Утятинский летописец - Евгения Черноусова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Маша рассказала.
– Вы очень хотите, чтобы свадьба расстроилась?
– Больше всего на свете!
– А что бы вы отдали за это?
– Половину жизни!
– Это, пожалуй, много. Давайте вместе подумаем, как можно предотвратить свадьбу.
– Чтобы кто-то раздумал… или папенька, или Фёдор Ионович. Но это невозможно, у них какие-то расчёты.
– Если они не могут раздумать, то могут умереть.
– Бог с вами, что вы такое говорите?
– Вам жаль папеньки, хоть он не жалеет вас?
– Жаль. И опора он для семьи. На папенькино жалование мы живём, от имения доход небольшой. Если папенька помрёт, как дети жить будут?
– А если Фёдор Ионович помрёт?
– Наверное, и по нему кто-то заплачет. Но не я.
– Так, может, пожелать ему смерти?
– Как можно!
– А если бы приходилось выбирать, или ему жить, или вам, вы пожелали бы ему смерти?
– Не мне судить, кому жить, а богу.
Помолчали. Софочка пристально посмотрела Маше в глаза и сказала:
– Да, вы не хотите этого. Тогда страдайте! – встала и, не прощаясь, быстрым шагом удалилась. Маша растерянно посмотрела ей вслед. Потом натянула на ноги мокрые чулки и ботинки и поспешила домой.
«Кита, представь весь мой ужас, когда, крестясь на Архангельский храм, я вдруг вспомнила, что мадмуазель Котова умерла от тифа в год нашего выпуска из пансиона! Что это было, сон или соблазн? Начну говеть».
Маша зашла на кухню и попросила:
– Баба Анисья, чаю мне горячего налей, я ноги промочила.
– Что же ты, анчутка! И перед свадьбой! Ой! Барышня, мы вас поздравляем с помолвкой!
– Поздравляем, – подхватила Наташа.
– Да будет вам, – недоумённо поглядела на них Маша: они действительно выглядели взволнованными и радостными. – Будет смеяться!
– Что не так? – удивилась Анисья.
– Выйти замуж за нуду-старика – чему тут радоваться?
– Грех какой! Что ты говоришь, Машенька?
– Грех выходить замуж за человека, который тебе гадок. И не маши руками, баба Анисья. Наташа, вот тебе он нравится?
– Как я могу, Марья Игнатьевна, о таком почтенном барине рассуждать?
– Почтенном? Это он почтенный, потому что за щёчки тебя треплет вслед за папенькой?
Маша увидела испуг в глазах горничной. Обернувшись, она увидела в дверях Софью Анисимовну. Впрочем, хозяйка, не сказав ни слова, ушла. Наташа залилась слезами.
– Ох, Наташа, прости, вырвалось. Может, тебя мне отдадут?
– Нет, барышня, Игнатий Ларионыч не согласится.
Вечером за ужином Игнатий Илларионович спросил холодно, почему дети так шумели днём. Маша промолчала. Уже глядя на неё, он повторил вопрос.
– Не знаю, не слышала, – равнодушно ответила она. – Впрочем, меня и дома не было днём.
– Наша невеста теперь с детьми заниматься не желают, – язвительно сказала Софья Анисимовна.
– Давно пора Васе настоящего учителя нанять. А Лизаньке или гувернантку, или в пансион определять. А пока, что делать, придётся вам ими заняться.
– Как это понимать, – спросил отец. – Ты что, не желаешь брата и сестру учить?
– Я, папенька, к переезду готовлюсь, занята очень. Да и не вчера вы решили меня замуж отдать, давно, наверное, всё обговорено. Стало быть, и учителей нашли.
– Именно что вчера.
– Я сегодня с утра от Марьи Афанасьевны поздравление с помолвкой получила. Как такое может быть?
Отец обозвал её лгуньей, Маша послала Наташу за письмом. Увидев при чтении письма изумление на его лице, Маша удивилась и сама.
