Песочный человек - Ларс Кеплер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если он наймет двух телохранителей, которые будут следовать за женой и дочерью по пятам, все семейные сбережения испарятся за полгода.
Помощник Юрека ждал несколько месяцев, прежде чем напасть на семью Самюэля. Он явно был очень терпелив и ничего не делал второпях.
Йона пытался найти выход. Бежать, сменить работу, документы и имена, затаиться где-нибудь.
Лишь бы не расставаться с Суммой и Люми.
Но Йона был полицейским и знал, что смена документов – дело ненадежное. Это просто пауза, чтобы перевести дух. Чем дальше убегаешь, тем чаще и дольше такие паузы, но в списке вероятных жертв Юрека Вальтера уже значится человек, пропавший в Бангкоке, бесследно исчезнувший в лифте отеля “Сукхотаи”.
Бежать было некуда.
В ту ночь Йоне пришлось смириться с мыслью, что есть нечто более важное, чем возможность не разлучаться с Суммой и Люми.
Их жизнь – вот что важнее.
Если он бежит, исчезнет вместе с ними, это станет для Вальтера прямым поводом начать поиски.
А если искать, то всегда найдешь того, кто спрятался, рано или поздно, – это Йоне было известно.
Нельзя дать Вальтеру начать поиски, думал он. Это единственная возможность остаться ненайденным.
Оставалось всего одно решение. Юрек Вальтер и его тень должны поверить, что Сумма и Люми погибли.
Глава 31
Когда Йона подъезжал к Стокгольму по широкому шоссе, поток транспорта уплотнился. Снежинки, покружившись в воздухе, исчезали на мокром полотне дороги.
Ему невыносимо было вспоминать, как он организовал смерть Суммы и Люми, чтобы дать им другую жизнь. Ему помогал тогда Нолен, хоть и не одобрявший идей Йоны. Нолен понимал: если сообщник существует, то они поступили правильно. Но если Йона ошибается, то отыграть назад уже нельзя.
Эти сомнения год за годом ложились слоями скорби на тощую фигуру патологоанатома.
За окном машины промелькнула ограда Северного кладбища, и Йона вспомнил, как опускали в землю урны с прахом Суммы и Люми. Капли дождя со стуком падали на шелковые ленты венков, отскакивали от черных зонтиков.
И Йона, и Самюэль продолжали поиски – каждый по отдельности, не контактируя друг с другом. Разные судьбы сделали их чужими. Через одиннадцать месяцев после исчезновения семьи Самюэль окончил поиски и вернулся на службу. Три недели он терпел боль, а потом сдался. Ранним мартовским утром он отправился в свой летний домик. Спустился на чудесный пляж, где любили купаться его мальчишки, вытащил служебный пистолет, зарядил его одной пулей и выстрелил себе в голову.
Когда Йона услышал об этом от своего начальника, его прошиб озноб.
Через два часа он, дрожа от холода, входил в старый часовой магазин на Руслагсгатан. Магазин давно уже закрылся, но старый часовщик с окуляром в глазу все еще работал, окруженный морем сломанных часов. Йона постучал в стеклянное окошечко в двери и был впущен.
Когда две недели спустя он покидал магазин, он весил на семь килограммов меньше. Он был бледен и так слаб, что каждые десять метров останавливался отдохнуть. Его вырвало в парке, которому позже присвоили имя Моники Цеттерлунд, и на неверных ногах двинулся дальше, к Оденплан.
Йона никогда не думал, что потерял семью навсегда. Ему казалось, что придется быть на расстоянии от жены и дочери, не видеться с ними, не касаться их – какое-то время. Он понимал, что это может продлиться годы, может быть, понадобится несколько армий, но он верил, что сумеет схватить тень Юрека Вальтера. Комиссар рассчитывал, что когда-нибудь сорвет покров с преступлений Вальтера и его сообщника, прольет свет на их деяния и спокойно рассмотрит каждую деталь, – но и за десять лет ушел не дальше, чем за десять дней. Следов было мало, и они никуда не вели. Единственным конкретным доказательством существования помощника стало то, что вынесенный Вальтером Самюэлю приговор был исполнен более чем эффективно.
Официально полиция не усматривала связи между исчезновением семьи Самюэля и Вальтером. Пропажу жены и двух детей полицейского считали несчастным случаем. Похоже, один только Йона продолжал верить, что их похитил сообщник Вальтера.
Йона был убежден в своей правоте, но начинал склоняться к ничьей. Он не станет искать сообщника, зато его жена и дочь останутся живы.
Он прекратил говорить об этом деле, но так как отмахнуться от того, что за ним кто-то приглядывает, было невозможно, Йона оказался обречен на одиночество.
Шли годы, и смерть разыгранная все больше напоминала настоящую.
Он по-настоящему потерял дочь и жену.
