Хайноре (СИ) - Миллер Ронни

— Эк… — крякнул мужик, виновато поджимая обветренные губы, потом откашлялся и заговорил какую-то околесицу: — Светлая пшеничка взошла, охотник поймал месяц и кончился второй полнолунный день.

Топор задумчиво потер подбородок, кивнул.

— Ладно. Хорошо. Скажи вот так, — северянин открыл было рот, снова закрыл, призадумался будто, и выдал: — Пегий пес бежал по лесу, вышел к опушке и затаился. Понял?

— Так и скажу.

— Повтори.

Тот повторил, они попрощались, и мужик тут же юркнул за дверь, а Норе вдруг стало холодно и страшно, но вылезти из щели промеж шкафов ей будто не хватало сил.

— Ну и дурь вы придумали, Топор, — послышался голос трактирщика, зазвякала посуда.

— Может и дурь, зато работает.

— Ага… Когда?

— Скоро, друг. Скоро.

— Ну послушай… ну пожалуйста…

— Да что ты за баба такая, а…

— Я тихонько скажу, я кричать не буду, правда!..

— Ладно… только очень тихо, чтоб едва слышно… мать твою перемать…

Рыжий встал поздним утром, вернее не встал, а будто с того света воротился, побитый, помятый, выл, точно бес. Это все попойка ихняя, тятька после гульбы в деревне с мужиками тоже день не жив, не мертв лежал. Они с Нейкой по детству думали — болеет тятька, ягод ему в лесу собирали, носили, а мамка только смеялась, мол не поможет ему, пусть полежит, поболеет. Теперь вот у Норы свой есть, болезный, чтоб его…

— Слушай, — начала она шепотом, присаживаясь рядом на краешек кровати, — я вот думаю… мне вот кажется…

— Да не тяни уже!.. — прохрипел рыжий.

— Тише, тише… — Нора аккуратно погладила северянина по взмокшей спине. — Я вчера ночью слышала, как Топор твой что-то странное говорил мужику какому-то, как тот моряк, который тебе табак расхваливал.

— Прямиком из Фандия? — проскрежетал рыжий из-под подушки.

— Ага, да да!

— Собирали на склонах гор?

— Чего?..

Северянин приподнялся, махнул рукой, зевнул, расточая бражную вонь, что аж глаза у Норы заслезились, потянулся, с хрустом разминая руки и спину.

— Ну чего ты там лопочешь? Топор с как-то мужиком болтал в подсобке? Ну и чего? Видать о корабле договаривался, связной его какой-то, может. Чего ты маешься?

Хайноре жевала губами, пальчики теребила, заламывала, сама не понимала, что ей не так, но ведь не так, не так!

— Не знаю, не знаю… Ты вот вчера едва ноги переставлял, а Топор даже не запнулся пока всякое говорил! Что-то там про пса, про охотника, который поймал месяц, а потом трактирщику сказал, что скоро. А что скоро? О чем это он? — Нора подергала рыжего за рукав. — Ты, может, спросишь его? А? Спроси, вдруг… вдруг ничего такого… Тебе не боязно? Мне вот боязно… нас же плащи ищут… и эти… из Тарони… а если…

— Ну все, — отрезал рыжий, — хватит уже болтать, понял я. Поговорю с Топором, узнаю, когда уже корабль будет, а то в самом деле, два дня прошли, пора уже.

Северянин поднялся с постели в одной рубахе и без портков, Нора покраснела и отвернулась, пока тот, кряхтя, одевался.

— А сейчас надо бы откушать. Что у них там на завтрак, смотрела?

— Парочка хорошо прожаренных убийц.

Нора вскрикнула от неожиданности — на пороге их комнаты стоял высокий одноглазый человек и неприятно кривил рот.

— Ты кто? — угрожающе проговорил северянин, хватаясь за стул.

— Капитан корабля. Что, не похож?

Не очень-то, подумала Нора. Она может мало что в жизни понимает, мало что знает, да и видела тоже мало, но капитаны вроде бы не носят кожухи с военными нашивками и такие тяжелые мечи тоже не носят…

— Не противься, Лис, — из-за спины капитана вышел Топор, и у Норы мурашки пошли по телу, как от холодного касания ножа. — Лишнее это.

— Ах ты! — взревев, как медведь, рыжий грянул стулом о пол, а потом потряс зазубренным пеньком. — Сука ты продажная, Топор…

— Ну тихо, не ори ты так, скандалист, — нахмурился тот. — Так всем лучше будет, вот увидишь.

