Большой горизонт - Лев Линьков

«Эк, вымахнул твой наследник!»— говорили главному неводчику рыбаки, глядя, как легко и ловко управляется рослый Семен у сетеподъемной машинки.

«В деда!» — односложно отвечал Никодим Прокофьевич.

Третье поколение Дорониных рыбачило на Камчатке к тому времени, когда Семена призвали на военно-морскую службу. Семенов дед, Прокофий Семенович, подался сюда с Каспия еще в двадцатых годах, завербовавшись по договору с АКО[4] на трехлетний срок. В ту пору ка камчатских рыбалках посезонно работали неводчиками и курибанами японцы с Хоккайдо. Они привозили с собой кавасаки с моторами фирмы «Симомото» и в секрете от русских кроили и шили ставные неводы.

Давно уже на Камчатке и неводчики и курибаны — свои, русские, и неводы скроены и сшиты собственными руками, и кавасаки свои, построенные во Владивостоке или Петропавловске. А те же Доронины живут на Камчатке без малого сорок лет…

Хочется добавить еще, что неверно, будто все боцманы — любители прихвастнуть, «потравить», выражаясь по-моряцки. Семен Доронин, напротив, принадлежит к той породе моряков, которые попусту рта не открывают и при чьем-либо намеке на их личные заслуги начинают рассказывать о заслугах других.

Узнав все это о Доронине от капитана 3 ранга Баулина и земляка Семена — рулевого Игната Атласова (не от Владимира ли Атласова, открывателя Камчатки, пошел его род?), я и не пытался расспрашивать боцмана о личных боевых делах, хотя грудь его украшали медали «За отвагу» и «За отличие в охране государственной границы СССР».

Но не мог я не спросить у Доронина, то это за «лекарство» такое он придумал, чтобы обратить Алексея Кирьянова в морскую веру и излечить от хандры.

— На океанской водичке лекарство, — добродушно усмехнулся Доронин, когда мы с ним расположились покурить на мысу, над Малым проливом.

— Алексей тоже любил на этих камушках сиживать, — добавил он, набивая трубку.

— И часами смотрел, как волна бьет о берег, — вспомнил я рассказ Баулина.

— Будто повинность отбывал, — подтвердил Доронин. Он с наслаждением затянулся, примял большим, пожелтевшим пальцем табак. — По-правде сказать, я и до разговора с капитаном третьего ранга соображение имел, что неспроста Алексей особняком держится. Ни одного дружка у него нет, смеяться вроде бы от рождения не умеет и, кроме «да», «нет», будто и слов не знает. Не иначе как у парня что-то камнем на душе лежит, какая-то заноза в сердце засела. В прямую пришвартовываться к Алексею с расспросами я остерегался. Иному ведь человеку легче душевную боль в одиночку пережить. О том, что у него в Черноморской школе приключилось, мне, как говорится, в общих чертах было известно. Однако после того, как товарищ Баулин рассказал все в подробностях, да еще добавил насчет письма, что Ольга Захаровна привезла Алексею, я решил: «Баста! Нельзя больше оставлять парня один на один со своей хандрой, непо-партийному получается». А тут еще, как на грех, у него две новые крупные беды по службе вышли. Совсем он после этого в уныние впал.

— Что такое?

— Сквернее скверного: задремал на ночной вахте. Бывший наш командир базы кавторанг Самсонов (он тогда еще в кавторангах ходил) влепил Алексею пять суток ареста, а комсомольцы добавили к старому выговору строгача с предупреждением. Товарищ Баулин тогда тоже «на вид» в приказе по базе получил за упущение в дисциплине на корабле.

Не прошло и недели — снова наш Кирьянов, отличился: во время учебной тревоги без карабина из кубрика на палубу выскочил. Пробоина! Да еще при командире базы! Он тогда хотел списать Кирьянова с корабля на берег, да товарищ Баулин поручительство за него дал. Само собой, еще двое суток на «губе» Алексею пришлось отсидеть.

Вскоре, вот так же утром, я, будто невзначай, очутился рядком с Алексеем на этом самом мыске.

«Ба! говорю, тут Кирьянов! А я-то думал, что мне одному по душе эти камушки». Алексей вскочил было, да. я придержал его: «Сиди, сиди, мы не на службе». Он всем своим видом дает понять, что, дескать, не до вас мне, товарищ боцман, не до разговоров. А я будто и не замечаю его настроения, говорю: «Вот, мол, ты, Алеша, грамотнее меня, как-никак на педагога учился, небось физику насквозь знаешь».

«А что толку что учился, перебивает, только-напрасно деньги на меня тратили». (Чуете, на какой галс повернул?) Я обратно вроде бы не замечаю его ершистого настроения, иду прежним курсом: «Подмога мне твоя нужна, Алеша, будь. добрый, подскажи: какая лампа в высокочастотной части радиопередатчика является преобразователем, а какая усилителем промежуточной, частоты?»

«Этого-то, отвечает, я как раз и не знаю».

«Жаль, сокрушаюсь, и я, как на грех, запамятовал! Салаги интересовались, а боцман Доронин отговаривайся: «В другой раз объясню». Срамота! У радистов спросить — вовсе стыда не оберешься…»

Сидим, молчим. Я покуриваю, Кирьянов камушки с руки на руку перекатывает. Сроду я в таких артистах не бывал!

Выбил трубку, вздыхаю: «Эх, а еще в моряках мы с тобой, Алеша, ходим! Беда, что дружок мой один, дальномерщик с «Буйного», не в своей тарелке — он бы мне в момент все разъяснил; вторую специальность освоил — радист первого класса. Да к нему сейчас и не подступись».

«Как это — не в своей тарелке?» — Алексей спрашивает.

«А вот так, на амурной почве: невеста у него на материке осталась. Клялась, божилась: «Ждать буду», а сама за другого выскочила».

Алексей и вовсе помрачнел (видно, понял намек!): «Насильно мил не будешь».

«Золотые слова, отвечаю. Вот и я дружку твержу: «Вместо, говорю, того, чтобы терзаться, ты бы лучше мозги проветрил, делом бы каким-нито занялся, беседу бы с салагами, к примеру, провел насчет своего боевого опыта. Желаешь — я вмиг договорюсь с комсомолом. Глядишь, за делом и тоску унесет».

Опять молчит Алексей. Я, наверное, трубок пять выкурил. Спугнуть парня штука нехитрая, с бескозыркой в раковину спрячется и не вытащить. С какого же фланга к нему заход сделать? Вспомнил вдруг, что он утром купался за базой, с отпрядыша нырял, говорю: «Как это ты расхрабрился — вода-то ледянущая?»

«Мы, отвечает, в Ярцеве в Вопи — речка там, у нас такая — круглый год купались».

«А кто ж это «мы»? Что за лихие такие ребята?»

«Обыкновенные. Студенты». «Коллективно, значит, уточняю, коллектив штука великая: один человек камень поднимет, коллектив гору свернет. Вот бы нам молодых, матросов круглый год купаться приучить…»

На том наш разговор и закончился: подошло время заступать на вахту. А назавтра заглянул в библиотеку, спрашиваю: «Был у вас сегодня младший комендор Кирьянов с «Вихря»? — «Был». — «Какие книжки взял?» — «Справочник радиолюбителя». Ну, думаю, диагноз поставлен правильно.