Охотник (СИ) - Шнайдер Эйке

Клопов, впрочем, исправно выводила Ингрид. В первый раз увидев, как она, застыв с полминуты над постелью, встряхивает тюфяк, и с него на пол сыплются рыжие горошины клопов, Олав опешил и сказал, что никогда такого не видел. Ингрид пожала плечами, дескать, плетений много разных, и как их приспособить не только по прямому назначению, каждый одаренный сам решает. Этому ее Эрик научил, а от кого узнал он, и многие ли еще знают, ей неведомо. Гуннар видел: она не то чтобы откровенно врет, но явно что-то недоговаривает, однако помогать Олаву с расспросами не стал. Сам не любил чужое пустое любопытство. Как будто не ясно, что у каждого есть свои секреты, и если человек рассказывать не хочет, то расспрашивай не расспрашивай, толку не будет. Так что просто молча сходил во двор, наломал веник с куста ракитника да смел насыпавшуюся дрянь в угол: совок, само собой, добыть было негде.

В Листвене распрощались, как и договаривались, Олав расплатился честь по чести. Оставив его на постоялом дворе вместе с лошадьми, Гуннар с Ингрид ушли из города. Когда вокруг снова вырос лес, и городских стен уже не было видно, Ингрид присела на здоровый пень, почти отполированный задами бесчисленных путешественников. Повозившись, вытащила из-под рубахи увесистый от вшитых монет пояс. Гуннар снял такой же, вытряхнул из него золотые и завернутые в пергамент камни. Ингрид ссыпала их в кошель вместе со своими, добавила полученное от Олава. Протянула Гуннару.

— Разве не лучше оставить как было? — спросил он. Деньжищи огромные, случись что — полжизни расплачиваться придется.

Девушка мотнула головой: нет, мол, не лучше. Пришлось убрать кошель в сумку — слишком уж здоровенный и тяжелый получился. Ингрид бросила на землю плащ, вытащила из сумки плоскую папку плотной кожи. Внутри оказалась карта — и когда она развернулась поверх плаща, Гуннар мысленно присвистнул — настолько подробных и четких ему видеть не доводилось. А когда поверх легла еще одна, где окрестности Петелии были нарисованы куда крупнее и подробнее, не удержался от любопытства.

— Где такие делают?

У купцов он ни разу подобных не видел. А ведь они путешествуют по всему свету, и, значит, за этакую диковинку схватились бы.

— У чистильщиков, — сказала Ингрид, продолжая внимательно изучать карту.

Пожалуй, те, кто сражается с тусветными тварями по всей стране, а, может, и не только в одной стране, в самом деле способен научиться делать такие карты. Но…

— Разве они их продают?

Про чистильщиков не знали почти ничего. Только они могли остановить тусветных тварей, и потому имели право забрать в орден любого одаренного. Перечить чистильщику или вставать у него на пути рискнул бы только самоубийца — и вовсе не потому, что осмелившегося напасть на одного из ордена судил сам орден, далеко не всегда справедливо. Защищаться не возбранялось, но и на это мало кто осмеливался. Поди докажи потом, что защищался…

— Не продают, — сказала Ингрид.

— Тогда как?

— Оглушила, схватила сумку и очень быстро убежала.

Найтись что сказать, у Гуннара не получилось. Не могла она такое всерьез говорить, но и шутила очень редко. Ингрид, впрочем, ждать его реакции и не стала; собрала карты, поднялась с пня.

Глава 7

— Сейчас я выплету проход. Пока не встанет защита, оттуда может вылезти что угодно, поэтому отойди на дюжину шагов, и если что — руби… или беги. — сказала Ингрид.

— Даже так? Что оттуда может вылезти настолько страшного?

— Да что угодно. Медведь, вонючий мужик с каменным топором, зубастая ящерица в три человеческих роста…

Гуннар покачал головой. Страсти к розыгрышам за ней не водилось, но сходу поверить в такое… С каменным топором, придумает тоже. Но спорить не стал — отошел, как велели, взялся за рукоять меча. Бегать он не собирался. Лицо Ингрид стало сосредоточенным — с таким выражением парни в пансионе решали математические задачки на полдюжины действий. В трех шагах от нее собралось… нечто, больше всего похожее на частицу непроглядной темноты — даже небо безлунной ночью казалось светлее. Одаренная помедлила с полмига, настороженно глядя на это, черное, подняла ладонь, где собралось что-то вроде смотанной в клубок золотистой ленты. Клубок подпрыгнул в ладони и исчез в… провале? Ингрид чуть расслабила плечи, обернулась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Там другой мир.

