Путь длиной в сто шагов - Ричард Мораис

Было темно, и я не мог видеть ее лица.

Но я смог различить запах масла пачули.

Голос кузины Азизы был тих; не знаю почему, но меня тронуло то, как нежно она произнесла эти слова.

Я ничего не мог с собой поделать. По лицу у меня катились слезы.

– Хочу, чтобы все было как раньше.

Я всхлипнул и вытер нос рукавом.

Пальцы Азизы нежно перебирали мои волосы.

– Бедный мальчик, – прошептала она, приблизив губы к самому моему уху. – Бедняжка.

И вот мы уже целовались глубокими жаркими поцелуями, тиская друг друга сквозь одежду. В голове у меня вертелась одна мысль: «Прекрасно, черт подери! В кои-то веки тебе опять по-настоящему понравилась девчонка – и на этот раз это твоя, как назло, сестра!»

– Ох!

Мы подняли глаза.

В стекло двери молотила тетя, рот ее опять весь перекосило, как будто она наелась горьких лимонов.

– Аббас! – верещала тетя за стеклом. – Скорее! Тут Гассан и эта потаскушка!

– Вот дерьмо, – сказала Азиза.

Через два дня Азиза уже летела в Дели; все отношения между нашей семьей и семьей дяди Сэми были разорваны. Папа получил счет за ремонт, будто бы произведенный дядей Сэми. Был большой скандал, слезы, даже оплеухи, а также бесконечные попытки родственников с папиной и маминой стороны переорать друг друга прямо на улицах Саутхолла. Весь этот шум наконец вывел отца из его глубокого оцепенения. Он сбросил плед и в первый раз по-настоящему осмотрелся в саутхоллском доме и увидел, что с нами стало. Через несколько дней перед домом уже стояли три подержанных «мерседеса», красный, белый и черный – совсем как телефоны у торговца рыбой Анвара.

– Вперед, – сказал он. – Пора!

Мухтар отпраздновал наш отъезд из Англии тем, что его тут же вырвало нежными креветками и пастой на пароме, отходившем в Кале. А там уже началось настоящее путешествие. Наш караван «мерседесов» проехал по Бельгии, Голландии, заехал в Германию, потом быстро прошел по Австрии, Италии, Швейцарии, а затем извилистые горные дороги привели нас обратно во Францию.

Продуктовый зал гастронома «Харродс» потряс папу до глубины души. Остро сознавая теперь, что ему известно далеко не все, он решил посмотреть на мир, что, по его мнению, попросту означало систематически есть все, что ни попадалось ему на пути во время путешествия, пробуя все местные блюда, которые были для него новыми и предположительно вкусными. Мы ели мидий с пивом в барах Бельгии, жаркое из гуся с красной капустой в темном немецком подвальчике, оленину в Австрии, поленту в Доломитах, белое вино и сига, озерную рыбу с множеством мелких косточек, в Швейцарии.

После тоски Саутхолла те первые недели в Европе были как первая ложечка крем-брюле. Особенно хорошо я помню, как мы кружили по золотой от августовского солнца Тоскане и, въехав в Кортону, подкатили к горчичного цвета пансиону на склоне заросшей кустарником горы.

Прибыв в этот средневековый город на склоне холма, мы вскоре случайно обнаружили, что как раз в те дни местные жители проводили ежегодный фестиваль белых грибов. Солнце садилось над долиной и Тразименским озером, и папа, выстроив нас гуськом, повел всех в парк Кортоны, кипарисовая аллея которого была увешана праздничными гирляндами и заставлена деревянными столами, украшенными полевыми цветами в банках из-под варенья.

Праздник был в самом разгаре. Там наигрывали тарантеллу на кларнете и маленьком барабане и несколько пожилых пар плясали на деревянной платформе. Похоже было, что весь город вышел на улицы, толпы детей с воплями требовали сахарной ваты и жареного миндаля, но нам все-таки удалось занять деревянный столик под каштаном. Вокруг нас продолжали толпиться местные жители, настоящий вихрь бабушек, дедушек и детских колясок, все смеялись, жестикулировали и болтали.

– Menu complete trifolato, – заказал отец.

– Чего? – спросила тетя.

– Цыц!

– Что значит «цыц»? Не смей мне говорить «цыц»! Почему меня вечно затыкают? Я хочу знать, что ты заказал.

– Вечно тебе все надо знать, – набросился отец на сестру. – Это грибы. Местные грибы.