Маша безропотно примеряла подвенечной платье, а затем уходила в свою комнату и бездумно сидела над раскрытой книгой, ни разу не перелистнув страниц. Приходил Фёдор Ионович, она выходила к нему в гостиную и сидела рядом, лаконично отвечая на его вопросы. Если же его принимали всей семьёй, то равнодушно молчала.
В положенный срок отец Василий обвенчал их. Свадьба была скромной, потому что у Фёдора Ионовича она была уже третьей.
Глава 9
Антонина усадила Элю на диван:
– Лучше ляг. Я сейчас Зою обработаю и сделаю тебе массаж.
– Мамина кофта! – всхлипнула Зоя, глядя на кровавые пятна на груди.
– Не плачь, Зоенька, я все холодной водой отстираю.
Антонина обработала ранку, помыла Зою, отстирала кофту и занялась Элей.
– Спасибо, Тоня, мне даже дышать легче стало.
– То-то. У себя в Москве обратись к специалисту. А пока носи с собой сильное обезболивающее.
Когда Антонина ушла, Эля сказала:
– Зоенька, я посплю?
– Я не буду шуметь, тетя Эля.
Зоя принялась двигать по столу паззлы. Эля глядела на нее сквозь слезы и думала, как она, родной человек, могла брезговать племянницей? Перед глазами стоял Юрка, вытирающий Зоины слезы и сопли, безобразная одноклассница Лены Сонька, прижимающая ее к груди, другие соседи, переживающие за девочку.
Спала она недолго. Сквозь неглубокий дневной сон слышала, как звонил телефон, как разговаривала Зоя. Когда проснулась, спросила:
– Кто-нибудь звонил?
– Тетя Тоня.
– Что говорила?
– Говорила, ты храпишь или не храпишь.
– Господи!
– Ты обиделась?
– Что ты, Зоенька. Надо ей позвонить.
– Она сказала, позвони на пульт.
На вопрос о храпе Антонина резонно ответила, что не могла спросить у Зои, жива ли ее тетка.
– Не дождешься! – весело сказала Эля и обратилась к Зое. – А пойдем мы все-таки на кладбище.
– Пойдем, – ответила Зоя.
Снова она одевала племянницу. Снова та сказала:
– А мамина кофта?
– Вот мамина кофта. – Эля взяла с кресла брошенную Леной при отъезде блузку и накинула Зое на футболку.
– Мамой пахнет.
«Вот я дура бесчувственная! – ругала себя Эля. – Она за вещь, пахнущую матерью, хватается, как за защиту, а я злюсь». Зоя шла, низко нагнув голову, не открывая взгляда от блузки. Один раз даже погладила рукой обшлаг. У собора Эля неожиданно решила:
– А давай, Зоенька, зайдем, свечку поставим.
Хорошо, что захватила косынки на случай, если на кладбище не будет тени. Когда стала повязывать платок Зое, та замотала головой: «Мне не идет!». «Мне тоже. Нужно смириться перед господом», – ответила ей Эля. «Да-а?» – протянула Зоя, но возражать больше не стала. В храме она подняла голову и стала медленно поворачиваться, в восторге разглядывая роспись купола. К ней с шипеньем бросилась одна из бабок, работающих в церкви. Эле первый раз за день удалось вылить свое раздражение:
– Христос сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им». А про тебя он ничего не говорил. Отойди от ребенка.
– Опять своевольничаешь, Мария? – укоризненно сказал проходящий мимо священник. Бабка отступила.
Подошла Катя, жена Гены. Она раньше вместе с ним работала у Ираиды Семёновны, а теперь сидела дома с маленькой дочерью.
– А я Риточку покрестить решила, – шепотом сказала Элеоноре Игнатьевне Катя. – Вот, договорилась на завтра.
– А можно Зою покрестить?
– А она что, некрещеная? Ну да, Елена Игнатьевна у нас убежденная атеистка. Не рассердится?
– Ничего. Может, немного и посердится. Но я хочу племяннице крестной матерью стать.
– Давайте
