Меня зовут Бригантина - Ирина Андрющенко

— Так-то оно так, но уж больно она худая!

— Никакая она не худая! — сказала я, критически осмотрев мышь. — Она, скорее, спортивная.

— А может, дать ей сыру? Смотри, у нее даже щеки ввалились!

— Брыся! Я читаю серьезную книгу, а ты мне мешаешь. — сказала я как можно строже.

— Ну, мам-а-а! — загнусавила Брыся самым противным голосом, на который была способна. — Я хочу посмотреть, как она е-е-ест! Давай дадим ей сы-ыра-а! Может, она рот вытирать умеет? А то мы зайца так и не нашли, чтобы спросить про ро-от! А тут — хоть посмотрим!

Она так смешно ныла, что я сдалась:

— Ладно, дадим ей сыра…

Я сходила на кухню, отрезала кусок сыра, кинула маленький кусочек в банку, а остальное отдала Брысе. Та опять легла на ковер наблюдать, а я вернулась к чтению.

— Мама, смотри, она его ручками держит… М-а-ама! Ты совсем не смотришь!

— Смотрю, смотрю! — кивнула я, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что прочитала. — Все грызуны так делают — и крысы, и белки, и хомяки, и зайцы…

— Ой, смотри! — вдруг радостно завизжала Брыся и запрыгала вокруг банки. — Смотри-и-и! Она рот вытирает! Ручками!

Я оторвалась от книги, понимая, что Брыся все равно не даст мне дочитать самую интересную главу.

— Ручками! — продолжала восхищаться Брыся. — А я ведь так и чувствовала, что мне мышь для чего-нибудь да понадобится! Я теперь тоже буду рот о лапы вытирать! Видишь, как правильно я сделала, что уговорила тебя оставить ее сушиться?

— Ты хочешь сказать, что больше не будешь вытирать рот о ковер? — спросила я, все еще не веря своему счастью.

— Ага! — закивала Брыся. — Я теперь знаю, как зайцы делают!

— Отлично! — обрадовалась я неожиданной возможности наконец-то привести в порядок ковер. — Кстати, а мышь-то высохла! Надо ее в сад отнести, а то она у нас уж больно засиделась!

— Ничего не засиделась! — возмутилась Брыся. — Смотри, у нее подмышки еще мокрые!

— Брыся! — рассмеялась я. — Не выдумывай!

— А может… — тут же заныла Брыся.

— Никаких «может», — твердо ответила я. — Выпускаем!

Мы взяли банку с мышью и вышли в сад. Из леса тянуло промозглой сыростью. Брыся поежилась и посмотрела на меня.

— Ей, наверное, холодно будет ночью… А домой ее взять ты все равно не разрешишь. Я тут подумала… а можно, я ей мое одеяльце отдам?

Я потрепала ее по ушам и подумала, как мало люди понимают в психологии собак. Мы почему-то считаем, что они так сильно любят нас за то, что мы им все время что-то даем — еду, дом, ласку… На самом деле, собаки похожи на людей и ведомы по жизни тем же парадоксом: мы больше любим тех, о ком заботимся мы, чем тех, кто заботится о нас. Но люди упорно продолжают приравнивать безусловную собачью верность к условному рефлексу Павлова, тем самым, видимо, навсегда избавляя себя от чувства вины.

12.

Думай о как-тексте!

Весь остаток осени я ломала голову над тем, как сдержать обещание и найти Брысе друзей. Идея взять вторую собаку была отложена на неопределенное время, а точнее, до покупки собственного дома. На прогулки в лесу рассчитывать особо не приходилось: мы встречали там лишь старушек-болонок, которых прогуливали на коротких поводках их старушки-хозяйки. Болонки с Брысей не играли, да и старушки тоже были против.

Существовал еще один вариант, но он вызывал сомнения: у моих русских друзей, живших совсем неподалеку, был замечательный палевый лабрадор Чарли. Он был младше Брыси всего на два дня, но страдал от врожденной дисплазии локтевых суставов. Играть в салочки и носиться по пляжу, а также многое другое, положенное нормальному щенку, было ему строжайше запрещено.

Поначалу Чарли рос умным и здоровым, хозяева не могли на него нарадоваться. Но когда ему исполнилось шесть месяцев, он вдруг сильно захромал. Врачи, быстро поставив диагноз, приговорили его к малоподвижной и неинтересной жизни и намекнули, что такую собаку проще усыпить, чем лечить. Но разве можно усыпить друга?…

Мы часто общались по телефону, но никак не могли решиться познакомить наших собак: чрезмерно подвижное общение грозило травмой, после которой Чарли мог вообще потерять способность передвигаться. Но потом мы все-таки нашли интересное решение.