Да, это они и были. Тарелка за тарелкой – pasta ai porcini (паста с белыми грибами), scaloppine ai porcini (эскалопы с белыми грибами), contorno di porcini (гарнир из белых грибов). Одно блюдо с белыми грибами за другим плыло к нам из палатки на другой стороне парка, где местные женщины в передниках, обсыпанных мукой, готовили грибы, подозрительно похожие на куски сырой печени. А рядом с палаткой стояла гигантская посудина с шипящим маслом размером с калифорнийское джакузи, в форме гигантской сковороды, ручка которой служила дымоходом и отводила от жаровни дым. Вокруг нее стояли трое толстых мужчин в больших поварских колпаках; они опускали припудренные мукой грибы в шипящее масло и попивали красное вино из бумажных стаканчиков.

Три дня впитывали мы жар Тосканы и купались в нем, собираясь каждый вечер на закате к ужину на крыше нашего пансиона.

– Cane, – сообщал папа официанту. – Cane rosto.

– Папа, ты только что заказал жареную собаку.

– Нет-нет, он все понял.

– Ты хотел сказать «carne». Carne.

– Ох, точно. Да. Carne rosto. И un piatto di Mussolini.

Когда мы объяснили, что папа хотел блюдо мидий, а не диктатора на блюде, растерянный официант наконец удалился. Вскоре стол уже был уставлен тосканской едой. Целая батарея терракотовых горшочков окутывала нас ароматом лаванды, шалфея и цитрусовых. Мы ели дикую спаржу с фасолью, толстые куски говядины, доведенные до совершенства над дровяным очагом, бискотти с грецкими орехами, пропитанные домашним вином от нашего хозяина – «Вин Санто». И мы смеялись, снова смеялись, как когда-то.

Рай земной, правда?

Спустя десять недель после начала нашего путешествия по Европе мы погрузились в прежнюю тоску. Мы все до смерти устали от этой бесконечной езды, папиного стремления в никуда и его пометок в потрепанном экземпляре ресторанного справочника «Ле Боттин гурман». Ресторанная еда каждый день в течение недель опротивела. Мы готовы были на что угодно ради собственной кухни и простой поджарки из картофеля и цветной капусты. Но впереди нас ждал лишь еще один день сидения в машине за запотевшими стеклами, локоть к локтю, плотно, как приснопамятные дедушкины коробки с обедами.

В тот день, когда кончились наши странствия, в октябре, в горах Франции, настроение у всех было особенно паршивое. Бабушка тихо плакала на заднем сиденье, все остальные препирались друг с другом, а отец орал, чтобы все мы замолчали. После череды тошнотворных поворотов на серпантине мы выехали к перевалу, заваленному покрытыми изморозью булыжниками. Затянутое холодным туманом, это место выглядело странно и зловеще. Подъемник для горнолыжников не работал, как и кафе, расположенное в бетонном здании с закрытыми ставнями, и мы молча проследовали дальше.

За перевалом, однако, туман внезапно рассеялся; мы увидели голубое небо и вдруг очутились среди прозрачных ручьев, пересекавших лес и подныривавших под дорогу, и освещенных солнцем сосен.

Через двадцать минут мы выехали из леса на холмистое пастбище, в шелковой траве тут и там виднелись белые и голубые полевые цветы. Дорога сделала крутой поворот, и мы увидели внизу долину, а в долине – деревню. Стекавшие рядом с ледника ручьи, в которых явно должна была водиться форель, искрились на солнце, сиявшем в тот безоблачный осенний день над департаментом Юра.

Наши автомобили, словно одурманенные этой красотой, заносило на поворотах спускавшегося в долину серпантина – так пошатывает на ходу пьяных. Над вспаханными полями разносился звук церковных колоколов, в небе мелькнул вальдшнеп и исчез в рыжих и золотых листьях березовой рощицы. На пологих склонах люди с корзинами на спинах снимали с лоз последние грозди винограда, а за ними высились четко очерченные белые вершины гранитных гор.

А воздух… О, этот воздух! Чистый и свежий. Даже бабушка перестала причитать. Наши машины плыли мимо деревянных ферм с оленьими рогами, приколоченными над дверью сарая, коровьих стад, бренчащих своими колокольчиками, желтого почтового грузовичка, катившего через поля. Спустившись в долину, мы переехали деревянный мост и оказались в каменном городке.

Наш «мерседес» трясся по узким улочкам, проложенным еще в XVIII веке, мимо мощенных плитняком переулков, мимо обувного магазина, мимо магазинчиков с часами. На переходе две молодые мамочки, болтая, толкали перед собой коляски, направляясь в кондитерскую через дорогу; дородный бизнесмен поднимался по ступеням в банк на углу. В этом городке ощущалось что-то благородное и добротное, он мог похвалиться славной историей – старинные цеховые дома, окна со свинцовыми переплетами, старые церковные шпили, зеленые ставни и каменный мемориал героям Первой мировой.