10 вождей. От Ленина до Путина - Леонид Млечин

«Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?»{44}

В.В. Розанов еще в роковой год Октября напишет для будущей книги «Черный огонь. 1917 год» безжалостные строки: Ленин «был рассчитан на самые темные низы, на последнюю обывательскую неграмотность… Ленин отрицает Россию… И народа он не признает. А признает одни классы и сословия… России нет: вот подлое учение Ленина»{45}.

Ленин никогда не услышит и не прочтет этих слов, но они будут жить так же долго, как и ленинские «дела» и «учение». Так интеллектуалы России отвечали своему погубителю.

Отторжение Лениным великой интеллектуальной среды России, творений ее гениев дало во времена большевистских посевов столь глубокие ядовитые всходы, что трудно сказать, когда мы с ними совладаем. В этой борьбе с «большевизмом» душ и ленинским схематизмом решения вековых вопросов заключается не только трудность, но и опасность; ведь прошлое особенно беззащитно перед безапелляционностью невежества. По большому счету, Ленин и ленинизм прервали многовековую интеллектуальную традицию, что является одним из важнейших источников многочисленных бед великого народа. «Спасающий спасается. Вот тайна прогресса – другой нет и не будет…» – писал великий Владимир Соловьев. Большевики не «спасали» Россию и не «спаслись» сами – таков вердикт истории. В книге В.В. Сербиненко о B.C. Соловьеве автор на всем протяжении своей очень умной работы утверждает: разрыв богатейшей интеллектуальной российской традиции чреват тяжелейшими духовными последствиями{46}. Именно Ленин со своими «профессиональными революционерами» совершили этот трагический разрыв.

Мстить истории бессмысленно. Смеяться над ней глупо. Значительно важнее ее понять и, как говаривал блистательный В.О. Ключевский, увидеть, где мы «запнулись или рухнули». Где начался долгий период российского нигилизма, который мы, кажется, начинаем если не преодолевать, то хотя бы понимать.

Грех Октября

Шел третий год империалистической войны. В окопах гибли миллионы солдат. Канонада, газовые атаки, висящие на колючей проволоке серые пятна убитых солдат, парящие в небесах немецкие «цеппелины» отражали страшный облик Первой мировой войны в Европе. Война прошла через свой «экватор». Было не много сомневающихся в том, что Германия со своими союзниками в конце концов стратегически потерпит поражение, особенно после того, как в войну вступили Соединенные Штаты Америки. Положение России было тяжелым, но не безнадежным. Фронт стабилизировался. Однако социалистическая агитация основательно разлагала войска. Эшелоны с пополнениями прибывали на фронт часто полупустыми: началось массовое дезертирство.

Последний Председатель Государственной Думы Родзянко позже вспоминал, что к 1917 году «дезертиров с фронта насчитывалось около полутора миллионов. В плену у неприятеля уже было около 2 миллионов солдат… Так работали большевистские агитаторы, усиливая естественное нежелание крестьян воевать…»{47}. Страна и народ устали от войны.

Ленин занимается в тихой Швейцарии философским самообразованием, пишет статьи, совершает в обществе Надежды Константиновны и Инессы Арманд пешие прогулки, жадно следит за вестями с фронта. Он, словно с балкона гигантского европейского театра, наблюдает за сценой, где идет страшная война.

Ему не довелось в своей жизни износить ни одной пары солдатских штанов, побывать в окопах, залитых грязью и кровью, он никогда не видел вблизи страшного оскала войны. Но он давно уже знал, что именно война способна что-то коренным образом изменить в его тусклой, бесцветной и однообразной жизни эмигранта. Будучи проницательным человеком, Ленин не мог не догадываться: европейские столицы не знают, как окончить войну. Но именно в войне, войне нелепой и жестокой, ключ к его будущему.

В феврале 1915 года шведский король Густав V пишет Николаю II письмо.

«Мой дорогой Ники.

…Ты понимаешь, дорогой Ники, как сильно волнуют меня ужасы этой страшной войны. И вполне естественно, что мои мысли заняты изысканием средств, могущих положить конец этой страшной бойне… Совесть моя побуждает меня сказать тебе, что в любой момент, раньше или позже, когда ты найдешь это удобным, я готов тебе всемерно служить в этом деле… Как ты смотришь на мое предложение услуг?»{48}

Как писал Виктор Чернов, 4 февраля 1917 года к русскому послу в Христиании (ныне Осло) Гулькевичу является болгарский посланник в Берлине Ризов и просит телеграфировать в Петербург «о желании Германии заключить на чрезвычайно выгодных условиях сепаратный мир с Россией». Из Петербурга идет ответная депеша: «Выслушать и внимательно добиться точной формулировки условий…»{49} Но уже поздно: февраль чреват необратимыми событиями.

Ленин с началом мировой бойни выступил не за ее прекращение, что казалось наиболее естественным, а за ее «социализацию». В своем письме А.Г. Шляпникову 7 октября 1914 года он убежденно осуждал борьбу за мир. «Неверен лозунг «мира», – подчеркивал лидер большевиков, – лозунгом должно быть превращение национальной войны в гражданскую войну»{50}. Первая часть позиции по отношению к войне была сформулирована Лениным быстро.

Но еще быстрее родилась другая часть большевистской платформы, которую Ленин сформулировал еще раньше, вскоре после выстрелов в Сараево и объявления Германией в 19 часов 10 минут 19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 года войны России.

Россия официально стала стороной, которой бросили кровавую перчатку большой европейской войны. Тем не менее Ленин уже в первые дни войны начал писать так называемые «Тезисы о войне», которые позже были опубликованы в ряде печатных изданий как манифест под заглавием «Война и российская социал-демократия». В документе есть забавные строки, на которые способен только такой ортодокс, как Ленин. Стремление «…перебить пролетариев всех стран, натравив наемных рабов одной нации против наемных рабов другой на пользу буржуазии – таково единственное реальное (курсив мой. – Д.В.) содержание и значение войны».

Абсурдность ленинского утверждения очевидна, тем не менее первые кирпичи социалистического фундамента пропаганды заложены. Дальше еще определеннее: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России, наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск…»{51} Ни до Ленина, ни после него ни один россиянин не выступал со столь антипатриотических позиций.