Йона остановился позади такси возле главного входа Южной больницы, вылез из машины, пробежал сквозь легкий снегопад и вошел во вращающиеся двери.
Глава 32
Микаэля Колера-Фроста перевели из реанимации Южной больницы в отделение номер шестьдесят шесть, где лежали пациенты с инфекционными заболеваниями – и в острой фазе, и в хронической.
Врач с усталым симпатичным лицом представилась Ирмой Гудвин. Она проводила Йону по коридору с блестящим пластиковым покрытием. Блики света лежали на литографиях в застекленных рамочках.
– Общее состояние было очень плохое, – рассказывала Ирма на ходу, – истощение, воспаление легких. В лаборатории в его моче выявили антиген к легионелле, и…
– Болезнь легионеров?
Йона остановился и, как гребнем, провел пятерней по своим взлохмаченным волосам. Глаза стали ярко-серыми, почти как начищенное серебро. Врач поспешила объяснить комиссару, что болезнь не заразна.
– Она связана с особенными местами…
– Я знаю. – Йона двинулся дальше.
Он вспомнил, что у мужчины, найденного в пластиковом баке, диагностировали болезнь легионеров. Чтобы заболеть, человек должен оказаться в месте с зараженной водой. Для Швеции такая болезнь весьма необычна. Бактерии легионеллы размножаются в пыли, в цистернах с водой и в водопроводных трубах при низкой температуре.
– Но он поправится?
– Думаю, да. Я сразу дала ему макролид. – Ирма пыталась приноровиться к шагам долговязого комиссара.
– Помогло?
– Потребуется несколько дней – у него все еще высокая температура, существует риск септических эмболий. – Ирма открыла дверь, жестом пригласила комиссара войти, и оба приблизились к пациенту.
Дневной свет падал на мешок капельницы, заставляя его светиться. Худой, очень бледный человек лежал на койке, закрыв глаза и механически бормоча:
– Нет, нет, нет… нет, нет, нет, нет…
Подбородок дрожал, капли пота на лбу собирались в ручейки.
Рядом сидела медсестра. Она тщательно выбирала мелкие осколки из раны в его левой руке.
– Он что-нибудь говорил? – спросил Йона.
– Он постоянно бредит, не так-то легко понять, что он говорит, – ответила медсестра, накладывая на рану компресс.
Потом она вышла, и Йона осторожно наклонился к пациенту.
Комиссар рассматривал заострившийся нос, торчащие скулы, запавшие щеки – и без труда узнавал детское лицо, в которое столько раз вглядывался на фотографии. Нежный рот с вытянутой вперед верхней губой, длинные темные ресницы. Йона помнил самую последнюю фотографию Микаэля. На ней мальчику было десять лет, он сидел за компьютером – челка падает на глаза, на губах спокойная улыбка.
Молодой человек, лежащий на больничной койке, мучительно закашлялся, с трудом вдохнул, не открывая глаз, и зашептал:
– Нет, нет, нет…
Без сомнения, на койке перед комиссаром лежал Микаэль Колер-Фрост.
– Ты в безопасности, Микаэль, – сказал Йона.
Ирма неслышно встала у него за спиной и смотрела на истощенного юношу.
– Я не хочу, не хочу.
Он затряс головой, задергался, напрягся всем телом. Жидкость в трубке капельницы окрасилась кровью.
Микаэль задрожал и тихо заскулил.
– Меня зовут Йона Линна, я комиссар и один из тех, кто искал тебя, когда ты не вернулся домой.
Микаэль чуть приоткрыл глаза, он как будто ничего не видел. Несколько раз моргнул, прищурился на Йону.
– В полиции верили, что я жив…
Он закашлялся и полежал, задыхаясь и глядя на Йону.
– Где ты был, Микаэль?
– Я не знаю, я же не знаю, не знаю, я не знаю, где я, ничего не знаю…
– Ты в Южной больнице, в Стокгольме, – прервал его Йона.
– А дверь заперта? Заперта?
– Микаэль, мне очень нужно знать, где ты был.
– Я не понимаю, что вы говорите, – прошептал юноша.
– Мне нужно…
– Какого хрена вы со мной делаете? – с отчаянием в голосе спросил Микаэль и заплакал.
– Я дам ему успокоительного, – сказала врач и вышла.
– Ты уже в безопасности, – объяснил Йона. – Все здесь помогают тебе…
– Я не хочу, не хочу, я не выдержу…
Микаэль замотал головой и попытался слабыми пальцами вытащить из локтя трубку капельницы.
– Где ты был так долго, Микаэль? Где ты жил? Где прятался? Тебя держали взаперти или…
– Я не знаю, не понимаю, о чем вы говорите.
– Ты устал, и у тебя жар, – тихо сказал комиссар. – Но все же попытайся вспомнить.
