Еще не все потеряно - Марина Серова

Так кто может быть грабителем или грабителями, при упоминании о которых ты, Вера, начинаешь ежиться? Не твои ли это знакомые, коли это тебя так задевает, и не впутана ли ты сюда каким-то образом? Каким? А они что, по гадальным костям определили, в какой из квартир города Тарасова дожидается их заманчивая сумма? А кто, кроме тебя, мог знать об этом с большей достоверностью? Отца твоего убить, конечно, не хотел никто, так получилось, но квартиру обчистить вполне могли с твоей подачи. И это предположение подлежит проверке. И если оно подтвердится, то буду тебя шантажировать им без пощады, пока не выложишь компаньонам сумму, их удовлетворяющую. А из какого источника она воспоследует — из оставленного тебе отцом или из добытого в твоей квартире, — мне дела нет.

Все, сопящая, ты сейчас сама беззащитность. Как Паша Ява выразился: «Заметано!»

Я улыбнулась, внешне — чуть, про себя — от души. Знала бы ты, Вера, о моих мыслях, не спать бы тебе так безмятежно!

Будто услышав, она завозилась, открыла глаза, потянулась, прогнувшись. Вгляделась в окружающую нас темень, повела плечами.

— Скоро приедем?

— Скоро. Деревенька должна быть, за ней — налево, к Волге, а там дорога

Одна.

— Ладно.

Сон не то чтобы ее освежил, но настроение поправил.

— При дачах сторож живет с женой, на въезде дом у него. Надо будет завернуть, сказать, а то пальнет еще, не разобравшись.

«Могуче! — думаю. — Что это за сторож, что палит, не разобравшись? За такое и раньше так пальнули бы, а теперь и вовсе спалят!»

— Что, стрелял, были случаи?

— Да. Бомжи зимой одолевают, и рыбаки-подледники на ночевку стараются устроиться.

— Подстреливал?

— Что вы? — Вера смеется. — Ефимыч мышей из мышеловки за дом вытряхивает, не убивает. Так, пугает людей.

— Заедем — обещаю. Бываете на даче?

— Летом. Зимой только на Новый год.

— В этом году тоже?

— Да.

— А отец?

— Он летом приезжает, — осеклась, поправилась:

— Приезжал. Говорил, что бездельничать лучше всего на природе, только с комфортом. А зимой здесь Дмитрий развлекается.

— Один — развлекается, — недоумеваю я, — другой — бездельничал, кто же в грядках копается, уж не вы ли?

— Нет! — смеется она. — Нет у меня таких способностей. Бомжей нанимаем. А что?

— Господа! — тряхнула я головой. — Батраков, значит, держали?

— Ну, зачем вы так?

— А как же?

Эмоциональный она все-таки человек. Теперь вот обиделась.

— Если хотите знать, они сами приходят к Ефимычу, вы его спросите, и просят пристроить к кому-нибудь. Как на бирже. А что? Зимой — крыша, удобства какие-никакие, еда бесплатная. А дел-то — снег убрать да котел протопить. Летом, правда, работы много, но у нас, к примеру, что выросло — нам не нужно. И едят, и на базар относят. Еще и благодарны остаются! А вы — батраки!

— Благодетели! — смеюсь я.

Сбоку дороги замелькали едва освещенные редкими и тусклыми фонарями домишки. За деревней, следуя Вериным указаниям, мы свернули с автострады на неширокую, ухабистую дорогу и поплелись, раскачиваясь и подпрыгивая. Я чертыхалась, объезжая бугры и ямы, а когда это не удавалось, Вера присоединялась ко мне, и мы ругались слаженным дуэтом.

— Сейчас будет лучше, — обнадежила она, и действительно вскоре мы въехали на ровнехонькую, прямую дорожку, на которой машине разъехаться можно было разве что с велосипедистом.

— Приехали!

И действительно, фары осветили штакетники, невысокие деревья и между ними — строения. Дачи.

Место было безлюдное. Если где-то здесь и были люди, на их присутствие ничто не указывало, кроме одного, впрочем, раза, когда в свет фар попал престаренький оборвыш в телогрейке, влезший, пропуская нас, по колени в снег у самого забора. Его небритая физиономия, на пару мгновений оказавшаяся в поле зрения, чем-то показалась мне странной.

— Бомж! Не ваш ли?

— Нет, — ответила Вера и, поежившись, оглянулась. Сзади было темно.

У дома Ефимыча, с фонариком под навесом крыльца, мы остановились. Он вышел на звук подъехавшей машины, и Вера перекинулась с ним парой слов, вернулась ко мне озабоченная и нахмуренная.

— Дмитрий здесь, — сообщила недовольно. — Может быть, не один.

— Познакомимся!

