Ориан, или Пятый цвет - Поль-Луи Сулицер

Искусно играя комедию, он поведал о дружбе, с детства связывавшей его с беднягой Деклерком, о внезапной смерти которого он узнал недавно. Ему хотелось бы попрощаться с усопшим другом и помолиться над его останками.

— Я понимаю вас. Как мусульманин я преклоняюсь перед вашим благородным поступком. Я велю провести вас в морг.

Он набрал номер внутренней линии, положил трубку. Вентилятор усердно гонял воздух. Мужчины молча смотрели друг на друга.

— Да… печальное событие, — наконец сдержанно произнес директор.

Постучав в дверь два раза, в кабинет вошел молодой африканец в белом халате. Лубунго обратился к нему на непонятном следователю языке. Тот на таком же языке что-то ответил директору, потом обратился на французском к Натански:

— Соизвольте пройти со мной, месье.

Они спустились по прямой длинной лестнице, слабо освещенной голыми лампочками. Мужчина в белом открыл камеру и толкнул толстую дверь в просторное холодное помещение. Одна стена была занята стеллажом с большими выдвижными ящиками.

— Меня зовут доктор Диало, — представился африканец. — Я не осматривал вашего друга, но знаю, что он умер от многочисленных ожогов.

Натански не ответил, Диало взялся за ручку одного ящика и быстрым движением выкатил его из ячейки. На лице мертвеца не было следов ожогов. Будто невзначай наклонившись к голове, следователь заметил четкий кровоподтек, похожий на след от удара по затылку. Кровь запеклась, даже волосы не могли скрыть следа от удара. Но особенно поразило Натански наличие черной пеньковой веревки вокруг шеи покойника. Доктора Диало это тоже, кажется, удивило, но он не подал вида. Когда следователь потребовал объяснений, его собеседник недоуменно раскрыл глаза, взял в руки веревку и озадаченно осмотрел ее.

Натански воспользовался этим моментом и небрежно спросил, нельзя ли увидеться с судмедэкспертом. Доктор Диало, секунду поколебавшись, пригласил последовать его за собой. Они поднялись этажом выше и оказались в секретариате института.

— Присаживайтесь, — пригласил африканец.

Натански устроился на небольшом кожаном канапе, а доктор Диало в это время вынимал и вставлял обратно каталожные ящички. Подошел он к нему с огорченным видом.

— Теперь я вспомнил: досье было передано вашим властям. У нас ничего не осталось, кроме регистрационной карточки. Но в ней нет ничего особенного.

— А в ней говорится о той черной веревке?

— Ни слова, месье. Это просто какая-то загадка, — ответил доктор Диало; глаза его бегали, словно он столкнулся с какой-то магией, доступной лишь белым, в которую не желал вмешиваться.

Следователь Натански велел шоферу ехать в отель. Там он немного передохнул, одновременно размышляя об увиденном. Вспомнив о словах Ориан, он решил не обращаться в посольство Франции. Там могли работать люди, готовые на все, чтобы помешать раскрыть правду. Он вытянулся на кровати, жара погрузила его в полусон, и сквозь дрему он услышал скользящий звук со стороны двери. Он не встал — полет в самолете и малоприятное посещение морга измотали его. Спал он недолго: образы, занимающие его мозг, были ужасны: деформированное лицо Леклерка перемежалось с лицом собственного отца, и Ален бессознательно боролся с глубоким сном, который полностью отдал бы его во власть демонического кошмара.

Ален Натански встал, зажег лампу у изголовья кровати, направился к мини-бару, открыл бутылку минеральной воды, опустошил ее маленькими глотками. И увидел конверт, подсунутый под дверь. Всномнился скользящий звук, слышанный в полусне. «Встретьтесь со мной в шесть часов вечера около бассейна отеля, рядом с трамплином», — было написано в письме почти детским почерком, очень прилежным, во всяком случае. Подписи не было. Натански несколько раз перечел записку, спросил себя: а не вляпался ли он, случайно, в какую-нибудь авантюру в духе Джеймса Бонда?

Как и все, уже не раз побывавшие в Африке, он взял с собой плавки и крем, защищающий кожу от солнца. В шесть часов солнце еще могло обжечь. Следователь намазал кремом шею и плечи, спустился к бассейну и легко обнаружил автора короткого послания — за столиком позади вышки для прыжков в воду перед стаканом ананасового сока его ждал доктор Диало. Он был одет в чудесное небесно-голубое бубу, окаймленное красно-золотой полоской, на голове — повязка из светлого шелка. Представительный вид мужчины плохо скрывал некоторую нервозность, хотя он старался говорить медленно, тщательно выговаривая каждый слог.

