Мидии не родят жемчуг (рассказы) - Леонид Нетребо

"Что т-ты! - замахал аристократическими конечностями коллега. - Возьми, что найдется. Можешь ничего не брать, езжай, какой есть. Ведь само ужение рыбы - не главное! Выкладывай сумму на провизию - и жди уик-энда".

Мой коллега имел одну из типичных северных судеб. К тридцати годам ему опостылела холостая столичная жизнь, проведенная "в бетоне, смоге, техническом шуме и людском гомоне", и он подался на Север. Здесь, проработав месяц в "романтических" трассовых условиях, быстро понял, что действительно потерял. Но, к счастью, не безвозвратно: быстро сориентировался и удачно осел в нашем Управлении - письменный стол, компьютер, телефон. Здесь у него опять появилась уйма времени, чтобы мечтать. И вот, мечты, похоже, начинали воплощаться.

Вряд ли я поехал бы в другое время. Но сейчас я "холостяк" - жена в отпуске, в каком-то санатории, где лечат от... У нее целый букет. Но, говорят, все - следствие. Поэтому лечат нервы. Раньше я не только рыбачил, но даже и охотился. Но потом она стала мне печально говорить: у нас, что проблемы с питанием? Разве мы не имеем возможности купить все это, и даже более и интереснее того? Лучше побудь со мной. И сыграй на гитаре - мне, а не своим бродягам. Что тебе приготовить - уху, шашлык? Хочешь, я куплю рябчиков? Мы приготовим шулюм, или как вы его называете, - хорошо, ты сам приготовишь... У нас холодильник забит едой, как будто некому есть...

Да, ты права: у нас некому есть, некому носить вещи, некому смотреть телевизоры, которые мы, зачем-то, поставили во всех комнатах. Три телевизора на двоих. У нас некому!.. Зачем я так? Я не могу, когда женщина плачет. Не плачь. Я останусь... в следующий раз. Однажды я остался. Потом само собой исчезло мое ружье, куда-то подевались болотные сапоги и парусиновый плащ, присмирела в шкафу гитара... Стала тихо писаться никому не нужная диссертация: оставшись ради той, за которую в ответе, я придушил в себе эгоиста, но я должен чем-то жить. Иногда ко мне, пишущему за столом, сзади подходит жена, гладит мою голову, целует "в маковку" и уходит.

Я суеверный, мне трудно порой отделаться от какой-нибудь мысли. Сейчас я подумал, что не буду специально готовиться к рыбалке, иначе мне не повезет. Перенял от жены? Она в молодости часто говорила: я загадала. Вот и я загадал: возьму с собой только то, что найдется в гараже.

В моем гараже нашелся старый рюкзак, метров двадцать лески с палец толщиной и несколько ржавых крючков разного калибра.

В субботу утром мы с моим доверчивым коллегой в составе банды рыбаков (так я окрестил эту колоритную группу, бородатую и, как показалось, хронически хмельную, после первых минут знакомства) выехали на "вахтовке" по грунтовой дороге, тянущейся по лесотундре вдоль бывшей сталинской узкоколейки.

Выгрузившись, свернули с дороги и долго шли по лесу. Наконец заблестела вода - нашему взору явилась речка Правая Хетта, витиевато живущая (если смотреть с вертолетной высоты) среди лесных грив, озер и болотных проплешин Ямальского Севера. Во множестве мест ее крутой змеиный зигзаг творит полуостров, омывая часть суши с трех сторон. Накачав спрятанную в кустах резиновую лодку, мы, в три заплыва, переправились на другой берег, край очередного полуострова, где нас равнодушно встретила рыбацкая сторожка. Это была не та лесная избушка, которая множественно описана в классических таежных романах, где путника ждет запас дров, муки, крупы и даже сухарей, табака и патронов. В этой были только соль и спички россыпью, видимо, кем-то оставленные за ненадобностью. А внешне из себя она представляла современный вариант вигвама, как шутят рыбаки, - конструкцию из лиственничных жердин, обшитых досками, обтянутых черной изоляционной пленкой, с дощатыми нарами и полками.

Свечерело. Торопливый костер перешел в основательное огнище. Волосатый Распутин многолико, с десятка литровых бутылок, одобрительно сверкал гипнозными очами на бушующих рыбаков, пугающих песенным ревом еще недопуганные остатки северной природы. Настоящие бродяги - всегда демократы: никогда не будут приставать с расспросами, убеждать попробовать то-то, сделать так-то. Это был тот самый случай: на меня, казалось, никто не обращал внимания, в то же время я не чувствовал себя лишним. Что касается моего коллеги, то быстро опьяневший, как от внезапного счастья, коллега у костра был беспомощен и страшен одновременно. Мне показалось, что цивилизация начисто выхолостила из его генов программу, отвечающую за естественные движения и звуки, которые обычно непременно проявляются раствором алкоголя соответствующей концентрации даже у безнадежно далеких от натуры "цивилов" в десятом колене. Словно пляшущий мутант, с желтыми, огненными пятаками вместо глаз и очков, он выделывал у пламени какие-то невероятные, невиданные мной доселе движения, и пронзительно ритмично визжал, как будто кто-то в кустах без устали давил на устрашающий клаксон. Кажется, это, по логике моего коллеги, было возвращением к природе.

