Найденыш - Олег Кулаков

Я свесился из гнезда на мачте, рискуя свалиться вниз и свернуть себе шею. Да, если я выпаду отсюда, от меня мало что останется. На всякий случай вокруг пояса у меня было намотано несколько витков крепкого линя, я его загодя приготовил и закрепил узлами, вязать которые меня обучил Руду. Палубный потратил не один день, вколачивая в меня науку затягивать всякие хитроумные петли.

«Касатка» дрейфовала саженях в полуторастах от полосы рифов на спокойной воде. Парус был убран, шли на веслах. Между рядами гребцов выхаживал палубный с продолговатым барабаном на брюхе. Ударами палочек по натянутой коже Руду задавал ритм гребле. Сейчас гребцы помаленьку табанили, чтобы «Касатку» не снесло на рифы. На баке стояли капитан и маг. Зимородок протянул руку, показывая на утес, и что-то говорил Ожерелью. Сколько бы я сейчас отдал за то, чтобы услышать его! Ожерелье, крепко уперевшись широко расставленными ногами в палубу, внимательно слушал мага. Когда Зимородок перестал говорить, тоже вытянул руку к рифам и что-то произнес. Маг закивал, соглашаясь, видимо. Ожерелье отвернулся от него и прокричал команду. До меня донеслись только маловразумительные обрывки: рев моря на рифах заглушил крик. Палубный встрепенулся. Руду раскрыл рот. «… блю…» — донеслось до меня. Наверное, «ублюдки», решил я. Руду взмахнул руками и принялся охаживать палками кожаные бока барабана. Барабан у палубного звучный, слышен был ясно, невзирая на ревущее море. Весла по левому борту продолжали табанить, по правому начали загребать. Пойдем вдоль острова по линии берега, сообразил я, значит, ищем место, где бросить якорь.

Я задом плюхнулся в гнездо и стал растирать живот: ему, надо сказать, досталось — я ведь висел на узком ребре ограждения, уцепившись за него пальцами. Сколько я так провисел? Не знаю. Часов у меня здесь нет. Брюхо саднило. Я глотнул водички из кувшина и кинул взгляд на солнце. До полудня еще далеко. Берег острова медленно проплывал стороной, снизу доносились ровный бой барабана и мерный плеск весел по воде. Не заметно для себя я полностью ушел в мысли, не дававшие мне покоя с той самой ночи, когда Зимородок в присутствии Ожерелья назвал меня магом. С тех пор я хожу как в тумане, ног под собой не чуя, на море смотрю, а волн не вижу. Братва на меня с удивлением поглядывает. Им ведь невдомек, что со мною творится, а я и рассказать не могу — мне Зимородок запретил. После того как я немного очухался, он тогда при Ожерелье взял меня за плечо и сказал:

— Пользоваться магией тебе, Даль, конечно, еще учиться и учиться, и сегодня же ты получишь свой первый урок. А будет он таков: о том, что ты узнал о самом себе, пока никому ни слова. До той поры, пока я не разрешу говорить об этом. Твой первый урок — урок молчания, сдержанности и спокойствия: эти три вещи перво-наперво усваивает каждый маг. Понял? — И когда я заплетающимся языком пробормотал «да», он добавил: — Доплывем до места, помогать мне там будешь, а как — скажу потом. О демоне тоже не проговорись, а то все перепугаются, как и ты.

Потом он отправил меня в кубрик спать, а перед этим дал лизнуть какого-то белого порошка. Порошок оказался на вкус ничего, кисленький. Спать будешь лучше, сказал. Я-то, наоборот, думал, что заснуть после всех приключений мне вряд ли удастся и придется с горем пополам досыпать в гнезде днем, но задрых я быстро и так крепко, как никогда еще, пожалуй. А с утра начались мои мучения: меня начало прямо-таки разрывать на части. И не потому, что хотелось выболтать всем на свете, что я — маг. Просто это в моей голове никак уложиться не могло. Я ведь кто? Найденыш. Меня «Касатка» в море подобрала. Три года назад это было: нашли меня в открытом море на обломке мачты, посиневшего и вцепившегося в обрывок фала мертвой хваткой. Я этого не помню. Я и имени своего настоящего не помню. Именем Даль меня нарек Ожерелье. Я это случайно узнал — проговорился один из наших не вовремя, когда я поблизости ошивался. Я, помню, тогда к Ожерелью пришел и спросил, так ли? Он подтвердил. Меня что тогда удивило? Не то, что я сирота, — ну, сирота и сирота, мало ли с кем ни случается, — а то, что мне память отшибло начисто. Я поначалу голову ломал, хотел взаправдашнее имя свое вспомнить. Не маленький ведь уже я, правда, возраста своего точно не знаю. Никто не знает. Я тогда к кормчему пристал: мол, скажи, как думаешь, сколько мне лет? Сова лоб наморщил и говорит: мол, весен двенадцать — верняк. А это значит: когда меня в море подобрали, мне около девяти было — я ж говорю, не маленький. Но имя я так и не вспомнил, не удалось. От натуги мне тогда ой как худо стало. Ожерелье меня выправил: сказал, что, после того как они меня выловили, он меня окликал разными именами. Я откликнулся на Даля. Было решено, что это и есть мое настоящее имя, и стали меня называть так. Настоящее оно или нет — сказать не могу, но после беседы с Ожерельем я подуспокоился и перестал изводить себя. А тут что выходит? Зимородок обо мне больше знает, чем я сам! Он — маг, ему все мое нутро как на ладони. А мне ведь порой сны снятся очень странные. Я о снах этих никому не говорил: ни капитану, ни кормчему. Не хотел. А Зимородку почему-то захотелось рассказать, только он с той ночи на меня даже не взглянет, будто и нет меня вовсе на «Касатке». До того дошло, что кормчий меня тихой сапой отвел в сторонку и давай выпытывать, чего это я хожу сам не свой, словно на меня ядро с баллисты уронили, того и гляди за борт свалюсь. Я, памятуя свое обещание магу молчать, отбрехивался какой-то чушью. Сова даже обиделся слегка. А мне вдруг в голову пришло, что, может быть, я в своих снах вижу то, чего наяву не помню. Кто мне на это сможет ответить? Разве что Зимородок…

Мой внутренний сторож подал сигнал тревоги: рядом с «Касаткой» появились гости, но неопасные. Я высунулся из гнезда. Люблю дельфинов.

Я насчитал восемь дельфинов, окруживших «Касатку». Они резвились у самой поверхности, кувыркаясь и выпрыгивая из воды. Один, здоровущий, с белой полосой на голубоватой шкуре, заплясал на хвосте возле самых весел. Среди морского люда о дельфинах столько россказней ходит: они и тонущих спасают, и корабли из беды выводят. Один такой рассказчик божился, что видел их город, выстроенный на дне морском, и про чудеса этого города. Мне кормчий однажды, подвыпив, толковал, что дельфины, похоже, и от меня погибель отвели: после того как «Касатка» наткнулась на обломок мачты, за который я цеплялся, дельфины повадились появляться у борта «Касатки» раз в день, и так было до тех пор, пока я в первый раз не появился на палубе. После этого они исчезли и больше не показывались. А так они нас частенько в море сопровождают.

— Да-а-аль!!!

Окрик отвлек меня от дельфинов. Я обернулся на голос. Ожерелье снизу грозил мне кулаком. Случилось-то что? Опасности нет никакой — это я почуял бы сразу. Я стал озираться. С одного борта — море чистое, с другого — лесистый берег островка, а прямо по курсу… Да проткни меня Старец своей острогой!