маленького мальчика, который выдумывает всякие ужасы и сам пугается их.– Ну, не надо преувеличивать,– сказал он.– У вас остались бы еще запонки, на которые можно прожить несколько лет.

Он тут же пожалел о своих словах. Это было бестактно, и Бернс был вправе обидеться на него. Шутка имела неприятный привкус анекдотов о греках и сирийцах, поэтому Палмер почувствовал себя очень неловко. Он заставил себя взглянуть на Бернса, ожидая его реакции.

Глаза Бернса слегка расширились, но рот был неподвижен, и потому Палмер никак не мог предвидеть, что сейчас произойдет.

– Скажите, они действительно нравятся вам? – неожиданно спросил Бернс и стал вынимать запонки из петель манжет.– Вот, дорогой, берите их, они ваши.

– Но послушайте, я…

– Берите, берите их, я говорю совершенно серьезно.

– Но мне не ну…

– Ерунда,– настаивал Бернс, передавая ему запонки.– Они ваши, и все тут. Забудем об этом. Я все равно подарил бы вам запонки на рождество. Но если мне человек понравился в августе, неужели я должен ждать до декабря, чтобы признаться ему в этом?

С удвоенным чувством своей вины за то, что сперва сказал неуместную глупость, а потом был еще и вознагражден так несоразмерно, Палмер пробормотал что-то невразумительное, похожее на «благодарю вас», и взял запонки. Бернс поднял руку, длинные пальцы которой украшали безупречно подпиленные ногти с белыми лунками и аккуратно подстриженной вокруг них кожицей. Ровный блеск ногтей заставил Палмера заподозрить, что ногти были отполированы,– обычай, обнаруженный им у некоторых мужчин в НьюЙорке, но не привившийся в Чикаго.

Бернс щелкнул пальцами, и метрдотель появился перед ними как из-под земли.

– Алекс,– обратился к нему Бернс. И снова певучий отзвук его голоса поплыл где-то у них над головами.– Алекс, голубчик, достаньте небольшой футляр для драгоценностей мистера Палмера, а для меня раздобудьте пару фирменных запонок этого клуба, быстренько, ладно?

Алекс кивнул и тут же исчез. Палмер и Бернс несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Палмер ощущал только унизительное чувство своей несостоятельности потому, что как раз сегодня надел рубашку, обшлага которой застегивались на пуговицы. У его были недурные французские запонки, и, если бы сегодня они были при нем, он смог бы немедленно отплатить Бернсу любезностью за любезность.

– Итак,– сказал Бернс,– я все ждал, когда же Лэйн даст мне наконец человека, с которым я мог бы сотрудничать. Но я никогда бы не подумал, что за этим человеком придется посылать в Чикаго.

– Когда же мы приступим к нашему сотрудничеству? – спросил Палмер.