— Спасибо, что пришли, месье Натански. После вашего посещения института мне стало не по себе. Веревка на шее несчастного Леклерка — это и вправду никуда не годится, в этом есть какой-то дурной знак, У нас в Африке говорят: «Кто встретил черную змейку, вечера уже не увидит».

— И вы верите этим пословицам, вы, образованный и разумный врач? — удивился следователь.

— Не забывайте, что африканец всегда остается африканцем и он никогда не забудет мрака, из которого вышел. Вся наша жизнь отмечена знаками и символами.

Натански улыбнулся.

— Так что вы хотите мне сказать, доктор Диало?

— Следующее, месье следователь: я не знаю, правда ли, что дружба с покойным и ваше желание попрощаться с ним — причина вашего посещения. Но я, Диало, не хотел бы, чтобы меня преследовали чары, обычно сопровождающие ложь.

— А кто солгал?

— Я, месье, — тем, что умолчал. Я не сказал вам, что досье и в самом деле пропало. На следующий же день исчезло все: рентгеновские снимки и заключения наших экспертов. Приходил какой-то белый, думаю, он забрал документы.

— Вам знаком этот человек?

Диало молчал.

— Ну же, Диало, — настаивал Натански. — Раз уж начали — договаривайте.

Врач оглядел бассейн и, казалось, осмелел.

— Человек был из посольства, не начальник, а простой чиновник. Он захотел встретиться с моим патроном. Думаю, ему нужно было что-то передать от имени посла. Меня в тот день не было на месте. Но один из моих коллег сказан, что европейцу отдали досье. Однако я просмотрел его днем раньше и обнаружил в нем довольно странную вещь. Она касается той черной веревки…

Он прищелкнул языком, будто у него пересохло нёбо.

— Какую странную вещь?

— Говорят, что бедняга Леклерк облил себя бензином и поджег зажигалкой. Один из наших врачей стажировался в пульмонологии в одной из больших клиник вашей страны. Он-то и занимался осмотром трупа месье Леклерка. По его словам, если бы Леклерк поджег себя, как утверждают, его легкие были бы черны, как каминные трубы.

— То есть?

— Внутри была бы сажа, следы горючего.

— И ничего этого не было?

Диало медленно покачал головой. Теперь, когда он выговорился, ему, казалось, вдруг полегчало, с его совести будто свалилась тяжесть.

— Скажите, месье следователь, вы и вправду друг Александра Леклерка?

Натански впился взглядом в глаза Диало. Он давно научился судить о людях по, глазам и редко обманывался. Глаза Диало казались ему честными, они принадлежали неподкупному человеку. Вот разве страх перед страшной карой мог заставить его, несмотря ни на что, сказать правду.

— Нет, — поколебавшись, сказал Натански, — нет, он не был моим другом, но, думаю, он уже становится им.

11

С большой неохотой согласилась Ориан участвовать во встрече прокуроров, следователей, полицейских и легионеров. Скажи ей кто-нибудь однажды, что ей предстоит выступать перед собранием мужчин в белых кепи, тесно связанных с уголовщиной, и говорить им о новых методах борьбы с терроризмом, она лишилась бы голоса. И тем не менее именно она, дочь Реймонда Казанов, антимилитариста, пацифиста и члена Движения за мир, почти полчаса втолковывала ареопагу молодых людей с бритыми затылками их право применять оружие. Разрешение было дано после терактов исламистов по всему миру.

Гайяр был причиной того, что молодая женщина на рассвете села в самолет, специально зафрахтованный министерством юстиции для полета в Обань. Название вызвало в памяти запах травы, стрекот кузнечиков и сверчков. Она и не представляла себе, что Обань была тренировочной базой Иностранного легиона. Находясь в воздухе, она вместе с представителями судебной власти и чиновниками министерства внутренних дел любовалась странным зрелищем. В стороне от взлетно-посадочной полосы, на берегу небольшого озера, загорали десятки мужчин. Лежали они на животах, ровно, словно по линеечке, их голые задницы, видимые сверху, образовывали светлую и непрерывную полосу. Эту картину Ориан вспомнила, когда несколько часов спустя очутилась за одним столом с этими молчаливыми солдатами, крепкими как на подбор. Все они смотрели на нее.

Полковник Лежон представил Ориан своих солдат как мужское, сдержанное сообщество безымянных воинов, малоэкспансивных, отвечающих на вопрос, почему они вступили в Иностранный легион, твердо и просто: «Так надо». Полковник, который просил называть его Жильбер, с ностальгией и гордостью рассказывал о своем участии в боях, об истинном лице настоящего легионера, вспомнил имена прославивших Легион: Блэз Сендрар, художник Никола де Сталь, Петр I Сербский, Коль Портер. Процитировал фразу Эрнеста Юнгера, бывшего когда-то одним из героев братства: «Вы можете спокойно выбрать себе новое имя, если старое вам не нравится».