Схрон - Василий Головачев

Павел Жданов не стал отдыхать, сидя на футлярах каких-то неведомых машин в одном из помещений с видом на двор. Он походил по комнате, останавливаясь у стен и прислушиваясь к чему-то, потом вышел, сопровождаемый внимательным взглядом Валетова.

Костров и Тая шептались в углу, не особенно переживая за свою судьбу. Оба были молоды и верили в себя и друзей.

Рузаев о чем-то спорил с Полуяновым, устроившись прямо на полу.

Белый пытался вскрыть футляр установки, похожей на уснувшего морского льва, потом бросил это занятие, сел у стены и достал из коробки НЗ флакон с тоником.

Валетов по обыкновению сидел в самом дальнем углу комнаты и дремал.

Оглядев всех, Ивашура хлебнул воды из своей чудесной фляги-синтезатора, подумал и вышел следом за Ждановым.

– Ничего? – кивнул он на стену коридора, возле которой сидел на корточках Павел.

– Ничего, – ответил безопасник, вставая.

Оба понимали, о чем шла речь: Жданов давно пытался установить связь со Стасом, инком Ствола, но пока все его попытки заканчивались неудачей. Ствол перестал быть саморегулирующейся и управляемой системой. Все или почти все его источники энергии давно прекратили существование, и если Стас и сохранил где-нибудь автономные ячейки функционирования, искать их можно было много дней.

В коридор вышел Валетов, скользнул по стоявшим безразличным взглядом и удалился по коридору в темноту. Жданов и Ивашура переглянулись. Оба подумали об одном и том же, но вслух говорить ничего не стали. Из помещения выбрался слегка осоловевший Рузаев, сказал, ни к кому не обращаясь:

– Если я что и понял, так это смысл фразы: простота и истина – не одно и то же.

Игорь Васильевич рассмеялся.

– Похоже, Федор своими рассуждениями довел тебя до кондиции. О чем спорили на этот раз?

– Я так и не понял, что такое трехмерное время и как оно может быть функцией наших чувств.

– А сам Федор понимает?

– Судя по эрудиции – да, судя по горячности – нет.

Ивашура снова рассмеялся.

– Ну-ну, скептик, учись спорить. Хотя я тоже не понимаю, как время может быть трехмерным. Однако есть хорошее изречение: смысл времени должен лежать вне его.

– Вообще-то правильно, только я слышал другое: не смысл времени, а смысл мира должен лежать вне его.

– Бытует мнение, что время – основа мира.

Рузаев вздохнул, почмокал губами.

– Покурить бы… пойду погуляю, пошарю по другим бункерам, может, найду что полезное.

– Далеко не уходи, скоро двинемся дальше.

Михаил не спеша удалился в темноту вслед за Валетовым.

– Он до сих пор не может принять смерть Гаспаряна, – тихо проговорил Ивашура, когда шаги Рузаева смолкли. – Они с Суреном дружили много лет.

Жданов промолчал. Ему снова показалось, что за ними из невероятных далей наблюдают чьи-то не по-человечески выразительные, искусно прячущиеся глаза.

Михаил не особенно задумывался, куда идет и зачем. Захотелось побыть одному, поразмышлять, вспомнить прошлое, ощутить атмосферу небывалой старины, он и пошел. Поэтому, выйдя в кольцевой зал с обломками центральной трубы, разбросанными по полу, он не сразу обнаружил там беседующих людей. А когда спохватился и понял, что он здесь лишний, было уже поздно что-то предпринимать, его заметили. В голове всплыли строки гумилевского «Стокгольма»:

И понял, что я заблудился навекиВ глухих переходах пространств и времен.А где-то струятся родимые реки,К которым мне путь навсегда запрещен.

Одним из собеседников был Валетов, другим – незнакомый, отталкивающего вида, лысый, а вернее, бритоголовый молодой человек с неприятным насмешливо-пренебрежительным змеиным взглядом.

– Твой? – бросил он на языке, которого Михаил не понял.

– Нет, из команды, – ответил Валетов равнодушно. – «Шестерка». Но может быть опасен. Миша, подойди, – обратился он уже к Рузаеву. И Михаил вопреки воле шагнул к собеседникам, уже понимая, что выхода нет. Звоночек тревоги зазвенел в голове, когда до мужчин оставалось не больше десятка шагов. Михаил опомнился, потянулся к рукояти «универсала» за поясом, и в тот же момент бритоголовый молодой человек со змеиным взглядом выдернул из-за спины некий узкий и тонкий водянисто-туманный предмет на рукояти и взмахнул им справа налево. Михаил ничего не успел понять и почувствовать. Прозрачно-волокнистое лезвие перечеркнуло его шею, плечо, руку, отделило их от туловища, и Рузаев умер прежде, чем разрубленное тело упало на пол.

– Они начнут его искать, – безучастным тоном проговорил Валетов, глядя на лужу крови, расползающуюся вокруг чисто срезанных головы и руки Михаила Рузаева. Перевел взгляд на тускло текущую полосу меча в руке бритоголового. – Где вы приобрели такую штуку?

– Это лонг-меч – по терминологии здешних аборигенов. Мы добыли партию в одном из узлов Ствола за два перехода отсюда и сделали здесь тайник. Но на тайник набрели медвяны…

– Разумные медведи?

– И похитили несколько штук вместе с партией «МК», энергоаккумуляторов, которые они, к счастью, используют только вместо дубинок. Знали бы они, что это за дубинки. Медвян мы почти всех перебили, мечи забрали, но пара все же пропала.

– И тем не менее ваши мечи против «глюка» не потянут.

– Так укради хотя бы один.

– Легче сказать, чем сделать. Оба у сотрудников безопасности с весьма широким спектром возможностей и хорошей интуицией. Ко мне они и так относятся подозрительно, а если я допущу промах…

– Отряд не должен дойти до второго работающего контура хрономембраны. Его надо заманить к нам, на горизонт нашей базы, там мы их встретим.

– Как я их заманю?

– Думай. К сожалению, все наши попытки выйти через первый контур в узлы выше потерпели неудачу, Ветви времени в том направлении заблокированы. А все нижние Ветви претерпели необратимые сдвиги, цивилизации там погибли. Естественно, и оружие добывать стало негде. Так что придется пока надеяться только на мечи.

– Возьми его «универсал», – кивнул Валетов на мертвого Рузаева.

– Возьму, конечно, хотя не думаю, что он заряжен под завязку. Иди, тело я спрячу так, что никто не найдет. Связь, как всегда, односторонняя, жди вызова.

Валетов кивнул, обошел тело бывшего члена команды и растворился в темноте коридора. Когда его шаги смолкли, из другого коридора бесшумно вынырнула почти невидимая фигура, приблизилась к бритоголовому и оказалась выше его на полметра. Гигант был черен как ночь, и его можно было бы принять за негра, только негр этот родился не на Земле Ивашуры, Кострова и Рузаева. Белки глаз чернокожего великана светились хищным желтым блеском, губы перечеркивали лицо жесткой прямой линией, а нос казался клювом.