Сувенир для бога - Павел Парфин

По приказу Ксилла хлопы принялись осматривать коробы с жертвоприношениями. Слуги Виораха вели себя бесцеремонно. Хищно копошились, точно корабельные крысы, переругивались противными писклявыми голосами, совали грязно-серые усатые морды в то, что люди с любовью и верой собрали богам своим. Придирчиво перебирая прекрасные эрро, небрежно швыряя их под ноги, пиная, роняя в морскую бездну, хлопы непрерывно задирали кротких отроков - оскорбляли не до конца понятными Дьяченко выкриками, жестами, щелкали мечами по оленьим рогам. Слуги Виораха чувствовали себя хозяевами положения.

Глядя, как племя отроков стойко сносит унижения хлопских крыс так Дьяченко в душе прозвал омерзительных посланников дьявола, - он вдруг почувствовал приближение чего-то очень важного, неизбежного для терпеливых спасателей душ и для него самого. Это довольно странное, тревожное ощущение, пока еще не осознанное и неизъяснимое, нашептано было рассудку одним лишь внезапным предчувствием: "Вот явится скоро новая беда, и новый дар обретешь ты со страданием чудным". А потом пришло к Дьяченко совсем уж необъяснимое: "Все, что видел ты и ощущал до сих пор, подобно прелюдии, присказке, разговору вокруг да около. Но совсем скоро все станет на свои места, обретет долгожданную ясность и смысл, и события понесутся, не оставляя времени на раздумья".

Внимая с открытым ртом и испуганными глазами собственным ощущениям, Дьяченко пропустил момент, когда из люков в тране возникли новые невиданные создания, больше похожие на тени, чем на порождение живой природы. Жемчужно-серые, как пепел, они казались совершенно бесплотными. Они держались друг за дружку с какой-то отчаянной цепкостью. Двигались по пристани неровной дрожащей вереницей. Ветер нещадно трепал их, как веревку с бельем: тех, кто возглавлял и замыкал шествие, то и дело отрывал от земли, силясь унести с собой в штормящее море.

Волнуясь, отроки взялись пересчитывать пепельных, отводить их в сторону, в безопасное место - подальше от крысоголовых и их ужасного судна. Дьяченко оказался рядом. Ему удалось как следует разглядеть вновь прибывших. Поначалу Вальке показалось, что у пепельных незнакомцев нет лица - лишь серые овалы, гладкие и чистые, точно вечность расчистила их для нового живого письма... Затем, всмотревшись, Дьяченко обнаружил-таки едва уловимые очертания бровей, глаз, губ, едва намеченный рисунок носа. Не лики, а древние письмена или графические заклинания, истертые временем и забвением!.. Вид душ поразил Дьяченко, заставил глубоко переживать - он никак не хотел смириться, что и ему суждено воплотиться в пепел. Да он и был бы пеплом - душой-сырцом или душой-отголоском, кабы не воля Братислава и его славной Амелиски.

Большую часть душ отроки успели отвести под защиту глиняных стен и башенки, построенной из морского камня. Оттуда послышался странный звук, будто там, недоступные постороннему взгляду, запели деревья - зашелестели украдкой листвой.

Валька с тоской поглядывал на происходящее. Его уже откровенно достало бездействие, он не находил себе места, но ринуться в самую гущу крысолобых ублюдков... Нет, на это отважиться он не мог. По крайней мере сейчас. "Трусливая душонка, тьфу!" - ругал он себя, при этом понимая, что дело здесь не в трусости, а... в недоверии. Ему вдруг пришла сумасбродная мысль, что обе стороны вздумали разыграть перед ним некое театральное действо. Неясно только было, во что все это выльется - в драму или комедию.

