Дурбар в Лахоре - Елена Блаватская

В Индии, где только соберутся двое англичан, тотчас же раздаются жалобы на «дьявольскую неблагодарность черных чертей», а там, где остановятся два туземца, непременно посылаются жалобы на «черные замыслы белых притеснителей»… Взятые вместе эти жалобы производят на слушателя эффект дуэта «двух слепых» в оперетке этого имени. Обманывая Англию, быть может и бессознательно, насчет Индии, эти притеснители обманывают самих себя. Они поступают с туземцами, как с рабами и цепными собаками; и раб прибегает к единственному орудию раба – ко лжи и хитрости, а собака, лишь только сорвется с цепи, запустит ему зубы в шею. Под этим пагубным влиянием все нравственно хорошее в этом народе: чувство чести, долга к ближнему, благодарности, – все, все в нем вымирает и заменяется либо отрицательными качествами, полною апатией, или же самыми низкими пороками. Тридцать лет назад вы могли пойти к первому встречному меняле (он же и банкир), сидящему на улице в своей конуре, и смело оставить у него целый капитал, не взяв у него даже и расписки; вы могли уехать после того и, вернувшись через год-другой, потребовать его. И при первом слове банкир-меняла отдал бы вам ваши деньги, будь то хоть миллион.[23] В те блаженные дни слово индуса было свято, и его выгоняли из касты за малейший нечестный поступок… До переворота 1857 года расписки были почти неизвестны в Индии: довольно было одного свидетеля для какой угодно сделки. А теперь?

Теперь подкупные свидетели расплодились не сотнями, а тысячами. Индус проведет десять цыган. При старых порядках, заставив туземца взять в руки коровий хвост и принести на нем присягу, судья мог ручаться жизнью, что индус не даст на священном хвосте ложного показания; теперь, при новом судопроизводстве, их заставляют безразлично всех принимать присягу на «Бхагавадгите» (писание о Кришне), даже и тогда, когда свидетель вовсе и не верит в Кришну, а поклоняется Шиве или Вишну. «Коровий хвост», извольте видеть, «слишком шокировал врожденное в бритте чувство эстетики», – так объясняют эту перемену в судопроизводстве англичане. Но не от излишней ли заботы вознаградить Индию в эстетическом и артистическом отношениях так оконфузили ее в нравственном и экономическом?

А вот судите сами. Украсив, например, страну великолепными общественными зданиями, по большей части огромными замками и казармами, они дозволили такому памятнику, как двухтысячелетний Сарнаф, построенному еще до Александра Македонского, гнить и разваливаться сколько угодно. Направив свои созидающие силы к сооружению университетов, ратуш, клубов, масонских лож (в европейском вкусе) и повыгнав из всех этих учреждений, кроме первых, туземцев, они предоставили зато в полное распоряжение последних все сооруженные ими кабаки для сбыта испорченных отечественных водок, со включением дурмана, именуемого шотландским виски. Они насильно одели всю Индию в манчестерские произведения и разорили тем все бумажные и другие прядильни страны; заставили индусов молиться на богов бирмингамского изделия, резать шефильдской сталью; научили даже обжираться, напившись водкой, испорченными консервами, сгнивающими здесь в одну неделю, и вследствие этого умирать от холеры сотнями. Какой же им еще эстетики?

Справедливо заметил мне один индус, что европейская цивилизация, к которой туземцы не подготовлены и не способны оценить ее, действует на их страну, как роскошное, но ядовитое манценило, пересаженное в цветущий сад: оно губит своими роковыми испарениями все прочие растения. «Неужели это может быть месть? – спрашивал меня недоумевая этот молодой студент, – месть за последний мятеж?.. Но ведь ни Индия вообще, ни мы, люди последнего поколения, не причастны к преступлению!.. Так за что же?»…

Да простят мне симлинские сановники за невольное подозрение… но в замечании бедного студента есть доля правды. Луи Жаколио это давно подметил: «Англичане перепугались, как никогда еще не пугались до того времени. Они никогда не простят Индии этого испуга», – говорит он в одной из своих книг. Мщение это, конечно, давно перешло в состояние бессознательности, и они мстят по привычке. Полагать, будто люди неотъемлемо умные в своей политике станут делать сознательно всевозможное, чтобы губить, а может быть, и потерять Индию, «драгоценный перл в венце императрицы», право, было бы слишком глупо! С другой стороны, они именно так и поступают, и мне не раз заявляли в дружеском разговоре англичане, прожившие долгие годы в Индии, знающие страну и ее жителей, как свои пять пальцев, и отрекшиеся от коронной службы вследствие одного отвращения к новой системе…

Несмотря на все старания и улучшения, на учебные фермы и ученых техников, судьба земледельческих классов двух третей народонаселения не улучшается, а с каждым днем ухудшается. Большая часть этих несчастных довольствуется пищей один раз в сутки, и какою пищей! Последний нищий в России отвернулся бы от таких яств, дворовая собака у скряги-жида ест лучше: горсточка полусгнивших круп (рис слишком дорог) или пучок завялых овощей с водой, – вот вся дневная пища кули!..

Бедный, горемычный индус кули! Есть ли в мире существо терпеливее и несчастнее его? Встает он до зари и ложится на мать сыру землю перед зарей, работая по шестнадцать часов в сутки за четыре анны,[24] а не то так и за пинки… и Бога-то у него нет, потому – некогда, а затем – неоткуда, да и не от кого занять Бога. Брамины отвергают горемыку как нечистого парию, и веды или из вед молитва ему строго запрещены. Даже падри перестали соблазнять его в христианство, с серебряною рупией в сжатом кулаке руки, предлагающей ему крест. Кули примет монету, и только что окропит святою водой падре, как кули пойдет и купив коровьего навоза,[25] на приобретенные капиталы, вымажется с головы до ног в священном продукте, а затем воссядет идолом пред другими кули, которые станут на него молиться…

Обращение англичан с туземцами высших образованных классов холодно-презрительное, подавляющее, является здесь делом гораздо более серьезным: тем более, что образованные туземцы к этому не привыкли, да его и не было во времена Ост-Индской Компании.

Послушайте, что говорит о чувствах индусов к их правителям «Statesman», откровеннейший из лондонских журналов: «Не финансы Индии, – гласит газета, – причиняют нам главное беспокойство, а положение, до которого доведены массы населения нашим правлением, и безусловная низость нашего поведения в отношении к туземным владетелям. Мы ненавидимы как классами, бывшими до нас влиятельными и могущественными, так и воспитанниками наших же учебных заведений в Индии, школ и коллегий; ненавидимы за наше эгоистичное, полное отчуждение их от всякого почетного или доходного места в управлении их собственной страной; ненавидимы народными массами за все невыразимые страдания и ту ужасающую нищету, в которые ввергло их наше государство и господство над ним; ненавидимы, наконец, принцами за тиранство и угнетение их симлинским foreign office».