Лишенный нормальных щенячьих игр, Чарли обожал воду. Попадая в пруд, он часами не вылезал оттуда, мастерски нырял, охотился за палками и вырывал с корнями кувшинки. Вода вполне годилась для первого контакта: Чарли ни за что оттуда не вылезет, а пугливая Брыся не полезет в незнакомую ей среду. И мы договорились встретиться на ближайшем пруду.

— Брыся, собирайся, мы едем на пруд, гулять с Чарли! Ты рада? — сказала я Брысе как можно более радостным тоном.

— Ой! — неуверенно отозвалась Брыся и на всякий случай поджала хвост. — А это кто такой?

— Лабрадор! И, между прочим, ты на два дня его старше. Так что веди себя, пожалуйста, хорошо и перестань трястись, как осиновый лист!

— А он какого роста? Как я?

— Чарли гораздо больше тебя, но он пока тоже щенок.

— Я не щенок! — обиделась Брыся. — Почему ты меня все время щенком обзываешь? Как куда ни пойдем — «Не бойтесь, это — щенок!», «Не пугайтесь, это — щенок!». А я, может, хочу, чтобы меня все боялись!

Я решила воспользоваться случаем и заставить Брысю изменить поведение.

— Брыся, а ты знаешь, как определяется собачий интеллект? — спросила я.

— Ин-ти-лект? Это еще что такое?

— Интеллект — это то, что в голове. Вот как определить, умна ли собака?

— Не знаю, — пожала плечами Брыся, — может, ее можно об этом прямо спросить?

— Ну, пойди спроси у йорка.

Брыся побежала спрашивать. Вскоре она вернулась, расстроенная.

— Он сказал, что не знает. Как быть?

— Так вот, интеллект собаки определяется, исходя из ее способности принимать во внимание контекст и соразмерять с ним свое поведение.

— Как-текст? — переспросила Брыся, наморщив лоб. — А это что?

— Сейчас объясню! Например, если ты увидишь, как кто-то входит к нам в дом, что ты сделаешь?

— Для начала я его облаю, а потом ущипну за ногу! — сказала Брыся и гордо щелкнула зубами.

— Почему?!

— Как, почему? А чего он тут ходит?! Может, это чужой? Или грабитель?! — она вздыбила шерсть и оскалилась.

— А если мы готовим праздничный ужин, и к нам пришел человек?

— Все равно облаю! — чувствуя подвох, упрямо пробубнила Брыся. — И ущипну! А там посмотрим.

— Этот твой ответ и говорит о том, что ты — глупая собака. Ну, или пока еще не очень умная.

— Почему? — насупилась Брыся.

— Потому что ты не учитываешь контекст! Раз мы готовим праздничный ужин, значит, люди, пришедшие к нам в дом, вероятнее всего, наши друзья. Так?

Она кивнула.

— Ты пока совсем не различаешь, кого надо облаивать, а кого — нет. Потому что не думаешь о контексте. Понятно?

— Понятно, — грустно кивнула Брыся, — а как о нем надо думать? И когда? А то я каждый раз не успеваю! Я сначала лаю, а потом думаю.

— А ты сначала думай, а потом лай.

— Хорошо, — вздохнула она. — Я попробую. Но при чем тут Чарли?

— При том, что даже если ты знаешь, что это щенок, ты все равно будешь от него спасаться бегством, как от всех остальных собак! Ведь ты сначала делаешь, а потом думаешь!

— А вот и не буду! Я все поняла! Про как-текст! — возмутилась Брыся. — Спорим?

— Спорим! А на что?

— Давай так: если я проиграю, то я… то я… верну тебе тушь, которую украла в прошлые выходные!

Моя тушь в золотистом тюбике была пределом ее мечтаний, и на прошлой неделе ей, наконец, удалось ее украсть прямо у меня из-под носа. Теперь она прятала трофей в саду и категорически отказывалась его возвращать.

— А если ты проиграешь, ты отдашь мне старый халат! — продолжила она, как ни в чем не бывало. — Ты все равно себе новый купила! А старый мне пригодится, я буду в него ночью заворачиваться, а одеяльце мышке отдам. Я про нее все время думаю — может, ей холодно там, в саду?

— Согласна. По рукам?

— По рукам! — радостно закричала она и, довольная сделкой, побежала за мячиком, чтобы грызть его в дороге.