Дачу Филипповых от дороги отделяла сетчатая ограда с торчащими по верху проволочными закорючками. Небольшое, но добротное двухэтажное строение из белого кирпича. На обочине, у железной калиточки, стояла темная «десятка». Я приткнула машину возле и, следуя за хозяйкой, пошла в палаты по нерасчищенной от снега дорожке с хорошо утоптанной тропкой посередине. Вокруг дома, повсюду, где мне удалось рассмотреть, было то же самое — пробитые в девственных сугробах тропинки, там, где они необходимы, узкие, для одного человека, не более. С крыльца и со ступенек снег был сброшен, но уже после того, как его и здесь как следует утоптали. Видно было, как скребли лопатой. Со времени последних снегопадов снег здесь не убирали, следов лишних нет, значит, ни бомжа-работника, ни развеселых компаний здесь не бывало довольно давно. Я отметила это для себя, сама не зная зачем.

— Боже, Верочку принесло на ночь глядя! — В прихожую, отделанную лакированной рейкой, заглядывал из двери, ведущей в недра дома, мужчина, явно встревоженный нашим появлением.

«Выше среднего!» — оценила я его внешность.

— Да не одна! Как это приятно! — лицемерно восхитился он, рассматривая меня. — Не ждал гостей, не готов, извините.

Просторная комната с закрытыми темными жалюзи окнами освещалась настольной лампой, стоявшей на работающем без звука телевизоре. Старая, но вполне приличная мебель, кругом чистота и ничего лишнего. Если и в других комнатах так, то здесь жить можно. Я ожидала худшего. Во мне до сих пор работает старый стереотип, что дача — это обязательно сарайчик, по удобствам чуть лучше деревенского туалета.

Мы, раздевшись, — в доме было тепло, даже чересчур, на мой взгляд, — расположились у стола, с которого Дмитрий поспешно сгреб какие-то бумаги.

— Есть хотите? — спросил он без обиняков.

Вера вопросительно взглянула на меня.

— Горяченького чего-нибудь, — попросила я, и мы с ней остались одни.

Приятно, когда за тобой ухаживает мужчина. Кофе варит, к примеру. Причем делает это по доброй воле и не рисуясь.

— Кто он? — поинтересовалась я.

— Безработный.

— С «десяткой»? Она дороже иной иномарки!

— Машины — его слабость. Голодный будет сидеть, а машину по высшему уровню обустроит. У него несколько ларьков в городе. С них и живет. Ни от кого не зависит, это редко теперь. Сам по себе. Последний из могикан.

Возле телевизора, прямо к обоям приклеена большая черно-белая фотография. Я передвинула лампу, рассматривая ее. Девчонка с бантом на макушке, в ней без труда можно узнать Веру, положила голову на плечо не старого еще мужчины со смеющимися глазами.

— Отец, — пояснила она. — Срезать надо, не забыть. Забрать с собой.

Ну да. Дачу-то она продавать собралась.

— Что-то Дмитрия долго нет. Пойду помогу ему.

Она поднялась, но я ее остановила.

— Позвольте мне, — опережая, направилась к двери, — познакомиться с вашим братом.

…Мы сидели за столом и пили чай. Степенно, неторопливо, беседуя, в лучших деревенских традициях, как я их себе представляю. Дмитрий поначалу пытался острить, развлекать нас, но, видя наше непонимание его стараний, изменил поведение. Мало-помалу разговор свернул на последние события.

Вера, с энтузиазмом очевидицы, с подробностями рассказала, как нашла отца в подъезде, как звонила в милицию из разоренной квартиры, как возили ее в морг на опознание, где, кстати, как родственник побывал и Дмитрий. Он поначалу смотрел на Веру укоризненно, пытался сменить тему разговора, но потом, видя мой интерес, увлекся сам и временами перебивал сестру, уточняя детали, которые она упускала. Я внимала им развесив уши.

Мыслимо ли представить, что следователю, ведущему дело, когда-либо доведется выслушать такой рассказ от основных свидетелей. К тому же оба свидетеля внушали мне симпатию, несмотря на легкое, скребущее и пока не поддающееся определению чувство от их радостного оживления, не совсем, на мой взгляд, в данный момент уместного.

— А потом были похороны, — перешла Вера к следующей главе после паузы, во время которой Дмитрий подлил мне чаю.

— Да, — перебил он сестру, — и я вел себя на них не лучшим образом. Мороз, Татьяна, ветер, да и издергался я за те дни. Выпил перед выносом Аркадия, да, беда, переборщил. Буйный какой-то стал, подозрительный. Все высматривал среди людей — а там незнакомых много было, — нет ли поблизости каких-нибудь уголовных рож.

— И нашел! — Вера, откинувшись на спинку стула, расхохоталась. — К бомжу привязался, к старому оборвышу!

— Беда! — подтвердил Дмитрий, покрутив головой. — Стыдища! Как накатило на меня что-то!