Записки морфа - Александр Сапегин

— Твою мать! — одним текучим движением я слетел с полка и напялил на себя предмет гардероба. Выбросив использованное "изделие" в печь, я схватил Ксению за руку и выскочил из бани.

Лотяну уже выпрыгивал у дачного домика:

— Бер, твою мать, где вас черти носят! Быстрее сюда!

За спиной Димона скрывалась дверь в подполье. Не удивлюсь, если оно окажется ничуть не меньше, чем институтское бомбоубежище, с Молдавана станется оборудовать укреплённый бункер с запасом пищи на сорок человек и полной автономией на год вперёд.

— БЫСТРЕЙ! — благим матом заорал Молдаван, неоновый свет затопил округу…

— Лови! — поняв, что не успеваем, я схватил Ксению и что есть мочи швырнул её вперёд, благо дури, как в медведе. Живое ядро, сшибая ногами раскладные стульчики, врезалось в хозяина "поместья", впечатав того в дверь.

— "Хык", — изобразил из себя ловца Димон и скатился в тёмную глубь "бункера", где рухнул на кого-то из гостей. Ксения повторила проторенный маршрут, придавив собой и хозяина и незадачливого гостя.

Мне не хватило каких-то двух метров, вожделенная дверь внезапно оказалась такой далёкой, а я ощутил, что ору во всю глотку от впившихся в меня миллионов игл. Станция, внезапно сменившая орбиту и точку удара, полосовала по Земле "лучом" диаметром в километр. Никогда я ещё не попадал под сфокусированный удар. По воспоминаниям очевидцев, они и другие люди сразу теряли сознание, но со мной данный фокус не прокатил. Боль была адская, с меня будто живьём снимали кожу и прижигали оголённые мышцы калёным железом. Я катался по земле, сшибая столики и шезлонги. Боль, БОЛЬ, БОЛЬ! Погрузившееся в кровавую пелену сознание перестало отмечать что-либо вокруг, только инстинкт самосохранения заставил меня схватиться за надувной круг, когда я скатился в бассейн…

*****

Размытые тени вокруг и шелестящие голоса.

— Он жив?

— Жив…

— Охренеть….

— Девочки, я так боюсь, мамочки, мамочки, Лёша так кричал….

— Смирнова — ты дура, тебя бы под прямой луч…

— Заткнись, козёл…

— Так, быстро все рты завалили!

Теней стало больше, они нависли надо мной будто бесформенные саваны.

— Режь….

— Как он круг на шею натянул?

— Захочешь жить, не так раскорячишься.

— Заткнись!

Хлопок и я почувствовал, что нечто, душившее меня, исчезло.

— Разрезай…

— Девочки, кто-нибудь скорую вызовите

— Не надо скорую, — неужели это мой голос? Скрипит не хуже старого колеса. — Дайте попить…

Вкус этой воды я буду помнить всю жизнь — обжигающе холодная, пахнущая чистотой утра, когда воздух пронзительно чист и прозрачен, а туманная дымка ещё не думает выбираться из низин и логов. Я приник к кувшину и пил мелкими глотками, смакуя каждую каплю восхитительной влаги.

— Ещё? — Лотяну участливо посмотрел мне в глаза, молчаливый кивок был ему ответом и через пару минут ладони сжимали крутые бока глиняной ёмкости с живой водой.

— Бер, может скорую? — кто-то из девчонок проявил обеспокоенность здоровьем пострадавшего от излучения Станции.

— Нет, оклемаюсь сам, — я облизнул губы, кувшин остался под рукой. — Молдаван, организуешь что-нибудь плоское?

— Старый диван в маленькой комнате устроит?

— Вполне, э-э-э, куда кувшин потащили? — остановил я прытких дам, решивших, что я напился.

Меня подхватили под белы рученьки и сопроводили, точнее сказать отволокли в маленькую угловую комнатку Лотяновской дачи, где я рухнул на продавленный диван и тут же забылся тревожным сном.

Просыпаться не хотелось, но чьё-то горячее тело придавило страдальца от инопланетного произвола к спинке дивана, создав тем самым некий не комфорт в области плавок, так как тактильные ощущения во всё горло орали о принадлежности "тела" к противоположному полу. Продрав глаза, я, оценив степень мрака в комнате и многочисленное сопение, доносящееся из соседней комнаты, пришёл к заключению, что стрелки часов давно перебежали за полночь, заставив неугомонную студенческую братию отправиться баиньки.

— Не спишь? — обжигающее дыхание коснулось правого уха, следом к слуховому органу прикоснулись мягкие губы Ксении.

— Уже нет, — стараясь вжаться тазовой областью в жёсткую спинку видавшего виды дивана, ответил я шёпотом. Ксения незамедлительно придвинулась ближе и то, что делало плавки малыми, опять упёрлось в девичье бедро. Дальше отступать было некуда, если только вжаться в стену, но фокус не прокатил. Мысли заметались по черепной коробке подобно стаду бешеных бизонов и не насоветовали ничего лучше, чем перейти во встречную контратаку, руки были "за" и тут же оккупировали вторые девяносто нахрапистой соседки по спальному месту.

