Очерки истории российской внешней разведки. Том 1 - Евгений Примаков

В августе 1661 года царь посылает Котошихина в Стекольн (так тоща русские называли Стокгольм) с письмом к шведскому королю Карлу XI. Алексей Михайлович просил короля прислать своих посланцев для обмена ратификационными грамотами, подтверждающими одобрение Кардисского договора высшими органами государственной власти. Шведы встретили Котошихина с почетом и отпустили с дорогими подарками.

Договор был вскоре утвержден, и стороны приступили к вопросу об урегулировании взаимных денежных претензий. Переговоры на эту деликатную тему в Москве с царской стороны вел окольничий Василий Семенович Волынский, а со шведской — уже известный читателю Адольф Эберс.

Что же подтолкнуло Котошихина на предательство? Может, обида на царя? Среди архивных бумаг Посольского приказа за тот период сохранились ведомости на выплату дьякам и подьячим жалованья. В одной из ведомостей против суммы в «13 рублев» стоит подпись Котошихина и следующее пояснение: «Григорию Котошихину великого государя жалованье на нынешний на 169 год (т. е. на 7169 год по старому или 1661 год по новому летосчислению)».

Тринадцать рублей за год службы — не очень-то жирно. В то же время Эберс в одном из сообщений королю докладывал, что заплатил своему источнику за ценную информацию целых сто червонцев! Не в материальной ли основе заключался тайный корыстный умысел предательства?

Может быть, и так. Тем более, что по возвращении из Кардиса Котошихина ждали в Москве неприятности: он узнал, что его отец, монастырский казначей, был обвинен в растрате. История эта осталась довольно темной. Известно, в частности, что за долги отца у Котошихина отобрали дом со всем добром. А потом проведенным расследованием выяснилось, что растраты вроде бы никакой и не было: в монастырской казне не хватало пяти алтын, всего пятнадцати копеек. Но отобранное в казну имущество Котошихину так и не вернули.

Вполне вероятно, что допущенная несправедливость могла вызвать в нем озлобленность, хотя все эти неприятности не отразились на служебной карьере Котошихина. Он продолжал пользоваться доверием и продвигаться по службе. В 1663 году он получал уже тридцать рублей, а Эберс, как выяснилось позднее со слов самого Котошихина, заплатил ему не сто червонцев, а только сорок, ловко прикарманив остальные…

Последняя запись, внесенная в 1665 году в ведомости на выплату жалованья дьякам и подьячим Посольского приказа, гласит: «В прошлом во 172 году Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полках бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарыщи». Что именно «своровал» Гришка и своровал ли действительно — установить сейчас не представляется возможным, каких-либо конкретных документов или свидетельств на сей счет не обнаружено. Однако сохранилось прошение самого Котошихина на имя шведского короля Карла XI с просьбой предоставить ему убежище и работу в Швеции.

Котошихин объяснял причину своего поступка так. Он действительно был с Ордин-Нащокиным у князя Черкасского, готовя проведение мирных переговоров с поляками. Поляки оказались неуступчивыми. Тогда князь Черкасский решил воздействовать на них силой и перешел в наступление, но был отброшен с большими потерями и отозван в Москву. Вместо него царь направил своего любимца князя Юрия Алексеевича Долгорукого. Однако и ему не удалось добиться успеха. Тогда Долгорукий решил прибегнуть к интригам: пытаясь возложить всю вину за провал переговоров на своего предшественника, он якобы обратился к Котошихину с требованием сочинить царю донос с обвинением князя Черкасского в том, что он «сгубил царское войско». За это он посулил подьячему повышение в должности и возврат имущества, конфискованного в казну в связи с делом отца. Как признавался Котошихин в письме шведскому королю, он предпочел бежать в Польшу, опасаясь своим отказом навлечь гнев нового воеводы.

Котошихин предложил свои «услуги» польскому королю Яну-Казимиру, и тот назначил ему жалованье — сто рублей в год — в три раза больше, чем тот получал в Москве, и велел ему «быть при его милости канцлере литовском». Котошихин явно набивал себе цену и упрашивал Яна-Казимира оставить его при своей особе. Он выражал готовность давать королю «полезные» советы, от которых даже «к способу в войне будет годность». При этом он ставил условие, чтобы поляки информировали его о том, что делается на границах и «что делается на Москве и меж Москвою и шведами, также и на Украине и меж татарами». Котошихин хвастался, что, будучи в Москве в Посольском приказе, он крепко дознался к тем «вестовым делам».

