Правда о Григории Распутине - Александр Боханов

Распутин бросил пить, курить, есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, часами исступленно, «до пота», молился. Затем начались его паломничества по Святым местам. Он посетил множество обителей в России, бывал на Афоне и в Иерусалиме.

Его рассказы о святынях Христианства ярки и эмоциональны, они передают ощущения простой православной души, сподобившейся обрести паломническое счастье. Эти впечатления слышали его почитатели.

От Киево-Печерской лавры. «Я прибыл в Святую Лавру из Питера и назову светом Питер, но свет этот гонитель мыслей на суетный мир, а в Лавре свет светит тишины. Когда опускают Матерь Божию и пение раздается „Под Твою милость прибегаем“, то замирает душа и от юности вспомнишь свою суету сует и пойдешь в пещеры и видишь простоту: нет ни злата, ни сребра, дышит одна тишина и почивают угодники Божии в простоте без серебряных рак, только простые гробики. И помянешь своё излишество, которое гнет и гнет, и ведет в скуку».

От Софии Константинопольской. «Что могу сказать своим маленьким человеческим умом про великий чудный Софийской собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский храм. О горе! Как Господь гневается на нашу гордость, что передал святыню нечестивым туркам и допустил Свой Лик на посмешище и поругание… Господи, услыши и возврати, пусть храм будет ковчегом! По преданию говорится, что именно из-за гордости был отнят храм у Православных, ибо не признавали сего ковчега. Имели дом гуляния и роскоши… Господь смилуется и вернёт её с похвалой, почувствуем и покаемся».

От Иерусалима. «Что реку о такой минуте, когда подходил ко Гробу Христа! Так я чувствовал, что Гроб — гроб любви, и такое чувство в себе имел, что готов всех обласкать, и такая любовь к людям, что все люди кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков. Тут у Гроба видишь духовным сердцем всех людей своих любящих, и они дома чувствуют себя отрадно».

Духовный авторитет Распутина рос год от года. Вокруг него в Покровском постепенно сложился небольшой кружок единомышленников из числа друзей и родственников. Они собирались, читали молитвы, пели псалмы и религиозные песни. К моменту появления в Петербурге он уже хорошо знал Священное Писание и мог часами вести беседы на духовные темы.

Странничество и молитвенное усердие требовали огромного напряжения сил, полного подчинения мирской жизни духовным устремлениям. Казалось, что избрать такую стезю уместней всего, приняв монашество. Однако монахом он не стал. Есть указания на то, что образ жизни монашествующих не казался ему единственно возможным. Бывая в разных обителях, он насмотрелся на нежелательные стороны жизни келейников, она не казалась ему заведомо благочестивой. «Путь к Господу, — объяснял Распутин, — не всегда идёт через монастырь; он состоит в каждодневном выполнении своего долга, в жизнелюбии, способности любить, восхвалять Господа, в счастье ощущать Его Присутствие в своём внутреннем мире, в искреннем совершенствовании и приумножении благородных поступков, добром слове для каждого человека».

И Распутин остался среди обычных людей. Его стали величать «странником», но чаще «старцем». Старец находился вне церковной иерархии, и поэтому обозначение его монахом лишено оснований. Правда, для иностранных авторов можно сделать снисходительное исключение. Скажем, в английском языке просто нет смыслового эквивалента, по этой причине в англоязычной литературе Распутин и именуется монахом.

В России же старчество имело давнюю и очень глубокую традицию. Оно являлось православной формой выражения исповедания веры и распространилось на огромных просторах Европейской равнины, на Украине, Урале и в Сибири.

Старец не был ни священником, ни монахом, но пользовался высочайшим моральным авторитетом, так как считалось, что опытом своей жизни он постиг бесценные христианские добродетели. Он считался в России духовным мудрецом.

