Жизнь ненужного человека - Максим Горький

- Надо уезжать в другой город...

Раиса молча отирала лицо его полотенцем, смоченным водкой и водой, он вздрагивал и стонал.

- Ти-ише... Звери, - как они били! Палками, а?

Евсей, снимая сапоги с ног сыщика, с удовольствием слушал его стоны, видел слёзы и кровь.

- Буду просить перевода в другой город. Убьют здесь...

- Я - не поеду! - сказала женщина необычно твёрдо.

- Молчать, - не раздражай больного! - плачущим голосом вскричал сыщик.

Утром, по каменному лицу Раисы и злому раздражению сыщика, Евсей понял, что эти люди не помирились. За ужином они снова начали спор, сыщик ругался, его распухшее, синее лицо было страшно, правая рука висела на перевязи, левой он грозно размахивал. Раиса, бледная и спокойная, выкатив круглые глаза, следила за взмахами его красной руки и говорила упрямо, кратко, почти одни и те же слова:

- Не поеду.

- Почему, н-ну?

- Не хочу...

- Нет, поедешь!

- Не поеду...

- Увидим! Ты - кто? Забыла?

- Все равно...

После ужина сыщик закутал лицо свое шарфом и куда-то ушёл, а Раиса послала Евсея за водкой; когда же он принёс ей бутылку столовой и другую какой-то тёмной наливки, - она налила в чайную чашку из обеих бутылок, высосала всю её и долго стояла, закрыв глаза, растирая горло ладонью. Потом спросила, кивнув головой на бутылку:

- Хочешь? Выпей, - всё равно - будешь пить!..

Евсей смотрел на её вялые губы, в потускневшие глаза и, вспоминая, какой она была ещё недавно, жалел её унылою жалостью.

- Эх, - задумчиво сказала она, - если б можно было прожить век с чистой совестью...

Губы у неё судорожно повело, она снова налила себе водки и предложила ему:

- Выпей!

Он отрицательно качнул головой.

- Трусишка. Плохо тебе жить, - это я понимаю, а зачем ты живёшь - не понимаю. Зачем?

- Так! - хмуро ответил Евсей. - А что же делать?

Она взглянула на него и ласково сказала:

- Я думаю - удавишься ты...

Евсей обиженно вздохнул и уселся на стуле покрепче.

Она прошлась по комнате, шагая лениво и неслышно, остановилась перед зеркалом и долго, не мигая, смотрела на своё лицо. Пощупала руками полную белую шею, - у неё вздрогнули плечи, руки грузно опустились, - и снова начала, покачивая бёдрами, ходить по комнате. Что-то запела, не открывая рта, - пение напоминало стон человека, у которого болят зубы.

На столе горела лампа, прикрытая зелёным абажуром, против окна, в пустом небе, блестел круглый шар луны, - он тоже казался зелёным, стоял неподвижно, как тени в комнате, и обещал недоброе...

- Я пойду спать! - сказал Евсей, вставая со стула. Она не ответила и не взглянула на него. Тогда он шагнул к двери, повторил тише:

- Я пойду спать...

- Разве тебя держат? Иди...

Евсей понимал, что ей тошно, ему хотелось сказать что-нибудь. Остановясь в двери, он спросил:

- Вам ничего не нужно?

Взглянув в лицо его мутными глазами, она тихонько ответила:

- Пойди ты к чёрту...

Ночью Климкова грубо разбудил сыщик.

- Где Раиса? Не знаешь? Дурак!

Он ушёл в комнату, потом высунул голову из двери и строго спросил:

- Что она делала?

- Ничего...

- А водку пила?

- Да...

- Свинья...

Сыщик дёрнул себя за ухо и исчез.

Задребезжала лампа. Сыщик выругался, потом начал зажигать спички, они вспыхивали, пугая темноту, и гасли; наконец из комнаты к постели Евсея протянулся бледный луч света, он вздрагивал пугливо и точно искал чего-то в тесной прихожей...

Снова вышел Доримедонт. Один глаз у него был закрыт опухолью, другой, светлый и беспокойный, быстро осмотрел стены и остановился на лице Евсея.

- Она ничего не говорила, Раиса?

- Ничего...

Евсей приподнялся на постели.

- Лежи, лежи! - сказал Доримедонт и сел в ногах Евсея.- Будь ты годом старше, - необычно ласково, шёпотом начал он, - я бы устроил тебя в охране по политическим делам. Это очень хорошая служба! Жалование - небольшое, но за успехи - награда... А ведь Раиса - красивая баба?

- Красивая, - согласился Евсей.

Сыщик странно усмехнулся, потрогал левой рукой повязку на голове, пощупал ухо.

- Женщина, - никогда ею сыт не будешь. Прародительница соблазна и греха. Куда она ушла?..

- Не знаю я, - тихо ответил Евсей, начиная чего-то бояться.

- Любовника у неё нет... Ты, Евсей, с женщинами не торопись! Они дорого стоят.

Тяжёлый, грузный, обвязанный тряпками, он качался перед глазами Евсея и, казалось, был готов развалиться на части. Его тупой голос звучал беспокойно, левая рука щупала голову, грудь.

