Ведьма Пачкуля и непутевый театр - Кай Умански

— Это все магия, — сказал Обормот. — А чё еще? Мерзкая стадая ведьма нас заколдовала.

— Не, — возразил Косоглаз. — Какой ей смысл? Ведьмы хотят нас поймать, так? Так. А если хочешь чё-нить поймать — зачем делать так, шоб оно исчезло? Так же поймать труднее будет, не?

Весьма здравое рассуждение для гоблина.

— А кто тогда? — спросил Свинтус.

Повисла пауза. Гоблины обдумывали вопрос.

— Наверно, это тот пацан в остроконечном колпаке, — через некоторое время сказал Гнус.

— Какой такой пацан в колпаке? — не понял Косоглаз.

— Помните, мы через поляну бежали? И я впереди был? А потом откуда ни возьмись выбежал пацан в колпаке и прям наперерез бросился. Кажись, мы его с ног сбили. Я не остановился посмотреть, как с ним чё, потому что как раз в тот момент вдруг стал невыдимымкой, ну и подрастерялся.

— Похоже, это волшебник был, — со знанием дела сказал Косоглаз. — Небось, обозлился, что мы на него налетели, вот нас и это.

Гоблины не торопясь обдумали эту гипотезу.

— Наверно, теперь надо найти этого волшебника и сдаться вроде как на его милость, — наконец предложил Свинтус. — Может, он сжалится над нами и даст нам это, как его. Ну вы знаете. Чё мама дает, когда бузины наешься.

— Тумака? — предположил Гнус. Его мама не отличалась особой нежностью.

— Да не. Как же она называется, эта штука. Ну, чтоб заклинание свою силу потеряло. Да вы знаете. Противно… противно… ща, погодьте… противно… — Было буквально слышно, как у него мозги скрипят, — дядие. Противнодядие! — победно произнес он.

— Мой дядя довольно-таки приятный, — непонятно зачем сообщил Гнус.

— Тогда не подойдет, — сказал Свинтус.

— У меня тетя есть, — вставил свое веское слово Косоглаз.

— Противная? — спросил Гнус.

— Иногда дерется.

— Не, — сказал Свинтус. — Нам нужен противный дядя.

— Почему это? — заспорил Гнус. — А мое противнотётие чем не годится?

— Да откуда я знаю! — раздраженно сказал Свинтус. — Просто слышал, что нужно противнодядие.

— Вся эта говорильня про дядьев — все равно что воду в ступе толочь, — сказал Обормот. — С чего бы волшебниковой родне помогать гоблинам? Надо смотреть правде в глаза, парни. Придется нам просто сидеть и ждать, пока заклинание действовать не перестанет.

— Поскорей бы уж, — подал голос Пузан. — Есть охота.

— Меня, знаете, чё еще беспокоит, — вдруг сказал Свинтус. — Где Кдасавчик с Цуциком? Они ж домой так и не пришли. Я думал, они за нами бежали.

— Так и было! — завопил Косоглаз. — Я слышал, как они сзади скачут. Они все время в кустах застревали и орали друг на друга. Небось, с ногами никак не могли разобраться. И этот обалдуй-тяжеловоз, он тоже скакал, я слышал, как он ржет. А потом — потом мы стали невидимымками, и я про них забыл. Своих проблем хватало.

— Думаете, надо пойти их искать? — спросил Обормот.

— Зачем? — сказал Пузан.

— Ну — не знаю. Вдруг они из костюма выбраться не могут? Может, они там задыхиваются. Может, они в смертельной опасности, застряли в сугробе вниз башкой, дрыгают ножками.

Гоблины представили себе эту картину.

— Да появятся они, — через некоторое время сказал Косоглаз.

— А чё если нет? — настаивал Обормот. — Может, пойдем их искать?

В пещере надолго повисла тишина.

— Не, — сказал Гнус. — Там холодно.

Глава четырнадцатая

В подвешенном положении

— Да! — с отвращением сказала Пачкуля. Говорить ей было довольно непросто — она висела на дереве, высоко над землей, зацепившись кофтой за ветку. — Ничегошеньки себе в передрягу мы из-за вас попали. Елки зеленые.

Кстати говоря, именно на елке они и застряли. В Непутевом лесу растут самые разные деревья: дубы, ясени, вязы, лиственницы, платаны, сосны — и елки тоже, в основном зеленые.

В этом подвешенном положении троица пребывала уже изрядное время. Гоблины по-прежнему были безнадежно заперты в лошадином костюме. Красавчик рискованно оседлал горизонтальную ветку, зажав ее коленями, как тисками. За ним растянулся на животе Цуцик, крепко обхватив Красавчика руками за пояс.

Пачкуля в съехавшей на левый глаз шляпе болталась над ними, вяло перебирая башмаками в воздухе.

Далеко внизу вокруг дерева ходил Ромео, размахивая хвостом и издавая негромкое ободряющее ржание. Казалось, еще немного, и у него из ушей посыплются розовые сердечки.

