Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута

— Веришь Сургату?

— Нет. Но и да. Про Моровских слухи доходили. И если всё так… можем и не успеть.

— А позвонить? Предупредить?

— Я с Евдокией поговорил. Она звонить пыталась. И письма слала. С письмами ладно, могли и не дойти… звонки тоже.

— Как?

— Обыкновенно. Если готовят такое дело, то своего человечка на почте заведут, а тот уж всю корреспонденцию поглядит, кроме разве что курьерской или коронной. И уберёт ненужное. С телефоном так же. Заплати телефонистке, и лишние звонки, скажем, дальние или с определенного направления, не дойдут. Перекинет их не на нужную линию, а на какую другую, где свой человек сидит. Или ещё как. А если что, можно будет на обрыв линии списать. Или вон… почта тоже всякое-разное теряет. Нет, отсюда пробиваться смысла нету. Ехать придётся. И на месте решать.

Через Менск.

— А если следить кого отрядит? — подал голос Метелька, которому новая одежда глянулась. — Сургат?

— Всенепременно отрядит… не сам, так его дружок озаботиться… в общем, не забивайте голову. Нам двигаться надо.

И двинулись.

До города Еремей на машине довёз, а её уже бросил близ вокзала, прихвативши лишь замызганный рюкзак с нехитрым своим добром. Ну и нас с Метелькою.

[1] Бессрочные паспорта, которые именовались «вид на жительство» выдавались дворянам, купечеству, чиновникам, отставным офицерам и потомственным почётным гражданам, тогда как мещане и крестьяне довольствовались паспортами, действовавшими пять лет или год (в зависимости от благонадёжности гражданина).

Глава 6

Глава 6

«Таким образом, при неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих, за исключением разве одаренных гениальными способностями, вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию» [1].

Из доклада министра просвещения Деянова

На вокзале было людно.

Да и сам вокзал этот такой… непривычный, что ли? Низенькое строение мышино-серого цвета, но с четверкой колонн и портиком, на котором красовался имперский орёл. Длинные платформы и характерный запах разогретого колёсами железа. Дым. Суета.

Крики.

Носятся мальчишки-газетчики, орут, но чего — не разобрать. Важно шествует баба с лотком и парой сумок. В сумках, заткнутые тряпьём, чтоб не выстывали, лежат пироги, которые она время от времени докладывает на лотки. Чуть в стороне гуляет ещё одна, ревниво поглядывая на соседку.

Суетятся грузчики.

Кто-то волочёт огромный, едва ли не больше его самого, чемодан. Кто-то тележку тащит, на которой этих чемоданов целый выводок, да ещё и клетка. И тут же крутятся мальчишки, явно примеряясь, можно ли стянуть чего. Дворник в замызганном фартуке, заприметивши эту стайку, грозит им метлой, и мальчишки отступают, теряясь средь народу.

А тут людно. И если за нами следят — а я готов поклясться, что следят — то кто, не поймёшь. Тень в такой толпе выпускать бесполезно, только потеряюсь, отвлёкшись.

— Рядом, — в который раз повторяет Еремей. И я спешно поправляю очки, выданные мне с прочим облачением.

Ну да, глаза у меня странные.

Приметные.

И мы идём. Еремей, что подобно ледоколу рассекает толпу, и следом, в фарватере, мы с Метелькою тащимся.

— Это, — долго молчать Метелька не способный. — Вона, видишь? Это «Стрела». Она прям на столицу идёт…

Поезд, причаливший к первой платформе, выделялся узорами на железной морде своей, витиеватыми львами на боках и всенепременными гербами, с которых даже золочение не пооблезло. Ну или не потонуло под слоем гари.

— Там только вагоны первого и второго классов, — продолжает нашёптывать Метелька, впрочем, не отставая от Еремея. — Вона… те, которые синие, это первый. Только для чистой публики. Даже купцов, говаривают, не всяких пустят, если только первой гильдии… ну или есть медалька почётного гражданина. А ежели нету, то пожалте во второй. Вона, рыжие, видишь?

Вагоны поблескивали на солнышке. Широкая боковина ближайшего была открыта, и человек в форме, полусогнувшись, с видом прелюбезным, что-то втолковывал серьёзных форм даме.

— А нам?

— А нам не на «Стрелу», — отозвался Метелька, не без труда оторвав взгляд от вагонов с их показною роскошью, внешнею позолотой и вензелями. — Нам вона… туда.

Наш поезд был куда как попроще. Невысокий, какой-то вытянутый локомотив, черный то ли от краски, то ли от покрывавшего его слоя копоти. Обязательные орлы и те едва угадывались на боковинах. Тут вагоны были зелеными и мышасто-серыми[2].

Людей здесь было куда как поболе. Толпа растянулась вдоль поезда, ничуть не опасаясь, что соседний, та самая «Стрела» может тронуться. Детишки и вовсе без страху заглядывали под колёса, не удивлюсь, что и лазили там же.

— А нам в какой вагон? — поинтересовался я у Еремея.

— Третьего классу, — отозвался он. — Сейчас глянем, где не сильно людно…[3] Куда прёшь, дура⁈

Это адресовалось юркой бабёнке, что попыталась протиснуться вперёд. Та отскочила в сторону и разразилась бранью, впрочем, тотчас переключившись на кого-то другого.

В вагон мы всё-таки забрались.

Был он длинен и узок, тёмен, поскольку окна здесь оказались мелкими да и те из дурного, мутного стекла. И света сквозь них почти не проникало. А ещё в вагоне курили.

Прямо внутри.

И без того насыщенный ароматами человеческого пота и иных, не самых приятных запахов, воздух пропитывался и табачным дымом. Казалось даже, что сам вагон наполнен седым густым туманом, в котором лишь отдалённо угадывались силуэты людей.

Еремей, минув пяток лавок, остановился возле одной, на которой устроился тощенький мужичок с сигареткой.

— Сгинь, — велел ему Еремей, и мужичок подчинился, прихвативши с собой грязный тюк. — А вы, оглоеды, двигайтесь к окошку, там, глядишь, и приоткрыть выйдет.

Вышло.

Правда не с первого разу, потому как что-то заело, но Еремей справился.

Чтоб вас всех. Да тут доехать и не задохнуться — само по себе квест. Вагон же продолжал наполняться людьми.

— А я говорила… говорила, надобно раньше! — нервный женский голос раздался где-то вдалеке, и тотчас стих, перебитый сочными матюками.

Да уж, публика собралась разношёрстная. Хотя рядом с нами и не рисковали садиться. Подходили, но завидевши грозную фигуру Еремея в шинели, на которой он для этакого случая повесил пару медалек, убирались подальше.

— Извините, — а вот невысокий господин в неплохом костюме решился. — Вы не станете возражать, если я рядом присяду? Мне недалеко, до Подлесской… часа через два,