Палач - Виктор Вальд

Стражники водрузили на колоду, находившуюся посередине деревянного помоста, колесо с привязанным к нему разбойником и отошли на край эшафота.

Палач поклонился благородным зрителям и особо бюргермейстеру, затем толпе.

– Давай, палач, приступай.

– Ударь хорошенько, не жалей своих плеч.

– Бей, бей…

Толпе не терпелось увидеть первый взмах, услышать хруст костей от удара и утонуть в душераздирающем крике казнимого. Но палач совершенно не обращал внимания на нетерпеливые крики. Со знанием дела он несколько раз взмахнул своей палицей, как будто хотел ощутить ее тяжесть, а затем трижды обошел вокруг приговоренного.

И только после того, как толпа уже начала злиться на него за явную медлительность, палач высоко поднял палицу и с полуоборота обрушил ее на несчастного. Направленный удар, согласно правилам, пришелся на ступню правой ноги. Ожидавший и оттого уже кричавший разбойник на мгновение захлебнулся, а затем испустил вопль, который заставил отшатнуться первые ряды присутствующих.

Перемешивая проклятия, ругань и слова давно забытых молитв, казнимый с диким ужасом увидел взлетевшую над ним металлическую молнию. Через мгновение адская боль пронзила сердце и мозг. От этой невероятной боли глаза высохли, а голос перестал повиноваться. Трудно было осознать, что и как. И только приподняв голову, разбойник увидел, что вместо его правого колена торчала кость. Невероятно белая кость над бугорком необычайно красного мяса.

Последующие удары, дробящие кости в местах выемок на бревнах, только притупляли боль.

Но теперь она превратилась в грызущее чудовище, которое накинулось на все мышцы и косточки и, что невероятно, на все до единого волоски, которые трогал нежный весенний ветерок.

А толпа только ахала и охала, с жадностью всматриваясь в каждое движение палача, в каждый взмах его орудия казни, в каждую струю крови, что вырывалась из ран преступника.

Раздробив берцовую кость правой ноги, палач принялся за кости левой ноги. Все удары давались ему легко, движения были рассчитанными и оттого экономными. И поэтому казалось, что палач не трудится, а играет в забавную игру. Он должен был выглядеть как злой лесоруб, валящий дуб. В поте, в напряжении, в усталости. Но выглядел он добрым папашей, обтесывающим топором меч – игрушку для своего сыночка.

Он даже пытался улыбаться. И оттого его лицо становилось еще ужасным, еще более зловещим. А для беснующейся толпы еще… более прекрасным, а значит, привлекательным.

Перебив кисть правой руки и раздробив локоть, палач ненадолго остановился. Предстоял удар по плечевой кости. Это был сложный удар. Многие из палачей довольно часто промахивались и проламывали ключицу. Но сама казнь колесования строго предусматривала дробление основных сочленений конечностей. Допускалась и ломка больших костей. Только так преступник мог еще прожить несколько дней. Удар по ключице мог повредить важные жизненные органы и ускорить смерть. А этого при казни колесованием не предполагалось. Преступник должен был до конца испытать боль наказания и умереть спустя время, осознав свои великие грехи и тысячи раз испросив за них прощения.

Палач удовлетворенно кивнул. Удар вышел удачным. Он внимательно всмотрелся в лицо казнимого и еще раз кивнул. Осталось разделаться с левой конечностью – и можно немного отдохнуть.

– И как вам мой палач?

Рыцарь фон Бирк всем телом навис над омюссом[6] Эльвы.

Дочь бюргермейстера невольно вздрогнула и приподняла голову. С первых же ударов палача она опустила взгляд, сожалея о том, что не может закрыть руками уши. Ведь на нее смотрели так же часто, как и на палача. Отец не зря гордится ее чудесной красотой. Ведь ее лица не коснулись оспа и черви, следы от которых были почти у всех горожанок. Что это, как не божественное чудо? Так думали все. И только Эльве было понятно это чудо. Она умывалась каждое утро чистой водой и протирала лицо оливковым маслом с ромашкой. Так ее приучил отец, прочитав о целебности этого средства в светских книгах греческих мудрецов. Но это приходилось хранить в тайне. Настоятель Кремского аббатства во время службы авторитетно заявлял: «Мыть лицо ни в коем случае нельзя, поскольку может случиться ухудшение зрения и вы не увидите дьявола, умащивающего на него свой зад».

Наверное, оттого что Эльва умывала лицо, а может, и от внутренней музыки души, она мучительно тяжело, впрочем, как и отец, воспринимала зловонные запахи. А от нависшего рыцаря сильно разило вином и лошадиным потом.

