Луганское направление - Глеб Бобров

И действительно, Виктор буквально рвется в батальон и в жизнь. Говорит обо всем сразу, верит в будущее, но и врагу ничего не забывает.

— Пока я воевал, к жене приходили СБУшники два раза — спрашивали за меня: «где-что-как?». Уговаривали, чтобы по телефону она упросила меня вернуться. Мол, пусть едет — ему ничего не будет. Но мы же хорошо знаем «милость» врага. Наши парни тоже так считают. Ребята из батальона приезжают, проведывают. Каждый смотрит на полотенце поверх паха и спрашивает: «А хозяйство-то — как?». А я смеюсь, говорю: «Единственное место, где все нормально, даже шерсть цела!». Так что нас ничем не запугать. Нас убивают, а мы смеемся в ответ. Лично от себя всем нашим пацанам хочу пожелать — здоровья и удачи! А что врагу сказать… Шли бы укропы отсюда куда подальше, к себе б на западенщину, да оставили нас в покое. Мне, например, лучше работать, чем воевать. После войны только в родную деревню, — у меня там дом, хозяйство большое, работа, семья, две, считай, взрослые дочери. Возвращаюсь по-любому. А как иначе?!

Именно такой позитивный настрой, эта воля к жизни, устремленность в будущее и есть, по мнению врачей, та самая причина, позволившая ополченцу не только выжить, но и дарящая ему перспективу на полное восстановление.

— У Виктора Равлика был очень сложный процесс лечения, — рассказывает главный врач Луганской Республиканской клинической больницы Олег Вольман. — Ожоги ставили около 50 % процентов тела. Причем ожоги были очень глубокие, с поражением мышечной ткани, плюс начался процесс заражения крови. Лечение было сложное. Потребовалось все умение и навыки врачей. Также понадобилось огромное количество специализированных дорогостоящих препаратов. Тут уж сошлись усилия и министерства здравоохранения ЛНР, и нашей больницы, и командования его части, и волонтеров, депутаты помогали — писали во все инстанции, кто только не помогал, буквально всем миром вытягивали человека. Но самое главное — его внутренний настрой, психологический фон этого ополченца. Будь он по-другому настроен — он бы погиб. В целом, у него шансы остаться в живых были очень низкими. Выжил буквально чудом.

Слушая ополченца, врачей, мне, со своей стороны, эта история кажется предельно символичной. Как и Равлик, верю, поднимется следом из окопов, стряхнет с себя рубцы ожогов и весь наш Донбасс. Ведь воля к жизни у нас тоже запредельная.

Сокольники: поселок, оставшийся только на карте

Под ногами хрустит щепа. Деревянное крошево — ветки, деревья, куски безжалостно растрощенных стволов. Такое впечатление, что по придорожной посадке прошла лавина. Но это не стихия — это сделали люди. Мы — репортерская группа государственного информационного агентства ЛНР «ЛуганскИнформЦентр» — находимся на позициях 7 бтро Корпуса Народной милиции — одного из взводов Славяносербского направления этого батальона территориальной обороны, прикрывающего Т-образный перекресток перед Трехизбеновским мостом.

До контролируемого ВСУ и печально знаменитым террбатом «Айдар» моста ровно 1850 метров. Все дистанции здесь известны до метра — от этого знания подчас зависит жизнь: куда можно достать из 82-мм миномета, а куда уже не дотянуться из АГС-17 — здесь больше не сухая арифметика.

Красный Лиман, Пришиб, Знаменка, Сокольники, Крымское — теперь линия фронта, растянутая с «нашей» стороны Северского Донца. Дальше ехать всей группой нельзя. Дорога между Знаменкой и Сокольниками простреливается спрятанными за Донцом в «зеленке» 120-мм минометами. Проскочить можно — но на скорости и только одной легковой машиной, желательно по-сельски скромной, дабы не дразнить «укроп» и не дать повода наводчику положить лишнюю мину в ствол.

Два бойца сопровождения из Славяносербской комендатуры плюс старенькая вазовская «пятерка» да мастерство водителя — и вот мы с самым известным луганским фоторепортёром Колей Сидоровым в Сокольниках. Местные делают ударение на последнем слоге, объясняя это тем, что СокОльники — в Москве. Впрочем «местные» — громко сказано. Нет здесь местных — были да все вышли, причем в буквальном смысле слова. Поселок мёртв. Большинство домов разрушены в той или иной степени. Те, что еще стоят — щедро испещрены осколками. Целых окон или шифера нет вообще. Небитых заборов тоже.

