Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Виктуар, ты сделала модуль загрузки фото, про который я тебе говорил?
У меня в голове мелькает мысль: «А может, Джереми сейчас специально пришел, чтобы положить конец этому неловкому разговору?»
Виктуар небрежно отвечает:
– Нет, я хотела попробовать по-своему, но ничего не получилось. Надо было тебя послушать.
– Да неужели! – вздыхает Джереми. – Иди сюда, я покажу, что делать.
К моему облегчению, Виктуар встает, берет под мышку ноутбук и исчезает в стеклянном кабинете.
– Я хочу предложить Крису создать список наших контактных лиц на экстренный случай, – серьезно говорит Реда. – Он согласился сделать меня представителем работников предприятия, поскольку других желающих не нашлось. Теперь я должен позаботиться о том, чтобы все чувствовали себя в безопасности. – Он наклоняется ко мне и доверительным тоном добавляет: – Обязательно сообщи, если на работе у тебя возникнут какие-либо проблемы – например, профессиональное выгорание или психологическое давление. Я сообщу руководству.
Благодарю Реда. Он предлагает мне пообедать с остальными. Вежливо отказываюсь, спускаюсь, чтобы купить себе бутерброд, и съедаю его за столом, пока пишу письмо Анджеле, в котором не упоминаю о своем пребывании в больнице.
Прислушавшись к совету Реда, Кристоф поручает мне составить список контактных лиц каждого члена нашей команды.
– Реда прав, – заявляет он. – Это отличная идея.
Никак не комментируя эти слова, рассылаю всем сотрудникам электронное письмо с просьбой сообщить номер своего контактного лица. Потом создаю таблицу с именами в первом столбце. Коллеги отвечают мне так быстро, что у меня сжимается сердце. Люди не осознают, насколько это ценно – знать, что в случае беды кто-то обязательно придет на помощь. Смотрю на пустую строку напротив своего имени. Она как будто насмехается надо мной. Я понимаю, что вписывать туда Анджелу абсурдно, учитывая, что та живет за тысячи миль отсюда. Но что делать, если кроме нее у меня больше никого нет?
До чего же я жалкая.
Раньше я всегда была окружена людьми. Мой телефон трезвонил не переставая, я развлекалась и никогда не сидела дома. Если я забывала ключи, мне всегда было у кого переночевать. Это было само собой разумеющимся. Никто не предупреждал меня, что я могу потерять своих близких. Закрываю таблицу, решив отложить проблему на потом, достаю из сумки несколько монет и направляюсь к кофемашине, где натыкаюсь на Реда, созерцающего выбор напитков.
– Я простудился после караоке, – объясняет он, нажимая на «капучино». – Думаю, в пятницу я возьму больничный.
На нем темная водолазка, подчеркивающая его темные глаза. Я указываю на кепку с логотипом «Нью-Йорк Янкис», которую он никогда не снимает, и спрашиваю:
– Любишь бейсбол?
Нужно же как-то поддержать разговор! К тому же его кепка всегда вызывает у меня ностальгию по Штатам.
Реда непонимающе смотрит на меня в ответ:
– Вообще-то я предпочитаю баскетбол…
– Но… а как же твоя кепка? Ты же знаешь, что написанные на ней буквы «N» и «Y» – это логотип бейсбольной команды «Нью-Йорк Янкис»?
– Нет, – удивленно отзывается Реда. – Я думал, они означают «Нью-Йорк»!
После этих слов он разражается смехом. Я улыбаюсь и засовываю монету в прорезь автомата.
– Я давно хочу съездить в Нью-Йорк, – признается Реда. – На самом деле, я всегда мечтал жить в Америке. Ты скучаешь по Америке?
Мне следует вернуться на рабочее место и закончить дела, но я невольно вздыхаю и говорю:
– Да, очень.
– По чему больше всего?
Беру стаканчик кофе и делаю глоток, размышляя над вопросом. В следующую секунду слова слетают с языка сами собой, слово мои эмоции только и ждали этого вопроса, чтобы вырваться наружу:
– По английской речи, по звуку нью-йоркских сирен… Скучаю по еде, по фильтрованному кофе, который вы здесь называете «бурдой», по хот-догам за доллар, которые можно купить на каждом углу, по бейглам, которые я съедала перед работой, по макаронам с сыром… Они, конечно, не бог весть что, но напоминают о детстве…
– Здесь тоже есть бейглы…
– Но не настоящие нью-йоркские бейглы, которые сначала отваривают и которые идеально подходят к сливочному сыру! В Париже бейглы делают без ничего или с маком. Я люблю с корицей и изюмом, но таких здесь нет.
