Пышечка - Джули Мёрфи

– Вот, возьми.

Он демонстративно зажмуривается, пока я карабкаюсь в кузов. Надеюсь, он и правда не смотрит, потому что слово «карабкаюсь» и мое полиэстровое рабочее платье, очевидно, не должны встречаться в одном предложении. Он подает руку, и, признаюсь без стеснения, я притворяюсь, что помощь мне нужна.

Я с удивлением отмечаю, насколько мозолистые, натруженные у него руки. Мне нравится, когда они касаются моей кожи. Я уже сижу, но как же сложно его отпустить.

Он слегка морщится, подтягиваясь вверх.

– Ты в порядке?

– Колено болит. – Он садится рядом, выпрямляя ногу.

– Что с ним? Повредил или оно всегда так?

– И то и другое.

– Но все нормально?

Он кашляет в кулак:

– Ага.

На улице гаснут последние фонари. Мы, конечно, живем в городе, но каждую ночь, когда он засыпает, невольно задумываешься о том, насколько мы все-таки отрезаны от остального мира. Наш городок притулился вдалеке от больших трасс и накатанных маршрутов, и, чтобы нас найти, нужно точно знать, где искать.

Бо бросает взгляд на часы в мобильном.

– Уже довольно темно, так что все должно быть видно.

Я легко различаю контуры созвездий.

– Говоришь, твоя мачеха увлекается астрологией?

Он потирает подбородок костяшками пальцев.

– Ага.

– Родители в разводе?

Он качает головой, но не отвечает.

– Прости… Прости, иногда я веду себя как кошка в коробке с пупырчатой пленкой. Мне дико неловко за свои манеры.

– Да нет, – говорит он. – Дело не в тебе. Я не против поболтать. Не извиняйся ни за что, ладно? Просто я не очень разговорчивый, к этому тоже нужно привыкнуть.

Я откидываю голову на заднее стекло кабины и скрещиваю вытянутые ноги.

– Ну а я болтаю так, будто только благодаря моему трепу вращается Земля.

– Мне нравится слушать твою болтовню. – Он смеется. – Это, наверное, как стокгольмский синдром. Сначала слегка ужасает, но потом привыкнешь – и вроде как уже успокаивает. Даже если грянет глобальная катастрофа, я буду знать, что приду на работу – а там ты щебечешь, будто это твоя должностная обязанность.

– Прости, это какой-то хитрый способ сказать, что я захватывающий собеседник?

– Очень тонко.

Я шлепаю его по руке. Он ловит меня за запястье и не отпускает. Радио у нас за спиной хрипло выводит «Creepin’ In» – песню Норы Джонс и Долли Партон. Наш городок погрузился во тьму, но я чувствую, как Бо на меня смотрит.

– Начинается, – шепчет он и наконец отпускает мою руку.

Я шумно выдыхаю – и только теперь понимаю, что не дышала.

– Совсем маленький метеоритный дождь, – объясняет он шепотом. – Извини, если не особо впечатляет.

Я по-прежнему сижу как зачарованная. Далекие полосы света расчерчивают небо и оставляют следы, похожие на ссадины. Я качаю головой.

– Нет. Я никогда ничего подобного не видела, так что этот дождь по-своему особенный, согласен?

Мы сильнее запрокидываем головы. Спустя еще несколько минут он говорит:

– Мой первый метеоритный дождь был просто фантастический. Мне хотелось, чтоб он длился вечно.

– Ну, все хорошее когда-нибудь кончается. Иначе все бы так и сидели, покрываясь мхом.

Бо кивает, и мы еще долго сидим, как будто слушаем по радио какую-то классную песню и никак не можем ее переключить.

Некоторое время мы молчим, а потом я спрашиваю:

– Только у меня такое странное чувство, будто мы единственные на Земле, кто все это видит? – И мне становится страшно, что я все испорчу.

– Не знаю, – тихим рокотом доносится голос Бо. – Моя мама умерла. Пять лет назад. И мне вроде как нравится думать, что, где бы она ни была, на ее небе тоже есть метеоритные дожди.

Каждое слово Бо – как кусочек его обнаженной души; мне хочется собрать все эти крошки воедино и понять его.

Я жду, когда он скажет, что все это глупости, или попросит прощения за нытье, потому что сама бы я обязательно что-нибудь такое выдала. Но Бо не извиняется, и мне это нравится. Нравится, что он не сожалеет о своих словах. Я хочу сказать, что соболезную ему, хочу сказать, что у меня есть Люси и что мне тоже приходят в голову подобные мысли. Но вместо этого отвечаю:

– Мне кажется, небо над нами такое большое, что его хватит на всех.

Восемь

На следующее утро мама спрашивает, во сколько я вернулась домой, и я вру: мол, на работе был бардак еще больше обычного.

Губы у меня весело подергиваются – я вспоминаю, как мы с Бо сидели в кузове его пикапа.

Я знаю, что должна позвонить Эллен и выложить ей все подробности, но пока мне не хочется делиться. Мне нравится хранить части своего мира в разных ящичках, где они никогда не столкнутся.

Вечером в субботу народу тьма-тьмущая. Между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого всегда тихо, но потом, почти перед самым закрытием, всегда жди последней волны.