— Ты только посмотди на него! — простонал Красавчик. — Не сдается, падень.

— Как я посмотрю? — раздалось приглушенное хныканье Цуцика. — У меня ж тут глазка нет. Я вижу только твой толстый зад. Чё он делает?

— Лыбится, — сказал Красавчик, и голос его дрогнул. — Во все свои огдомные жуткие зубищи. Он нас полюбил, Цуцик. Он хочет с нами встдечаться.

— Поговори с ним, — предложил Цуцик. — Скажи, типа, мы пока не готовы к серьезным отношениям.

— Эй! Жедебчик! Иди домой! Ты де в дашем вкусе! — проорал Красавчик без особой надежды.

Ромео посмотрел вверх и причмокнул губами, послав возлюбленной лошадиный поцелуй.

— Де помогло, — сообщил Красавчик своей попе.

— Тогда советую тебе придумать что-нибудь другое, — прохрипела сверху Пачкуля. — Мне надо вниз. Если ты случайно не заметил, я тут задыхаюсь.

— Я вдиз де пойду, — сказал Красавчик и содрогнулся. — Во всяком случае, пока он там. Чтоб я к этому спустился? Да ди в жизнь!

— Сам нас сюда затащил, — сердито сказала Пачкуля, — сам и придумывай, как нам слезть. Я не могу себе позволить здесь развешиваться. У меня важная постановка. Мне нужен лошадиный костюм.

— Не сдезу, пока он не уйдет, — твердо повторил Красавчик. — И, эта, почему б тебе нас отсюда не спустить? Пдоизнеси заклинание, или чё у вас там.

— Надо ж настолько не смыслить в магии, — фыркнула Пачкуля. — Нельзя просто щелкнуть пальцами и надеяться, что все произойдет само собой.

(Вообще-то это неправда. Любая толковая ведьма может щелкнуть пальцами, зная наверняка, что все произойдет само собой. Нужна только хорошая память и полная голова полезных заклинаний. Беда в том, что у Пачкули нет ни того, ни другого.)

— И ты дазываешь себя ведьмой? — насмешливо сказал Красавчик?

— Разумеется, я называю себя ведьмой, — огрызнулась Пачкуля. — Просто у меня с собой ничего нет. Нужна хотя бы волшебная палочка. И как прикажешь варить зелье, если… Ой. Ой-ой-ой.

Голос ее вдруг изменился. В нем зазвучал ужас.

— Что тепедь? — сказал Красавчик.

— По-моему, опять начинается.

Красавчик посмотрел вниз и постарался взять себя в руки.

— Она пдава, — сказал он. — Деджись, Цуцик. Мы таем! — И он закрыл глаза.

Непростая ситуация, правда? Застрявшие на елке Пачкуля и Красавчик с Цуциком вдобавок ко всему становятся невидимыми. Вернемся, пожалуй, немного назад и узнаем, как же они оказались в столь затруднительном положении.

…Карнавальная лошадь во весь опор скакала по лесу, на ее спине подпрыгивала Пачкуля, крепко вцепившись в лошадиные уши. Оседлав пятнистое животное в диком прыжке, Пачкуля изначально собиралась его остановить. Но теперь, когда сзади громыхал одуревший от любви Ромео — глаза у жеребца вращались, а из ноздрей струился пар, — она передумала.

— Быстрее! — вопила она. — Бегите, остолопы! Бегите!

К счастью, опустевшая повозка то и дело застревала между деревьями и немного притормаживала преследователя. Иначе у них не было бы ни единого шанса на победу в этой скачке.

Красавчик и Цуцик остервенело неслись через поляну, по которой меньше минуты назад промчался гоблинский авангард. Они были в панике, кроме того, у Красавчика был очень ограничен обзор — поэтому он даже не заметил Рональда, который как раз поднимался после первого столкновения.

Пачкуля тоже его не заметила, потому что ей на глаза съехала шляпа.

Да, они сбили его с ног. И да, как вы, наверное, догадались, их обрызгало последними каплями сыворотки невидимости!

И отлично, думаете вы. Разве не здорово стать невидимым, когда тебе угрожает опасность?

Ах! Если бы все было так просто!

Проблема заключалась в сыворотке. Ее было слишком мало. Первую волну улепетывающих гоблинов окропило будь здоров. Но во второй раз сыворотки оставалось совсем чуть-чуть — и одному бы толком не хватило, не говоря уж о троих.

Пачкуля, Красавчик и Цуцик этого еще не знали — пока.

Когда невидимость снизошла на них первый раз, они были так ослеплены паникой, что почти не обратили на это внимания. Красавчик с Цуциком здорово приноровились бежать, и какое-то время их ноги сами двигались вверх-вниз, словно поршни. Но вдруг Пачкуля почувствовала, что что-то неуловимо изменилось. Сперва она не могла понять, в чем же дело. А потом посмотрела на себя — и увидела воздух!