– Я бы охотнее осталась дома, – тихо промолвила девушка и искоса посмотрела на барона. Ей уже приходилось встречать рыцарей. Фон Бирк был самым молодым из них. И если бы… А впрочем, зачем ей думать об этом.

– Тогда бы я вас не увидел. Ведь вы так старательно меня не допускаете.

– Признайтесь, что есть от чего.

Девушка сурово посмотрела на рыцаря. Тот задумчиво почесал короткую бородку и неуверенно произнес:

– А было ли от чего…

– Во времена древних греков и римлян женщин сравнивали с богинями. И так же относились к ним. Сейчас к подвигам странствующего рыцаря причисляют изнасилование сельских девственниц. А защита благородных дам весьма труднопонимаема. Почти каждый рыцарь считает, что его собственная честь и достоинства оскорблены, если он видит женщину, принадлежащую другому рыцарю. Это уже повод броситься в бой или вызвать противника на турнир. И никто ни о чем не спрашивает саму даму. Она по обычаю достается победителю. Я не селянка и не благородная дама. Я свободная горожанка. И к тому же дочь первого из горожан.

– Если вы о том вечере… то я… Видит Бог, я ничего не помню.

– Бог к вам добр. Пусть он будет так же добр и ко мне.

Фон Бирк опустил взгляд и в задумчивости вернулся на свое место рядом с бюргермейстером.

Венцель Марцел, с тревогой наблюдавший за разговором дочери и молодого рыцаря, облегченно вздохнул. Теперь он опять мог вернуться к эшафоту и тому, что на нем происходило.

– Барон, вам не кажется, что ваш палач спешит с выполнением той работы, которая ему поручена?

Гюстев фон Бирк неуверенно пожал плечами и со смешанным чувством посмотрел на скамью, где сидела дочь бюргермейстера, а также жены и дочери влиятельных граждан этого маленького городка.

– Не пройдет и нескольких часов, как он закончит свою работу, – все еще бормотал бюргермейстер, с тревогой высматривая мальчишек, торгующих его колбасами и пивом.

Еще одним и, пожалуй, последним, кто был недоволен тем, что палач уверенно и быстро дробит кости и отдыхает столь короткое время, был Мартин. Но ему не нравилось не только это. Его неудовольствие и даже ярость вызывала огромная толпа жалких горожан и селян, которые так живо радовались, услышав хруст костей и вопли его недавних друзей по оружию. Какие-никакие, но он прожил с ними долгие месяцы, а с некоторыми и годы. Все же они плечом к плечу стояли на полях битв, вместе пили, убивали и насиловали. А еще его раздражали назойливые мальчишки, сующие под нос аппетитные колбасы, душистый хлеб и пенящееся пиво. Но за все это счастье нужно платить. А вот платить нечем. И даже нельзя схватить мальчишек за горло и вытрясти из их корзин эти вкусности. Позволь себе это – и вмиг окажешься на колесе. Ведь те двое, что еще не познакомились с палицей палача, с радостью подтвердят его вину. И многие поступки. И не только из злости на свою неминуемую жуткую судьбину. Но и из подленького человеческого чувства потащат за собой в ад такого же виновного, как и они.

Заплатить было нечем. Проклятый капитан перед отъездом откопал золото и серебро. Он забрал деньги, предчувствуя беду, а может, получил наставления дьявола. А еще повезло тому десятку наемников, которых доблестный разбойник Иоганн Весбер забрал с собой.

А вот Мартину не повезло. Без денег, без друзей-наемников, без ремесла он никому здесь не нужен, а значит, почти обречен. Да к тому же голод сжигал его изнутри, ослабляя почище, чем та болезнь, от которой его вот уже несколько дней бросает то в жар, то в холод. А все из-за того, что он отсидел в холодной воде, пока не ушли все до последнего стражника, рыскающие по развалинам и закапывающие трупы. А может, даже из-за того, что он нахлебался вонючей воды, в которой плавало тело проклятой бабенки.

А еще он остался без оружия. Конечно, если не считать короткого кинжала. С ним Мартин не чувствовал себя так уверенно, как с мечом или копьем, но во всяком случае с кинжалом в руке можно было бы попытаться вытрясти в темном уголке пару монет. Вот только мучительная болезненная слабость сдерживала его.

Ах, как дьявольски хорошо пахнут колбаски!

Мартин едва не взвыл, когда его в плечо толкнул здоровенный сельский парень. Тот так возрадовался удачному удару палача, что решил обсудить это с соседом. И ничего лучше не придумал, как крепко стукнуть Мартина по плечу. Парень еще что-то кричал Мартину на ухо, а тот был вынужден делать вид, будто слушает, и даже поддакивал, согласно кивая.