— Да ты живее всех живых, — блеснув жемчужными зубками, приглушенно хихикнула Шварцкопф. — Подумать только, четыре часа назад ты мог сыграть зомби без наложения грима.

Ксения ловко высвободилась из объятий, улыбнулась и поцеловала меня в нос:

— Спи, у нас впереди много выходных, кроме этих …, - и ночная фея испарилась.

Хотелось продолжения "банкета", но девушка была права, несмотря на определённый "прогресс", руки по-прежнему дрожали мелким тремором и будь я в нормальной форме, то мой эротический призрак ни за что не смог бы вырваться из загребущих объятий. Оставался один вопрос, зачем ей понадобилось доводить до них? Удостовериться, что она неотразима и может водить одного ослика за верёвочку? Зря, на ослика я не похож, скорее на другого зверя и очень не люблю, когда со мной играют. Мда-а-а, всё-таки попка у Шварцкопф зачётная. О, женщины, имя вам коварство! Но иногда приятное, чёрт побери!

*****

Обратная поездка была не столь весёлой, как выезд на природу. Кости черепа продолжали трещать по швам, мышцы ныли, словно их хозяину пришлось пробежать тридцатикилометровый марш-бросок с полной выкладкой и сделать сотню подъёмов с переворотом на турнике. Зеркало отражало бледное умертвие, а во рту ощущался привкус крови, лишь к приезду в город я более-менее пришёл в форму и стал напоминать человека.

Записка третья

Чебад — не чебад? Йома — не йома?

Вся следующая неделя прошла в тумане зачётов и предэкзаменационной подготовки, так что думать о здоровье и коварной станции было некогда. Запарка была ещё та. Лично я не корпел над "шпорами" и "парашютами", надеясь на тот багаж, который отложился в подкорке серого вещества, но моя старшая Немезида своими переживаниями проела младшему брату всю плешь. Санька то хваталась за учебники, то прибегала ко мне за конспектами и записями лекций с хендкомма, то садилась строчить шпаргалки, так как проносить на экзамены коммы и компьютеры было запрещено, то просила организовать ей какой-нибудь блиц-опрос на заданную тему. Короче, сестра оставила меня в покое, когда я стал напоминать закипающий чайник, только что крышкой не позвякивал, но через зубы посвистывал. У Сашенции вовремя проснулся инстинкт самосохранения и она отправилась доставать других, ибо брат был близок к роли Отелло, а она ещё так молода, а я так зол и не замечал ангела во плоти, тем более, что ведро холодной воды в постельку было не отмщено. Загрузившись по уши учёбой, я думать забыл о подарке коварных небес, но небо обо мне не забыло, оно изредка подкидывало фантомные желания съесть чего-нибудь, чего-нибудь…, я не мог описать желание словами. Оно накатывалось волнами, обдавая жаром и к завершению сессии почти погасло, но захлопнув зачётку с последней экзаменационной оценкой, я ощутил его во всей красе. Желание сожрать чего-нибудь такого, незнамо чего, налетело с новой силой. Я не знал, куда себя деть, в нос постоянно лезли сотни, если не тысячи запахов, но всё было не то — организм требовал эксклюзива, с каждым днём требование становилось сильнее. Уже отчаявшись напитать жажду неизвестного, как однажды я увидел ЕЁ. Наша судьбоносная встреча произошла в продуктовом магазине, куда ваш покорный слуга издавна ходил отовариваться молоком и хлебом. Стоявшая впереди меня к кассе женщина, доставая из кошелька кредитку, уронила на пол несколько вышедших из оборота и употребления российских монет достоинством в один рубль, звякнув ребристым боком, рядом с рублями шлёпнулась металлическая десятирублёвка. Чувствуя, что дом с жёлтыми стенами плачет по давно ожидаемому пациенту, я уставился на старый дензнак и сглотнул обильную слюну. У монетки был восхитительный запах, такая аппетитная, она просто напрашивалась под язык…

Не помню, как расплачивался и топал домой, зажимая в вспотевшем кулаке подобранный с пола заветный металлический кругляш, но хорошо помню чувство глубокого удовлетворения, когда под язык лёг отмытый и ополоснутый в спирте российский металлический червонец выпуска две тысячи одиннадцатого года. Полный отпад и сумасшествие в одном флаконе, восхитительный вкус металла и… крови, затмевающий собой любое сладкое лакомство. Монеты хватило на неделю. За ней были ещё и ещё, я не мог остановиться, превратившись в "монетного" наркомана. Иногда железные денежки "разбавлялись" тупыми бритвенными лезвиями или металлической пудрой. Желудок переваривал всё. Тайная страсть тщательно скрывалась от друзей, сестры, родителей и, тем паче, от врачей. Купленные в аптеке экспресс тесты на определение полиморфизма не дали положительного результата, версия о том, что Беров младший превращается в чебада была задвинута в дальний угол, но не отброшена окончательно. Что-то внутри меня говорило не делать поспешных выводов. Только глупец не связал бы поедание железа и монет с последствиями облучения Станцией, надеюсь, что совсем глупцом я не был и давно просчитал возникшую зависимость. Хотя тут палка о двух концах…