Куны не нужны - Анастасия Долинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, – Аня грустно покачала головой.
– Если что – бей в нижнюю челюсть, – серьёзно посмотрела на неё Соня.
– Это ты на какой случай говоришь?
– На всякий. Ну всё, я скоро буду, – подруга нежно по-сестрински поцеловала её в горячий лоб и прошла в коридор, – если кот будет орать – его еда в холодильнике. И ты поешь, а то не дело – от любых переживаний в обморок падать.
Скрипнула входная дверь, и Аня осталась в квартире наедине с дочкой и пушистым чёрным котом, которого, впрочем, не интересовало происходящее. Первые минуты девушка сидела, вперив взгляд в солнечного зайчика на стене. Дышала через рот и слушала своё мерное дыхание. В мыслях была постистеричная тишина. Казалось, она так устала от эмоций и слёз, что больше никогда не сможет ничего чувствовать и никогда не сможет плакать. Но это прошло довольно скоро: страшные и грустные мысли одна за другой закружились в хаосе, и к горлу подступил ком. Аня пыталась разгадать, правда ли она неуравновешенная истеричка, не сошла ли она с ума, согласившись на афёру подруги, имеет ли она право поступать так. Терзалась, не оставила ли Соня каких-нибудь улик в квартире её мужа, по которым он мог бы её найти. Всплывали мучительные слова унижений, казалось, разом заболели все полученные синяки, ссадины, загорелись щёки. Напомнило о себе это сковывающее чувство страха и унижения, когда ты, нарушив запрет «никому не рассказывай», всё-таки рассказываешь о происходящем в вашей недосемье, чтобы получить какие-то стоящие советы, но слышишь в ответ лишь «сама виновата», «терпи», «у тебя гормоны, ты не в адеквате». Вспомнилось отчаяние, с которым ты стоишь у окна и с высоты последнего этажа смотришь на асфальт, готовый решить твои проблемы. Вспомнилось и вылилось слезами, жара которых не чувствовалось на и без того горячей коже. Надо признать, что было когда-то и хорошее, когда всё только начиналось. Но вспомнить это мешали сотрясения мозга – мешали и в прямом, и в переносном смыслах.
Было так невероятно больно от того, что Аня подвела всех, кто был ей дорог: и дочь и родителей. Никто не сможет ей гордиться теперь и никому она теперь не сможет помочь, никого не сможет порадовать… Девушка не могла сказать, сколько она просидела так: скривя губы в беззвучном рыдании, не утирая слёз, вспоминая и пытаясь отпустить всё пережитое, но солнечный зайчик за это время успел переползти на другую стену. Заплакала маленькая Ева: пришло время кормления. Аня вытерла щёки рукавом и, взяв дочь на руки, оголила грудь и прижала ребёнка к себе. Малышка захватила сосок губами и жадно зачмокала, шевеля пухлыми щёчками. Мать сморщилась от пронзающей грудь боли и, стремясь отвлечься от этого, нащупала руками пульт. Включила телевизор, убавив звук на минимум.
Шли новости, ведущий взбудоражено рассказывал про многочисленные исчезновения девушек не только в России, но и по всей планете. Сегодня на работу не явилась его соведущая – похоже, тоже исчезла. Дальше выступали разные чиновники, социологи, сумасшедший, судя по внешнему виду, уфолог… Аня выключила телевизор. Ум подсказывал, что услышанное было бредом больной фантазии. Но где-то глубоко внутри защекотал страх за подругу, который она старательно отгоняла прочь. В любом случае, нужный эффект был достигнут: слёзы перестали течь, а боль в соске притупилась. Когда малышка насытилась, Аня вытерла с её щёчек тёплое молоко и, укутав в тёплое одеялко, вышла на балкон. Было тепло и солнечно, миру было всё равно, что где-то кто-то умирает, исчезает, пропадает… Девушка села в кресло-мешок и положила на колени дочь.
Она смотрела на её маленькое светлое лицо, ещё пока не сменившие цвета синие глаза, пухлые блестящие губки и мысли её просветлялись. Пусть весь мир будет против неё – её дочь будет с ней, пусть для всего мира Аня будет хреновой женщиной – для Евы она всегда останется единственной матерью, что бы не происходило – они будут вместе. И пока есть этот крошечный человек – нельзя умирать и опускать рук. Если у её жизни и есть смысл – то вот он.
Дочь появилась в её жизни очень кстати – когда одиночество стало разъедать изнутри, когда казалось, что она никому не нужна и ни на что не способна. В один миг она стала нужна маленькой девочке внутри её утробы. Ничто не играло роли вокруг и никто кроме неё не был нужен, вдруг появился смысл высыпаться и правильно питаться, уходить от курящих на остановке людей. Поэтому, когда её тогда ещё парень предложил «абортировать это», она легко предложила расстаться. Но потом всё изменилось – он захотел помочь юной будущей маме с ребёнком, взял в жёны и… разрушил её жизнь до основания, до той степени, что Аня была порой готова отказаться от смысла своей жизни. Но всегда возвращалась в нужное русло. Ева была для неё тем самым электрическим импульсом, который заставляет сердце сокращаться.
Электрическим импульсом, ради которого можно было всё стерпеть, начиная с 8 часов невероятной боли – сначала раз в 5 минут, а потом всё чаще, и чаще и превращающейся в сплошной поток, можно было стерпеть кровотечение, неудачную операцию на яичниках, можно было стерпеть презрительные взгляды проходящих мимо, так и кричавших «малолетняя потаскуха». Всем можно было ответить: я растоптана, разбита и без неё и нет никакого смысла в моей жизни.
Девушка нежно гладила малышку по щёчкам, перебирала в руках крохотные пальчики и чувствовала себя нужной и важной. Она знала, что это чувство – мимолётно, но было славно, что оно иногда появлялось, ведь если бы не оно – несчастная давно бы наложила на себя руки. Было решено просто подождать, что будет дальше, просто ещё несколько дней поперегонять по лёгким пузырьки кислорода, поциркулировать кровь по венам, а что будет дальше – не так важно сейчас, когда всё более-менее спокойно.
Всё-таки, хорошо, что Соня её выкрала. Нервы, как натянутые неумелым мастером струны гитары, что вот-вот лопнут от напряжения, медленно расслабляли хватку. Мир становился нормальным. А ведь ещё неделю назад, казалось, что Аня сошла с ума. Она помнит, как домыла посуду поздним вечером, и вошла в комнату, чтобы сказать что-то мужу. Он уже спал, совсем беззащитный и наивный. Беспомощный. Такой же беспомощный, какой является хрупкая девушка перед амбалом, в два раза