На въезде в село, метрах в 30-ти от дороги, посаженная на кол голова годовалого бычка. Разбредшуюся по полям и побитую осколками скотину ополченцам приходилось достреливать. Естественно, часть свеженины съели. Видение все равно чисто апокалипсическое. Да и пейзаж, что называется, «внушает». Если на окраинах поселка ещё куда ни шло, со скидкой на обстоятельства, то ближе к центру внешний вид все больше напоминает свалку — уцелевших домов уже не осталось. Изувеченные, смятые кузова машин валяются во дворах и прямо на улицах. Отходить от дороги нужно аккуратно — зачастую из земли торчат забурившиеся хвостовики оперения минометных мин, да и прочего неразорвавшегося добра хватает с избытком.

Сокольники бьют по сей день, причем со всех стволов и сразу с трех сторон. Работают снайперы. Просачиваются ДРГ. Несколько наших блокпостов, что называется, в осаде. И все это на мертвой трассе по-над линией фронта и в середине не жилого, брошенного жителями села.

Посреди дороги, как раз на полпути к центру — перебитая в пояснице березка. Как знак, как символ подрубленной под корень мирной жизни этого некогда заповедного района, жемчужины Луганского края — Славяносербщины. Но ничего — мы высадим новые саженцы, вскормим молодое поголовье, восстановим и построим заново разрушенные дома. Главное, отстоять свободу и сохранить людей, а жизнь мы как-нибудь наладим.

Люди бахмутского фронта

Камуфлированный штабной «бусик» на пределе скорости летит вдоль Донца. Меж деревьев пойменного леса просматривается тяжелая гладь великой донбасской реки. Правда, сейчас нам не до красот — на той стороне противник. Через реку по дороге периодически работают снайперы, есть там и несколько минометных позиций. Поэтому мы не едем, мы сломя голову проскакиваем два потенциально опасных отрезка очередной «дороги жизни». Дороги — связывающей позиции держащего оборону практически в полном окружении 9-го бтро — батальона территориальной обороны Корпуса Народной милиции ЛНР.

Корреспондентская группа Луганского Информационного Центра вот уже неделю работает на бахмутском отрезке обороны Республики. Ситуация здесь сложная. Сводки Народной милиции каждый день приносят новые факты обстрелов, артналетов, огневых контактов. Случаются попытки прорывов ВСУ и многочисленных подразделений украинских силовиков. Работают вражеские ДРГ. Не весело, одним словом.

Сегодня бойцы позиций Т-образного перекрестка, прикрывающего оперативное направление «Трехизбенский мост», встретили нас хмурой улыбкой: «У нас правосеки появились. Ночью черно-красный флаг повесили». Ополченец протягивает мне бинокль: «Гляди! Вон висит — аккурат возле тряпки».[9] Боец зло сплевывает и подводит черту обсуждения: «Принесла их нелёгкая…». И ведь люди здесь спокойны, вывести их из равновесия сложно — здесь каждый день обстрелы и артналеты. И бывает, что и по нескольку раз в сутки. Все позиции изрыты блиндажами, щелями и траншеями. На позициях испытываешь некое раздвоение сознания, ощущение, словно попал внутрь декораций фильма о Великой Отечественной. Но позиции настоящие, как и люди. Вот прибился к бойцам замызганный котенок. Всё — лечат, откармливают, тутушкают.

Линия фронта тянется над берегом Северского Донца сквозь ставшие передовой поселки Славяносербского района, пока не упирается в село-призрак Сокольники, где граница минного поля от дороги отделена насаженной на кол бычьей головой. Поселок, покинутый гражданским населением, если не считать одну бабушку и одного пожилого мужчину, которым просто некуда бежать от войны. Вся их жизнь сегодня зависит от ополчения — еда, вода, лекарства. Ведь всё расколочено в хлам украинской артиллерией. Сокольники ныне — одна большая позиция. Бойцов практически не видно, кроме нескольких опорных пунктов. Все, что можно, замаскировано и скрыто от глаз.

— Снимайте, что хотите, только не позиции и технику, — тяжело роняет слова командир подразделения 9-го бтро, являющийся по сути начальником гарнизона Сокольников. У командира Николая Александровича говорящий позывной — «Дон». И фамилия, как выяснилось, подходящая — Мелехов. Крепкий казак, хорошо за пятьдесят, словам цену знает. Среди бойцов пользуется безусловным уважением — дисциплина здесь беспрекословная.

— Мы находимся в окружении с трех сторон, — рассказывает он. — Держим оборону с юга, запада и севера. Единственная нитка — дорога на Пришиб, но она простреливается. Против нас кого тут только нет — армия, правосеки, золотые ворота, айдары всякие. Вот здесь, — казачий командир указывает на юг, — высота, занятая ВСУ, метров 400 отсюда. А там, — указывает в другую сторону, — метров триста всего. Но нам это все равно. Со своей земли мы не уйдем ни в коем случае. Без приказа — ни шагу назад.