Волшебный вкус любви (СИ) - Лакомка Ната

Он выслушал меня, не перебивая, пока я, краснея и бледнея, просилась переночевать.

— Я вам тут все уберу, Борис Борисович, — я старалась говорить твердо, но мне все равно было отчаянно стыдно. Потому что месяц назад я ушла навстречу новой и счастливой жизни, и вот — теперь возвращаюсь, как побитая собака. — И посуду перемою… Это ненадолго, неделя… Две может быть.

— Хорошо, — он не задавал лишних вопросов, и я посмотрела на него с благодарностью.

— Дашка! Рассказывай! — набросилась на меня Жанна, когда я вышла от Барбарисыча.

Здесь уже собрался весь персонал — Мамука Гергиевич, Костик и Ксюша, которую приняли за месяц до того, как ушла я.

— А что рассказывать? — пожала я плечами, бросила сумку на стул и засучила рукава. — Пока я постигала азы высокой кухни у Богосавеца, Антоша весело проводил время.

— Застукала?! — ахнула Жанна.

Я вкратце рассказала, что произошло, и мои бывшие коллеги принялись с жаром обсуждать ситуацию, пока я убирала со столов пластиковые стаканчики.

Костик, поправляя на носу очки, грозился поехать и набить Антону морду. Его успокаивали дружно и почти хором, пока он не признал, что идея дурацкая — набить морду он сможет только минтаю, и то, если минтай будет в замороженном виде.

— Ты же помогала ему ипотеку выплачивать за эту квартиру! — горячилась Жанна. — Ты тоже имеешь право на жилплощадь!

— Кредит был оформлен на него, — напомнила я, — и платил он. Шансы и так нулевые, а если подключится Антошин папочка, то я еще и должна останусь. За то, что загубила лучшие годы жизни великому музыканту.

— Гадость! — прошипела Жанна. — Вот она — женская доверчивость. Надо было сразу его в ЗАГС тащить.

— Он упирался, — невесело пошутила я. — Мы хотели сначала на ноги встать, а уже потом о семье думать.

— Вот и встали, — зло сказала Жанна. — Он теперь в шоколаде, а ты…

— А я — в «Белой рубашке», — напомнила я ей. — Это круче.

Барбарисыч вышел из кабинета и долго гремел ключами, делая вид, что не может найти нужный.

— Но что ты теперь будешь делать, Дашка? — спросила Жанна. — Жить в кафе — не вариант.

— В «Белой рубашке» мне еще не выдали зарплату, — сказала я, протирая столешницы. — Аванс дадут — постараюсь квартиру снять. Пока не хватит, я с психу деньги забыла взять из Антошечкиной квартиры, а возвращаться не хочу.

— Я бы тебя к себе забрала, — призналась Жанна, — но ты же знаешь моих — мамаша еле ходит, трое спиногрызов, да и Ковалёв ворчать станет.

— Да, я понимаю, — я притащила из подсобки швабру. — Все нормально, я тут как королева переночую.

— Давайте сбросимся? — предложил Костик. — У меня «пятерик» остался…

Мамука Георгиевич крякнул, подумал и выудил из кармана брюк помятую тысячную купюру.

— Не надо, ребята, — отказалась я. — Прямо вы все тут такие миллионеры. Ничего страшного, перекантуюсь…

— Не геройствуй, — Жанна нахмурилась и принялась рыться в сумочке. — У меня тоже не густо, но хоть что-то. Тебе же сейчас прокладки купить не на что будет.

— Жанна! — прошипела я.

— А что? — она вскинула брови. — Или ты пойдешь за шмотками? Хочешь, с тобой пойду? Кто знает, что этому козлёнышу в голову взбредет.

— Не пойду, — отрезала я.

— Ну вот, — Жанна выудила две сотенных бумажки, потом еще двухсотку.

— Ерундой не занимайтесь, — подал вдруг голос Барбарисыч, о котором я, признаться, совсем забыла. — Я ей выдам под расписку, из общей кассы. С зарплаты вернешь.

— Спасибо, Борис Борисович, — сказала я благодарно.

Когда все ушли, я заперла кафе, убрала в кухне и села на подоконник, глядя на улицу. Зажигались фонари, машины метались туда-сюда, прохожие спешили домой. Я проверила телефон — ни одного звонка. Антоша показывал характер. Чудесно. Я заблокировала его номер, а потом удалила все наши совместные фотографии из телефона. Соцстраниц у меня не было, так что с этим оказалось легче.