Так и прошла ночь - у костра, под неусыпным, допинговым бдением "Распутина". Нары вигвама понадобились лишь некоторым. В том числе моему, в конце концов обессилившему коллеге. "С утра пойдем рыбачить", - как новость невнятно шептал он мне на ухо под самое утро, прежде чем заснуть до самого вечера. В этом грядущем этапе поведения рыбаков, не без сарказма подумал я, была практическая необходимость: консервы съедены, к вечеру, чтобы пережить еще одну ночевку, нужна уха. Действительно, с похмельным рассветом, демонстрируя присущую настоящим рыбакам выносливость, ночные собутыльники разбрелись по полуострову, направляясь в основном в глубь, в сторону от реки. Именно там, по рассказам коллеги, находились кишащие рыбой девственные озера. Однако на самом деле, судя по тому, что "вигвам" появился здесь достаточно давно, несколько лет назад, - что следовало из рассказов, говорить о невинности этих мест можно было лишь с большой натяжкой.

Оказалось, что у всех рыбаков, несмотря на их, мягко говоря, неинтеллигентный вид, отличная, соответствующая хобби, экипировка. Особое мое удивление касалось удобных телескопических удочек, а также спиннингов самых разных расцветок. Можно было подумать, что "банда" на самом деле представляла собой участников соревнований по спортивной рыбной ловле. Моя амуниция, из ржавых крючков и куска толстой лески, стыдливо прячущаяся в кармане, безнадежно уступала данному великолепию. Именно по этой причине я не увязался ни за кем из "профессионалов", а ушел в противоположную сторону - пересек полоску леса, спустился к берегу реки, подальше от того места, куда вчера выгрузила нас резиновая лодка, и где мою бедность никто не мог созерцать. Я выбрал место с невысоким обрывом, где сказочная темнота вод, согласно не столько опыту, сколько минутному наитию, сулила надежду на необычный улов.

Дьявольские ли пары "Распутина", которого, ради справедливости сказать, я прошедшей ночью старался потреблять по минимуму, или некий антагонистический протест, движущая сила революций, - что-то из этого, а может и все вместе, подсказало мне идею демонстративно поймать самую большую рыбину, желательно гигантскую щуку, дабы доказать свою рыбацкую состоятельность, на самом деле мало зависящую от экипированности.

Я нашел подходящую, недлинную, но толстую березовую жердину. Привязал к этому несгибаемому удилищу леску "миллиметровку", маниакально радуясь ее прочности. Из четырех крючков и той же лески, с помощью прочнейшего узла, названия которого до сих пор не знаю, связал приличный якорек, который, ввиду своей массивности сам мог быть грузилом. Однако для большей обстоятельности роль донного утяжелителя я доверил моему ключу от гаража, очень кстати оказавшемуся в кармане.

За насадкой пришлось сбегать к вигваму, из которого по-прежнему торчали ноги моего коллеги и доносился его хрюкающий храп. Только ли ругал я его в тот момент или еще благодарил за подаренную возможность отличиться? - точно не помню. Возле увядшего костра, из подходящего моему и щучьему интересу, кое-что нашлось: обрезок копченой колбасы, в оболочке и со шпагатным бантиком, и полбуханки хлеба, испачканной в саже. Все это было торопливо захвачено и унесено к берегу. Кусок хлеба предназначался мне - для того чтобы продержаться до поимки щуки, без которой я уже окончательно решил не возвращаться в лагерь. Колбасный обрезок, соответственно, был насажен на якорь суперудочки и даже, для прочности, подвязан к нему упомянутым шпагатиком.

Итак, удилище вогнано в песок. Размах, бросок, громкий шлепок по воде, - и рыбалка для меня, наконец-то, после десятилетнего перерыва, началась.

...Надо сказать, что это уже был конец августа. Как говорят на Севере, уже не лето. Реальная осень желтила и обгладывала березу, солнце не грело, его просто не было видно за неконтрастными, как воспрянувший к небу туман, облаками. С похмельем пришло понимание холода, которым тянуло от воды и сырого песка. Но костер разжигать я не стал, чтобы не привлекать внимания к своей "особенной" рыбалке. Тем более что в лагере уже слышались голоса - это проснулись засони в вигваме и возвращались рыбаки с озер. Вскоре потянуло вкусным духом варящейся ухи, а еще через некоторое время, уже в сумерках, загорланились песни - я заметил, что они были уже не так громки: народ устал. В полночь, это я зафиксировал по своим часам, все стихло. Видно, что на мое отсутствие пока никто не обратил серьезного внимания. Только несколько "ау" перед полным затишьем. Это очень кстати. И все же: эх, коллега...