— Падаль…

— Ну будет вам, милые, не ссорьтесь, — встрял одноглазый, поглаживая рукоять меча. — Время поджимает, корабль с пристани уходит, девки платочками машут. Идем, Лис. И жену свою не забудь. Для нее на моем корабле тоже местечко найдется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Леди

Телега тряслась и подскакивала на каждой кочке, как старая колченогая телка. Хайноре билась головой о прутья, и каждый раз тихо ойкала.

— Долго еще до вашей крепости?

Щербатый возница бросил на них косой смеющийся взгляд.

— А чего тебе? В темницу не терпится, урод?

Северянин плюнул в его сторону, тот возмущенно дернулся, а сидящий на запятках одноглазый постучал рукоятью ножа по прутьям клетки.

— Поласковей, псина, — Он был самый жуткий из всех, со шрамом во весь глаз, пухлыми губами и квадратной челюстью — кулаком по ней треснешь, без кулака останешься. — С благородным господином разговариваешь.

— Этот-то благородный? — осклабился северянин. — Срань деревенская. Небось мать его в нужнике выплюнула.

— Конечно, благородный, — невозмутимо заявил одноглазый, отрезая себе яблока и укладывая его на противно вспухший язык, — Эй, Шмыга, как тебя Сахорная Ягодка тогда назвала? "Господин гвардеец"?

Возница загоготал на весь большак, так что птицы перепугано слетели с ближайшего дуба.

— Ой дура, — смеялся он, — Но роток у ней умелый…

— Вот и я к чему, такая мудрая женщина уж что-то смыслит в вопросах чести, — одноглазый снова посмотрел на северянина. — А вот пастухов убивать это совсем не благородно.

Рыжий снова сплюнул. Он всю дорогу пытался разозлить их, поддеть как-то, за больное ущипнуть, и если возница вспыхивал и огрызался, то этот жуткий надзиратель был спокоен, как мертвец. И взгляд такой холодный, даже когда издевался и насмехался над ними, и не улыбнулся ни разу… Ох, что же с ними теперь будет… Говорила же ему! Говорила! Чуяла подвох! А он не слушал, пил со своим «братом», байки травил, шутки шутил… пока тот их без стеснения Вирхе продавал… Их было пятеро, этих вояк, и все как на подбор будто из ярмарочного зверинца сбежали. Правильно тятька говорил, парни из бригады сущие разбойники, наряженные в гвардейские доспехи. У них только один толковый мужик на всех — начальник.

— Девку хоть отпусти, чего она вам? Я ее в заложницы взял, она не повинна.

— Это пусть начальник решает, кто повинен, а кто Отцовский агнец, — отмахнулся одноглазый.

— Варой, что ты с ним треплешься, ей богу. Дай по башке, пусть заткнется, а то я ж не выдержу…

— Не держится — по нужде сходи, — жестко отрезал Варой.

Хайноре затравленно глянула на рыжего, а тот нагнулся ей к уху и шепчет:

— Ежель я их таки взбешу, и будет драка, беги со всех ног, поняла? В лес прямо, схоронись где-нибудь, ты умеешь…

— Но…

— Цыц! — шикнул рыжий.

— Эй, полюбовники, — Варой снова постучал ножом по прутьям, — прекращаем лобызаться.

Нора и северянин молча переглянулись, тот выразительно нахмурил брови — поняла, мол, слушайся, что велю. Нора кивнула, а сама смотрит на него с жалостью — побитый весь, в кровоподтеках, с синим глазом… какие тебе драки, они же убьют тебя, насовсем убьют… Снова слезы подкатили, страшно стало, что теперь будет, с нею, с ним…

— Так это… девка… эу, — окликнул ее Шмыга. — Ты нам задачку разреши, а? Ты что ли мужика таво в корчме… ну… чик-чик. А то мы всей Таронью гадали-гадали, так и не разгадали.

Нора поглядела на рыжего, тот на нее, брови свел в полосочку и спрашивает:

— Чего?

— Та девка, что нам наводку на вас дала, говорит, мол, твоя зазноба на нее с ножом кинулась, — разъяснил Варой, вырезая червя из яблока. — Вот мы и думали — кто ж из вас на самом деле Палач? В лесу под Мельном брошенный дом лесника нашли. — Нора вскинула голову, рыжий пихнул ее в ногу, мол, сиди ровно. А Варой смотрит ей в глаза, и взглядом не отпускает. — Сначала, думали, ну, ушли куда-то. Неделя прошла, а лесника с семьей нет и нет. Пошли люди в рощу искать. Искали-искали, не нашли. А потом пустили волкодавов. Те аккурат к дому ведут, лают так, погано. Загробно. Привели. И как давай копать. А там вся семья лесника лежит, жмется друг к дружке, уже червями поеденные. — Нора сглотнула тугой ком, но тот встал поперек и стоит. А Варой все смотрит, смотрит в упор. — Не слыхали о таком?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})