Всё, адьес, Антоша.

Поставив будильник на пять утра, я вытащила раскладушку и легла, но долго не могла уснуть, прислушиваясь к шуму машин за окном.

Утром я вскочила, как встрепанная, умылась, убрала раскладушку, заперла кафе и помчалась на остановку, чтобы не опаздать на работу в ресторан.

Я успела в последнюю минуту, переоделась и встала в шеренгу поваров за секунду до того, как появился Богосавец в сопровождении Милана.

— Ты какая-то потерянная сегодня, — сказала Елена в первом перерыве, когда мы торопливо пили чай и ели бутерброды с сыром. — Не выспалась после выходного?

— Немного, — я улыбнулась, показывая, что всё в порядке, но Елена была права. Мне страшно хотелось спать — и не столько от недосыпа за ночь, сколько от душевной усталости. Месяц я шла к своей цели, добивалась признания, старалась, скрывала недовольство и обиды, старалась не завидовать, а учиться, и когда все получилось, когда я добилась своей цели — такой удар в спину. И от кого — от человека, которому я привыкла доверять.

Но разводить нытье было совершенно некогда.

Ничего, не я первая в рядах выкинутых на улицу сожителями — не я последняя. Главное, у меня есть работа мечты, а всё остальное приложится.

— Иванова, — заглянул в подсобку Милан, и лицо у него было необыкновенно серьезное. — Быстро в кабинет шефа, — он понизил голос и добавил: — Не в духе. Ты что натворить успела?

— Я?!

— Иди, давай, — сказала Елена с беспокойством и отобрала у меня бутерброд. — Воротник поправь.

Я поправила не только воротник, но и косынку, и помчалась на второй этаж. Перед самым кабинетом Богосавеца я задержалась, несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув. И почему это шеф захотел меня увидеть? В кабинете? Не мог поговорить в кухне?..

Постучавшись, я повернула ручку и робко открыла дверь.

— Можно? — спросила я, заглядывая в кабинет.

Богосавец сидел в кресле, поставив локти на стол, и задумчиво смотрел на меня. Солнце заглядывало в окно, освещая фигуру шефа сбоку. От этого серые глаза казались прозрачными до донышка. Но мне совсем не понравилось их выражение. Богосавец как-то странно окинул меня взглядом, потом усмехнулся и откинулся на спинку кресла, потерев подбородок.

— Заходи, — пригласил шеф, а когда я вошла, закрывая за собой двери, спросил в лоб: — В «Пышке» ты как работать собралась? На полставки или решила вернуться насовсем?

— У вас превосходные стукачи, — сказала я после недолгого молчания.

— Не жалуюсь, — ответил Богосавец мне в тон. — А по делу ты мне что-нибудь ответишь?

Я молчала, уставившись в пол. Рассказать этому королю телеэкрана и кухни, что сожитель выставил меня из квартиры? Это еще унизительнее, чем слежка за мной.

— Даша? — негромко напомнил о себе Богосавец.

Он по-прежнему сидел в кресле, и от этого я чувствовала себя еще более неловко — как школьница в кабинете директора. Это меня разозлило — внезапно, сильно, захотелось сказать что-то резкое, нагрубить… Но я сдержалась, закусив губу.

— Тебя приняли в «Белую рубашку», — продолжал шеф очень спокойным, ровным голосом. — Мы приняли тебя в свою семью, а ты решила усидеть на двух стульях?

— Все не так, — сказала я громко. — Я там живу. Временно. И работаю только уборщицей и посудомойкой. За жилье. Секретов вашей кухни никому не раскрываю.

— Не понял.

Я быстро посмотрела на Богосавеца — похоже, он и правда был озадачен. Приподнял брови и чуть подался вперед, разглядывая меня уже с недоумением.

— Так получилось, что мне пришлось быстро съехать из арендованной квартиры, — пояснила я, ничего не сказав о причинах переезда, — новую квартиру я еще не сняла, а прописка у меня в «Пышке», поэтому туда и пошла. Хотела к подругам попроситься, но не получилось. Закон подлости.

— У тебя прописка в кафе? — переспросил он, и мне внезапно стало смешно, и вся злость испарилась, как по волшебству.

— Хотите, паспорт покажу? — предложила я. — Он в сумке, принесу сейчас.

Я уже готова была бежать за паспортом, но Богосавец меня остановил.