Поиск высшей правды, стремление к абсолютной истине и Божьему свету были характерны для многих в России, вне зависимости от того, жили они в каменных палатах или в бедных хижинах. Эта тяга была как бы магическим кристаллом, через призму которого смотрели на окружающее. Правильно же увидеть себя и мир, научиться истинному, богоугодному «жизнетворчеству» могли в первую очередь те, кто был «Божественной свечей на земле» — старцы. Так мыслила последняя Царица, так понимали высший смысл бытия и многие, многие другие.

О сути старчества прекрасно написал Фёдор Михайлович Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы». «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотречением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог, наконец, достичь, через послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь бродили, а себя не нашли. Изобретение это, то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу не то что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

Понять удивительный феномен Распутина трудно, если оторвать его от исторических общественных представлений о нравственной жизни. Православному часто требуется духовный наставник-друг, советчик и поводырь, способный указать праведный жизненный путь. Народное сознание было в неменьшей степени христианизировано, чем сознание правителей — Помазанников Божиих. Многие ждали и жаждали знамений, чудес и Божественных откровений, толкователями которых выступали «Божьи люди». Вот почему, когда началась борьба с Распутиным, очень много усилий было положено на то, чтобы доказать всем, но в первую очередь Венценосцам, что «пресловутый Гришка» — сектант, «хлыст», т. е. богоотступник, а потому его деятельность не может быть угодна Богу. Лживая кампания провалилась; каких-либо данных о «хлыстовстве» добыто не было, но странным образом по сию пору некоторые авторы всё ещё продолжают мусолить старые сплетни.

Духовно-исторический контекст в любых сочинениях на темы прошлого настоятельно необходим, иначе получается пошлая модернизация. Многим авторам, не говоря уж о простых людях, свойственно смотреть на дела дней минувших со своей, сегодняшней «колокольни», которая часто и кажется в потоке времен особо значимой, некой сияющей «вершиной мироздания». Далекое кажется часто непонятным, «тёмным», а по расхожим представлениям, и неважным. Такое самодовольство потомков по отношению к своим предшественникам порождает пренебрежение. Между тем, если люди всё-таки хотят понять, «почему и как раньше было», надо обязательно пытаться осмыслить минувшую жизнь в подлинных исторических обстоятельствах.

В монархической России они были таковы, что исключали сколько-нибудь восторженное восприятие по отношению к материальному. Общественное уважение и авторитет можно было заслужить разными путями, но только не умением «делать деньги». Немалому числу современных людей, взращенных в прагматической и атеистической среде, в системе фетишизации бытового и карьерного успеха, трудно вообразить, что некогда было совсем иначе. Однако это именно так.

Обеспеченных людей в России имелось немало, были и фантастически состоятельные люди, некоторые из них богатством своим кичились. Но стать благодаря этому «героем времени» или даже «героем дня», привлечь к себе восторженное внимание толпы тугим кошельком было невозможно.

Ни одному журналисту или владельцу газеты, даже если она и финансировалась «акулами капитализма», и в голову не могло прийти открыть рубрику «Как я стал миллионером», где с трепетным почитанием воспевать коммерческие успехи кого-то или чего-то. Такая газета вмиг превратилась бы в объект сатирического шельмования, неминуемо потеряла бы читателей, и дни её были бы сочтены. Все, что касалось больших денег, считалось делом нечистым. Как замечательно выразилась Марина Цветаева, «осознание неправды денег в русской душе невытравимо». Такова была русская, как сейчас говорят, «ментальность». Раньше употребляли более осмысленное понятие — «жизнепонимание»…

Почитались люди идеи, «страдальцы», в литературе воспевались «чистые души» униженных и оскорбленных. Эта «надземность» общественных представлений питала и христианское подвижничество, и фронтовую самоотверженность, но одновременно и революционную страстность.

Указанные черты национального сознания отмечены здесь не для того, чтобы умиляться, и уж тем более не для того, чтобы произносить негодующие тирады по поводу минувшего. Просто существует опасение, что без обозначения этих «азбучных истин» современному человеку трудно представить, почему же Распутин становился популярным. Сначала в пределах своей деревни, затем волости, позже губернии, и, в конце концов, завоевал столицу.