- Много я путался с ними! - говорил он, подозрительно оглядывая тёмные углы комнаты. - Беспокойно это, а - лучше нет ничего. Иные говорят - карты лучше, а тоже без женщин не могут жить. И охота не сохраняет от женщин, ничто не сохраняет от них!

Утром Климков увидал, что сыщик спит на диване одетый, лампа не погашена, комната полна копотью и запахом керосина. Доримедонт храпел, широко открыв большой рот, его здоровая рука свесилась на пол, он был отвратителен и жалок.

Светало, в окно смотрел бледный кусок неба, в комнате просыпались мухи и жужжали, мелькая на сером фоне окна. Вместе с запахом керосина квартиру наполнял ещё какой-то запах, густой и тревожный.

Погасив лампу, Евсей почему-то очень спешно умылся, оделся и ушёл на службу.

Там, около полудня, Зарубин громко закричал ему:

- Климков, Фиалковская Раиса - это любовница Лукина, твоего хозяина?

- А что? - быстро спросил Евсей.

- Зарезалась!

Евсей поднялся на ноги, уколотый в спину острым ударом страха.

- Сейчас нашли её в чулане - идём смотреть...

- Я не пойду! - сказал Евсей, опускаясь на свой стул. Зарубин убежал, попутно сообщая канцеляристам:

- Я же говорил - любовница Лукина!

Слово любовница он выкрикивал особенно громко, со смаком. Евсей смотрел вслед ему, вытаращив глаза, а перед ним качалась в воздухе голова Раисы, и с неё ручьями лились тяжёлые пышные волосы.

- Ты что не идёшь обедать? - спросил его Дудка.

В канцелярии почти никого не было. Евсей вздохнул и ответил:

- Хозяйка зарезалась.

- Ага, - да! Ну, иди в трактир...

Дудка шагнул в сторону, Евсей вскочил и схватил его за рукав.

- Возьмите меня...

- Куда?

- Совсем возьмите... - Дудка наклонился к нему.

- Что значит - совсем?

- К вам, - жить с вами, - навсегда...

- Идём обедать!

В трактире всё время пронзительно свистела канарейка, старик молча ел жареный картофель, а Евсей не мог есть и ожидающе, вопросительно смотрел в лицо ему.

- Так тебе хочется жить со мной? Ну, живи...

Когда Евсей услыхал эти слова, он сразу почувствовал, что они как бы отгородили его от страшной жизни. Ободрившийся, он благодарно сказал:

- Я вам буду сапоги чистить...

Дудка высунул из-под стола длинную ногу в рваном сапоге, посмотрел на него и сказал:

- Этого не нужно. А что хозяйка - хорошая была женщина?

Глаза старика смотрели ласково и как будто просили: "Скажи правду..."

- Не знаю я... - опустив голову, сказал Евсей и впервые почувствовал, что слишком часто говорит эти слова.

- Так, - молвил Дудка, - так!

- Ничего я не знаю! - заговорил Евсей, ощущая обидное недовольство собою, и вдруг осмелел. - Вижу то и это, - а что для чего - не могу понять. Должна быть другая жизнь...

- Другая? - повторил Дудка, прищурив глаза. - Да. Так нельзя...

Дудка тихонько засмеялся, потом постучал ножом о стол и крикнул половому:

- Бутылку пива! - Значит - так нельзя? Любопытно.

Дудка начал молча пить пиво.

Когда они воротились в правление, Евсея встретил Доримедонт. Его повязки растрепались, глаз налился кровью, он быстро подошёл к Евсею и таинственно спросил его:

- Раиса-то, - слышал?.. Это от пьянства, - ей-богу!

- Я туда не пойду! - сказал Евсей. - С Капитоном Ивановичем буду жить...

Доримедонт вдруг засуетился, оглядываясь, зашептал:

- Смотри - он не в своем уме; его здесь держат из жалости. Он даже вредный человек, - будь осторожен с ним!

Евсей ожидал, что сыщик будет ругать его, был удивлён его шёпотом и внимательно слушал.

- Я из этого города уезжаю, - прощай!.. Я скажу про тебя своему начальнику, и когда ему понадобится новый человек - тебя вспомнят, будь покоен!

Он шептал долго, торопливо, а его глаз все время подозрительно бегал по сторонам, и, когда отворялась дверь, сыщик подскакивал на стуле, точно собираясь убежать. От него пахло какой-то мазью; казалось, что он стал менее грузен, ниже ростом и потерял свою важность.

- Прощай! - говорил он, положив руку на плечо Евсея. - Живи осторожно. Людям не верь, женщинам - того больше. Деньгам цену знай. Серебром - купи, золото - копи, меди - не гнушайся, железом - обороняйся, есть такая казацкая поговорка. Я ведь казак, н-на...

Евсею было тяжело и скучно слушать его, он не верил ни одному слову сыщика и, как всегда, боялся его. Когда он ушёл - стало легче, и Климков усердно принялся за работу, стараясь спрятаться в ней от воспоминаний о Раисе и всех дум.