Реда выбрасывает опустевший стаканчик в мусорное ведро, и я понимаю, что тоже допила свой кофе.
– А ты не хочешь… Не хочешь поговорить со мной на английском? – внезапно спрашивает он. – Знаю, во время обеденного перерыва ты обычно работаешь, но можно было бы устраивать кофе-брейки и десять минут болтать по-английски… Сомневаюсь, что мой ужасный акцент напомнит тебе о доме, но мне очень нужна практика, и я не могу позволить себе уроки… Это все равно что перекур… только без сигареты.
Мне бы следовало немедленно отгородиться от него колючей проволокой, но я ужасно соскучилась по английской речи, поэтому после некоторого молчания отвечаю:
– Хорошо.
Его лицо освещает улыбка ребенка, которого позвали есть мороженое.
– Отлично! В какое время тебе удобно?
Пожимаю плечами.
– Не знаю… Часа в четыре?
– Отлично! Дай «пять»!
Ошарашенно хлопаю по поставленной мне ладони, после чего Реда завершает наш разговор непонятной фразой на английском языке, что, учитывая наши планы, меня несколько беспокоит…
Дневник Алисы
Лондон, 29 ноября 2011 года
Привет, Брюс!
Давненько я тебе не писала… После выхода на работу у меня почти не остается свободного времени. Зато я больше не тухну дома и не веду задушевные разговоры с тестами на овуляцию. До чего же это здорово! Открою тебе постыдную тайну, Брюс: мне нравится работать с финансами. Вбивать цифры в поля экселя… есть в этом что-то успокаивающе-медитативное. Конечно, я стараюсь лишний раз не рассказывать о своей страсти, потому что это все равно что кричать на каждом углу о своей любви к луковым кольцам на завтрак. Так же несексуально.
Я пишу тебе из Грин-парка. Иногда я гуляю здесь после субботних занятий йогой. Сейчас я смотрю, как дети бегают по опавшим листьям, пока Селин Дион у меня в наушниках кричит: «All by myself». Оливер категорически отказывается сопровождать меня на этих прогулках под предлогом, что я упиваюсь жалостью к себе и не хочу видеть плюсы ситуации.
Оливер из тех людей, которые, услышав, что ты поскользнулся на собачьих какашках и переломал себе все конечности, с широкой улыбкой ответят:
– Зато в инвалидной коляске ты будешь проходить без очереди!
Оптимизм – это прекрасно. В теории. На практике он начинает меня раздражать.
Я наблюдаю, как дети ссорятся, играют, падают и бегут к мамам, рассказывая о том, что поранились. Иногда к моим ногам подкатывается мяч, я возвращаю мяч ребенку и ловлю на себе благодарную улыбку его мамы.
Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Брюс. Ты думаешь, что я смешна. Возможно, ты в чем-то прав.
Вчера вечером мама позвонила мне по скайпу. Они со Скарлетт поссорились черт знает из-за чего, и мама выглядела уставшей. Она обронила одну странную фразу:
– Возможно, я поступала неправильно, но со Скарлетт всегда было так тяжело, а с тобой – так легко… К тому же ее улыбка напоминала мне о твоем отце. Все эти годы Скарлетт была ежедневным напоминанием о том, что меня бросили. Мне тоже было непросто.
Да, обычно жизнь сложнее, чем кажется. Скарлетт всегда плохо училась – с первого класса и пока не бросила школу в семнадцать лет. Не знаю почему, ведь она была умнее большинства сверстников. Нас разделяло меньше одиннадцати месяцев, и мама вела себя так, будто мы одногодки.
Говорят, дети, в которых вкладывают душу, добиваются больших успехов, чем остальные. Я не соглашусь. Думаю, Скарлетт стала активной и находчивой именно потому, что мама уделяла ей меньше времени, чем мне. Скарлетт росла, пытаясь узнать то, что я уже знала, потому что не хотела от меня отставать. Я заговорила раньше, но свое первое слово Скарлетт сказала в девять месяцев, а первые шаги сделала через пять месяцев после меня. Ей не исполнилось и четырех, а она уже умела читать. Мама без труда убедила воспитательницу взять Скарлетт в детский сад одновременно со мной, хотя теоретически та должна была пойти в детский сад только в следующем году. Но мама работала день и ночь, пытаясь свести концы