Перебежчик также предлагал польскому королю свои «изобретения» в военном деле: изготовление таких рогаток[11], которые будут «лутче и легче московских», а также способ «разрывать московские рогатки». В конце прошения он сетовал на то, что не был допущен «дойти к Королевскому Величеству поклонитца», и просил о разрешении свободного доступа к королю.

К просьбам и предложениям перебежчика Ян-Казимир отнесся прохладно. То ли настойчивость и чрезмерная угодливость предателя вызвали у короля естественную подозрительность, то ли устремление Котошихина прорваться лично к королю показалось слишком дерзким, но что-то вызвало обратную реакцию, и Ян-Казимир так и не допустил его до собственной персоны.

Котошихин разобиделся и махнул в Пруссию, а оттуда в вольный немецкий портовый город Любек. Там он случайно встретил бывавшего в Москве иностранца Иоганна фон Горна, тайного агента царя Алексея Михайловича. Котошихин был знаком фон Горну как подьячий Посольского приказа. Ничего не зная о его измене, фон Горн доверился предателю и просил переслать царю секретное сообщение о том, что собирается направить в Москву одного полковника, якобы хорошо осведомленного о военных планах шведского короля.

Воспользовавшись неосторожностью фон Горна, предатель, конечно же, спешно предпринял попытки связаться со шведскими властями, чтобы как можно выгоднее запродать попавшую неожиданно прямо ему в руки ценную информацию лично Карлу XI, а заодно и добиться его расположения. На первом же попутном корабле он направился в Нарву, где в те времена была резиденция Якова Таубе, шведского генерал-губернатора Ингерманландии (область по берегам Невы и Финского залива, которая в 1583–1595 и в 1609–1702 гг. находилась под властью Швеции).

Дальнейшая судьба Котошихина подробно прослежена по документам шведских архивов. Оказывается, в Нарве он встретился с еще одним перебежчиком — купцом Кузьмой Овчинниковым, о личных качествах которого достаточно красноречиво свидетельствует следующая сохранившаяся в шведских архивах запись: «В Новгороде он набрал у одного купца товару на шестьдесят любекских ефимков и, не заплатив ни гроша, скрылся». Через этого афериста Котошихин передал Якову Таубе свое прошение на имя шведского короля.

В прошении, льстиво называя малолетнего Карла «великомощным славным государем», перебежчик сообщает, что желание послужить его королевскому величеству возникло у него еще во время поездки в Стокгольм с царским письмом. Поэтому, вернувшись в Москву, он вступил в тайную связь с Эберсом и передал ему текст царской инструкции русским послам. «За это комиссар подарил мне сорок рублей», — признается он, не ведая, конечно, подробностей переписки Эберса с королем.

Таубе, встречавшийся с Котошихиным в Стокгольме, знал, с кем имеет дело, и немедленно направил его прошение королю, присовокупив при этом, что русский подьячий якобы был захвачен поляками и бежал из плена. Нет сомнения, что эта версия была придумана самим Котошихиным.

Пока в Стокгольме рассматривался вопрос о дальнейшей судьбе перебежчика, в Москве получили сведения о его пребывании в Нарве. К Якову Таубе был направлен личный представитель новгородского воеводы князя В.Г.Ромодановского стрелецкий капитан Иван Репнин с требованием выдать царским властям Котошихина, «учинившего измену и передавшегося польскому королю». Воевода в своем послании ссылался на 21-й пункт Кардисского договора, хорошо известного Котошихину, обязывающего обе стороны выдавать беглых и пленных. Князь требовал «вышереченного изменника и писца Гришку прислать ко мне с конвоем в Великий Новгород».

Из послания князя Ромодановского шведский генерал-губернатор понял, что русской разведке удалось получить достаточно веские доказательства пребывания Котошихина в Нарве, поэтому отрицать этот факт было просто бессмысленно. Тогда Таубе решил прибегнуть к другому ходу: в ответном послании он уверял, что беглец «прибыл сюда, в Нарву, гол и наг, так что обе ноги его от холода опухли и были озноблены, и объявил, что желает ехать назад к своему государю, но по своему убожеству и наготе никуда пуститься не может». Таубе сообщал, что якобы приказал дать Котошихину одежду и пять риксдалеров[12] «для продолжения обратного пути к Царскому Величеству». В качестве реакции на послание Ромодановского генерал-губернатор заверил воеводу, что лично отдал приказ о немедленном розыске беглеца, и предложил Репнину выделить одного из своих стрельцов для участия в поисках.