Сборник трудов участников городской научной конференции «Дух и культура Ленинграда в тылу Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов» - Сборник статей

Этот факт важен тем, что из мемуарных материалов, опубликованных в наше время, известно, какой ценой дался сотрудникам Пулковской обсерватории этот отказ – ради своего дела – от эвакуации. Так, Софья Александровна Павлова[68] – супруга профессора Николая Никифоровича Павлова[69] – писала в своем дневнике[70]:

«Конец марта 1942 г.

Директор нашей Обсерватории[71] вызвал меня к себе и сказал, что он узнал у главврача „Астории“ (где лежал тогда Коля[72]), о безнадежном положении Николая Никифоровича и что мой долг забирать детей[73] и ехать в Ташкент вместе с учреждением, которое эвакуируется через два-три дня. На мою просьбу отложить отъезд хотя бы на несколько дней он ответил, что ничего сделать не может, так как еще только вчера он получил обвинение от моего большого друга К. И., что я не имею права задерживать эвакуацию из-за трупа Павлова.

Не колеблясь ни минуты, сказала, что никуда без Николая Никифоровича не поеду.

Ушла оглушенная, знала только одно: бороться до конца, до последних сил.

Знала также и то, что Коля борется вместе со мною. Что даже в самый тяжелый период болезни разум его оставался ясен, и желание жить и выздороветь было беспредельно, а это было почти все.

Дома ждали меня два маленьких беспомощных любимых существа, за жизнь которых я отвечала.

Через два дня, 18 февраля[74], они уехали. Они – это была маленькая горсточка людей, остальные же все умерли.

Умер профессор Циммерман, умер профессор Ренц со словами „мяса“, старший астроном Берг, старший астроном Елистратов с женой, заведующий механической мастерской Мессер, помощник зав. библиотекой Сапожников, вдова профессора Костинского, вычислительница Войткевич и почти весь младший технический персонал»[75].

В материалах Комиссии по делам ленинградских учреждениях имеются сведения об эвакуационной концепции БАН СССР, о том, как она воспринималась другими академическими учреждениями Ленинграда. Сохранился подробный эвакуационный план от 8 сентября 1941 г., предварительно (6.09.1941) обсужденный в Комиссии Президиума АН СССР по делам ленинградских учреждений[76]. План получил одобрение Комиссии: на документе от 8.09.1941 г. стоит положительная резолюция ее членов – академиков Л.А. Орбели, П.И. Степанова, Н.Н. Мещанинова. В плане содержится подробное описание состава и численности эвакуируемых библиотечных фондов, а также аргументация в пользу сделанного отбора.

Предложенная БАН СССР эвакуационная концепция встретила активное сопротивление руководства части академических институтов, которые восприняли ее план как ущемление своих прав на получение информации и потребовали от Комиссии по делам ленинградских учреждений его пересмотра. В частности, ЛОИИ не только возражал против эвакуации алфавитного каталога, а также иностранного и справочного фонда, но, напротив, требовал принять меры к всемерному развертыванию в условиях войны и обороны Ленинграда спецфонда, справочного и газетного отделов БАН СССР.[77]

В результате вопрос об эвакуационных планах БАН СССР должен был повторно обсуждаться на Президиуме (о чем свидетельствует резолюция на обращении ЛОИИ). В протоколах заседаний Президиума, тем не менее, повторное обсуждение этого вопроса не зафиксировано: очевидно, конфликт оказался исчерпанным после наступления полной блокады города, когда все ленинградские учреждения – в том числе и Библиотека – остались на месте.

Приведенные архивные документы интересны не только отражением в них различных взглядов Библиотеки и академических институтов как ее пользователей на сохранность библиотечных фондов, но и тем, что дают возможность проанализировать и представить эвакуационную модель Библиотеки первого военного периода в динамике. Анализ документов дает основания для предположений относительно существования еще одного плана сохранения фондов Библиотеки, которого пока обнаружить не удалось. Возможно, дата его создания относится к моменту подготовки общей эвакуации академических учреждений в г. Томск. Этот план, скорее всего, базировался на вынужденном отказе от эвакуации и предполагал укрепленное хранение в цокольной части здания ранее упакованных материалов и консервацию в зашитых стеллажах той части фонда, которая эвакуации не подлежала.