Неожиданно до Дьяченко донеслись громкие голоса, затем крики и откровенная брань. Между отроками и хлопами начались какие-то разборки. Оленеголовые возмущенно жестикулировали, наставляли на противника рога, будто собираясь преподнести ему долгожданный урок. В ответ хлопские крысы грубо отпихивали отроков, оттесняли от коробов с жертвоприношениями. Наконец раздался звон мечей, тупые удары тяжелых предметов о щиты и латы, сопровождаемые угрозами и проклятиями. Ветер, не стихавший ни на минуту, донес обрывки фраз: "...Здесь не все!.. Где остальные?!" Дьяченко догадался: хлопы наверняка смухлевали, отроки недосчитались положенного числа душ, которых они рассчитывали получить в обмен на эрро, теперь требовали недостачи, а слуги Виораха, видимо, решили откровенно отшить оленеголовых.

Однако стычка так же быстро погасла, как и вспыхнула - Братислав приказал отрокам отступить. Те беспрекословно повиновались. Заслонив собой спасенные души, ощетинившись копьями, отроки напряженно ожидали новых выпадов со стороны хлопов. Но слуги Виораха, по всему явно довольные трофеями и тем, как они ловко провели незадачливых рогоносцев, не собирались больше меряться силами. По обыкновению угрожающе насупившись, выставив перед собой мечи, подгоняемые рублеными командами своего вожака, хлопы быстро пятились к трану. Вскоре они исчезли в его бесчисленных люках, унося с собой бесценные эрро, уводя в плен прекрасную дочь ментора отроков.

Братислав проводил Амелиску - до тех пор, пока она не скрылась в трюме ужасного судна, - долгим взглядом. Дьяченко перехватил его, но не прочел в глазах ментора ни боли, ни любви, ни стыда. "Ну что за народ! - Валька был вне себя. - Они готовы пожертвовать родным дитем ради безымянных душ, среди которых, уверен, хватает грешников, неудачников и просто тупиц. Эх, один я чего стою... А ведь действительно, мы ничем не лучше отроков, когда иногда жертвуем чужим и незнакомым людям самым дорогим, что у нас есть, - любовью и свободой".

Дьяченко слабо-слабо, будто стыдясь собственного поступка, махнул рукой, когда два мордастых хлопа опускали в люк Амелиску. Его Амелиску! На Валькином лице была написана полная безнадега - полный абзац! Дьяченко ненавидел себя за слабость и трусость, за то, что он мало чем отличался от бесплотных, пепельных душ. Да ничем, черт возьми!

*10*

Со стороны трана донесся низкий гул, корпус китообразного судна заметно задрожал, два-три сильных толчка сотрясли его, лязгнув, двинулись тяжелые, словно мельничьи жернова, колеса, с новой жадностью вгрызаясь в тело пристани. Рыкнув еще раз, тран попятился, покачивая корпусом, как обожравшийся зверь - и наконец грузно плюхнулся в море, разбив вдребезги с дюжину волн.

Дьяченко стало жутко тоскливо, будто он утратил сейчас кусочек души. Впрочем, так оно и было: вместе с нахлынувшей тоской он ощутил с болезненной ясностью, уже в который раз осознал, как сильно привязался к Амелиске. Огляделся, безотчетно пытаясь отыскать взглядом хоть кого-нибудь, кто бы мог развеять его тоску и укрепить дух. Но вместо этого увидел все ту же картину, которую ему пришлось наблюдать с первых минут пребывания в мире отроков. Голый песчаный берег, удивительно резко обрывающийся слева и справа, будто уходящий в небытие. Позади по-прежнему поднимался непроницаемый плотный туман или жертвенный дым, срок которого, казалось, давно уж истек. Вон сиротливая пристань, в центре разрушенная колесами трана. Опрокинутые короба опустошенные посланниками дьявола. Море и небо цвета сырого цемента. Две бездушные стихии вселяли одинаковый ужас, они силились слиться друг с другом, соединиться волнами-тучами, сродниться бушующей плотью. "О боже!" - Валька тоскливо вздохнул. Ни деревца, ни постройки, кроме потерявшей смысл пристани и убогой глиняной крепости. Только сейчас он обратил на это внимание: ведь по сути негде скрыться в такую погоду!