— То есть как? — оторопел Гуннар.

— Другой мир, — терпеливо повторила она. — Не наш.

Она в своем уме?

— Но Творец…

Гуннар от души надеялся, что Ингрид никогда не брякнет что-нибудь этакое при священниках. Попадется какой ересеборец, мигом в подвал поволочет…

— Если Творец всеведущ и всемогущ, с чего бы ему ограничиться одним миром? — пожала плечами Ингрид. — Все равно что мастеру удовольствоваться одной созданной вещью.

Гуннар медленно выдохнул. Ладно. До сих пор она отличалась исключительным здравомыслием. Так что он, пожалуй, готов поверить в две… может быть, даже в три нелепицы из ее уст.

— Хорошо, другой мир. Дальше.

— Как выглядит именно этот — пока не знаю, бывало всякое. Иногда как наш, иногда — проще рехнуться, чем поверить глазам. Но что бы там ни было, как бы оно ни выглядело, какое бы любопытство тебя ни одолело — иди по ленте, не дальше чем в двух шагах от нее.

— Понял.

Очень хотелось спросить, что случится, если отойти дальше. Видимо, это было написано у него на лице, потому что Ингрид пояснила:

— Окажешься за границей защиты. Может, обойдется, а, может, умрешь на месте. Второе вероятней.

— Понял, — повторил Гуннар.

— Если я скажу «беги» — значит, беги. Не оглядываясь. Помочь не сможешь, но хоть кто-то выберется живым.

Гуннар нахмурился. Бегать он не привык, хотя приходилось как-то, что уж греха таить.

— Дело не в храбости, — поняла Ингрид. — Если живая тварь из того мира столкнется с защитой, плетение начнет рваться. Могу не удержать, тогда конец обоим. А так хоть ты выберешься, если успеешь.

Вот почему все деньги ему. Нельзя сказать, что перспектива удирать изо всех ног, бросив спутницу на верную смерть, Гуннара порадовала. Но с плетениями он точно не поможет.

— Выберусь куда?

— Обратно в наш мир. В Петелию.

Она серьезно. И Эрик тогда говорил «между мирами» совершенно всерьез. На что еще способны одаренные? И почему сам Гуннар впервые об этом слышит?

— …только оттуда уже придется самому добираться. Ну да справишься. — Она протянула ладонь. — Держись за меня и пошли.

— А держаться обязательно? — Слишком уж это смахивало на то, как ведут по улице малыша. И вообще…

— Нет. Но там иногда бывает… — она покрутила рукой, словно ей отчаянно не хватало слов — Иногда кажется, что ты слишком легкий, иногда — будто небо и земля поменялись местами… всякое бывает. Некоторые с непривычки теряются.

— Сам.

И вообще, если она возьмет его за руку, то поймет, что Гуннар ей поверил — и потому отчаянно трусит шагнуть в непроглядную черноту навстречу невесть чему.

Ингрид кивнула.

— Давай. Я следом.

Очень хотелось зажмуриться, но он удержался. Желудок на миг скакнул к горлу, и закружилась голова — поди пойми, то ли от страха, то ли это то самое «всякое», о котором предупреждала Ингрид. Тьма стала прозрачной, как бывает, когда выходишь из тумана, а за ней…

Да ничего этакого и не было за ней — бескрайнее зеленое поле с высоченной травой, а в ней еще поди разгляди ленту. Небо как небо, солнце как солнце. Только все равно что-то не так. Или он придумал?

— Вперед, — сказала из-за спины Ингрид. — И быстро. Мало ли…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Гуннар пошел вперед — и быстро. Завертел головой, соображая, что же здесь не просто не давало ему покоя, но заставляло кишки скручиваться от неясного страха. Не пейзаж — впору художника звать писать картину. Звуки? Летний луг всегда полон звуков — шелест ветра, стрекот кузнечиков, шорох стрекоз, жужжание жуков и других крылатых насекомых. Здесь все это, кроме ветра, было неправильным.