Таким образом, война вызвала к жизни две концептуальные модели сохранения фонда Библиотеки – эвакуационную модель и модель сохранения фонда на месте. Каждой модели соответствовал определенный период развития военных действий вокруг Ленинграда. Обе модели являлись составной частью общего плана руководства АН СССР по спасению ленинградских академических учреждений. Блокада города внесла свои коррективы в эти модели и заставила руководство БАН СССР применить план сохранения фонда на месте. Его исполнение нашло отражение в документах Комиссии по делам ленинградских учреждений. Решения по всем видам хранения[78] и использования[79] (так, например, первое упоминание о разрешении Библиотеке распаковать и расставить по полкам часть необходимых изданий относится к 6 апреля 1942 г.; тогда же право распаковать некоторые издания было предоставлено и академическим институтам[80]) изданий, а также комплектования[81] Библиотеки в военных условиях принимались централизованно на уровне регионального академического руководства. На этом же уровне принимались решения о сохранении фондов библиотек-филиалов (решение от 29 января 1941 г. относительно библиотеки Института химической физики, переданной во ФТИ[82]).

Управляющий академический орган Ленинграда постоянно искал способы по возможности улучшить положение сотрудников академических учреждений. Так, 18 октября 1941 г. Ленинградскому отделению Президиума АН СССР пришлось отстаивать возможность горячего питания для ученых в академической столовой, поскольку Ленинградский городской совет (Ленсовет) принял постановление о передаче столовой ЛДУ в систему «Ленглавресторана». Ленинградскому отделению Президиума пришлось возражать – в постановлении говорится: «просить Исполком Лен. Гор. Совета сохранить столовую в ведении Ленинградского Дома Ученых в связи с ходатайством Совета Дома и Президиума Ленинградских Учреждений Академии Наук СССР об улучшении материально-бытового положения ученых». Столовая была сохранена.

По документам Комиссии по делам ленинградских учреждений видно, как академическая администрация боролась за увеличение продовольственного пайка ученым, сколько составлялось обращений в различные инстанции города, чтобы выхлопотать академикам и членам-корреспондентам спецпайки, а докторов наук и директоров академических учреждений приравнять хотя бы к представителям рабочего класса и получить для них карточки категории Р (рабочей)! Процесс двигался очень медленно, но все же в середине февраля 1942 г. такое разрешение было получено.

Приходилось также улаживать острые финансовые конфликты, возникавшие при распределении академических средств, предназначенных для оплаты деятельности Типографии и Ленинградского отделения Издательства АН СССР: Московское отделение «Академкниги» отказывалось платить за отпечатанные в Ленинграде тиражи и, чтобы решить дело, приходилось обращаться непосредственно в Президиум АН СССР.

Этот состав Комиссии по делам ленинградских учреждений особое внимание уделял обеспечению сохранности имущества и библиотек умерших или эвакуированных ученых, активизации научной деятельности ленинградских ученых, созданием планомерной работы научных коллективов учреждений.

Протоколы Комиссии показывают, как руководил орган управления академическими институтами процессом научной деятельности ленинградских ученых. Огромную роль, например, сыграло в жизни всего блокадного Ленинграда заседание Комиссии по делам ленинградских учреждений от 5 января 1942 г., на котором был обсужден и получил всемерную поддержку доклад сотрудника ФТИ профессора Владимира Сергеевича Садикова «Новый метод комплексного использования дрожжей как промышленное задание в условиях военного времени». Внедрение этого открытия в производство спасло не одну сотню жизней ленинградцев, хотя сам автор открытия блокаду не пережил.

Материалы Комиссии по делам ленинградских учреждений позволяют также изучить предысторию известного эпизода из истории БАН блокадной поры, связанного с транспортировкой через линию фронта в Москву значительного количества ценных изданий для выставок, посвященных знаменательным академическим датам. Такие выставки были посвящены 450-летию открытия Америки, 300-летию со дня рождения Исаака Ньютона и 400-летию со дня кончины Николая Коперника. Известно, что осенью 1942 г. в Москву книги сопровождали сотрудники БАН СССР К.И. Шафрановский и Э.П. Файдель, – этот факт отражен как в их личных документах[83], так и в истории Библиотеки[84].