Запах серы - Гарун Тазиев

Сильный жар и ядовитый воздух порядком утомили нас; толстые каучуковые подошвы заметно поплавились, а в моем левом ботинке даже появилась дырка. Одежда разлезалась под воздействием едких, обжигающих газов. Но, несмотря на усталость, настроение было приподнятое.

Три дня исследований

Назавтра мы подняли Эврара на верхнюю платформу, и я попросил Тормоза и Дерю присоединиться к нам. Мне нужна была совершенно надежная команда для сбора образцов и замеров температур. Три последующих дня были посвящены этим работам. Мы выяснили, что по сравнению с газами, проанализированными Джеггером на Килауэа, газы Ньирагонго содержали больше углекислого и меньше сернистого газа.

Мы сами расставили сейсмографы вместо Берга, и за 2 недели Шимозуру отметил 15 землетрясений: пять на вулкане, девять на рифте и одно весьма отдаленное. Но прежде всего он изучал микросейсмическое волнение. После месяца наблюдений он пришел к выводу, что его можно приписать продольной вибрации столба вязкой лавы высотой 500 метров.

В северном роге фонтаны действовали менее мощно. В нем тоже была пещера, куда большую часть времени приливала лава, но она впечатляла меньше, чем ее южная сестра. Может быть, это объяснялось тем, что с ее стороны наблюдать происходящее можно было только с балкона третьей платформы, взглянуть же внутрь не удавалось.

Но и то, что можно было увидеть, зачаровывало. Течение здесь медленнее — может быть, потому, что северный рог был шире фиорда раза в четыре. Оно сопровождалось равномерной зыбью с ритмом шесть метровых волн каждые десять секунд. Как только закругленный гребень волны исчезал под скальным навесом у входа в пещеру, раздававшийся внутри нее взрыв срезал верхушку волны, и куски ее отлетали метров на пятьдесят. Мне думается, что эти пушечные выстрелы вызывались сжатием атмосферы в пещере и мгновенным сгоранием водорода (а также, возможно, и других газовых компонентов).

Человек посторонний мог бы найти нечто комичное в нашей работе. В латах из алюминизированного асбеста, космических шлемах, с длинными трубками в руках мы напоминали и рыболовов, и акселератов, играющих в средневековых рыцарей. А труд этот был, ох, как нелегок. К физической усталости добавлялось и нервное напряжение. Не только из-за необходимости быть каждую секунду предельно осторожным, но и из-за раздражения, вызываемого беззаботностью тех, кто оставался на верхней террасе. Нам очень не хватало Манье. Самое неприятное было вызывать по телефону верхний лагерь и не получать ответа, так как никто не дежурил у аппарата. По сути дела, мы были временным объединением людей, в большинстве своем симпатичных и квалифицированных, но думавших прежде всего о своих собственных делах.

Отдохнуть ночью удавалось далеко не всегда. Иногда мы наблюдали особенно бурную деятельность вулкана или, спасаясь от плохой погоды, набивались в палатку. Ее полотно, изъеденное газами и съежившееся, как шагреневая кожа, латалось нами с каждым днем все усерднее. Что я имею в виду, говоря о плохой погоде? Да что угодно: дождь, густой туман, свирепые порывы ветра, грозу и даже… снег!

На верхнюю платформу мы вернулись 19 августа. Проведя ровно неделю на ранее считавшейся недоступной террасе, мы были поражены царившей там обстановкой безопасности. Только в тот момент я осознал, как велико было напряжение этих семи дней и ночей. Наверху была настоящая деревня: 13 вместительных палаток, три электрогенератора, разгуливающие по центральной «улице» куры, вкусные обеды, спокойно занимаюшиеся своими делами люди… Даже мачта с флагом.

На следующий день я вернулся на вторую террасу, чтобы помочь астрофизику Дельсемму, не сумевшему годом раньше сфотографировать спектр вулканического пламени и приехавшему теперь с полевым спектрографом собственной конструкции.

Кое-как укрепив превратившуюся в лохмотья палатку, мы до поздней ночи фотографировали Большой ревун с выдержками в 3, 10, 20, 30 и 60 минут. Результаты разочаровали: пламя было столь прозрачно, что на снимках почти не просматривалось.

На следующий день я показал Дельсемму террасу. За 3 часа мы с ним дважды наблюдали инверсию течения в фиорде. Оба раза она начиналась с замедления движения лавы метрах в десяти от раскаленной пещеры; спустя несколько минут зарождалось новое течение, но уже в противоположном направлении. Создавалось впечатление, что лава снизу приходит в бурлящую зону и смещается к центру озера. Перешеек опрокинулся, осев на один-два метра, и стал практически недоступен.

В следующие дни в огненный колодец спускались и другие ученые — кто из любопытства, кто для работы. Среди них был и Ги Боннэ, выделявшийся как ростом, так и потрясающей работоспособностью. Любая самая плохая погода не могла удержать его утром в постели, хотя спать он ложился позже всех. Рот Боннэ раскрывал только для того, чтобы выпустить короткую очередь слов. Колоритная личность!

Проведя магнитную съемку снаружи и внутри вулкана, он заключил, что под островком не было обширных полостей, заполненных жидкой лавой, как считали некоторые, и что питающий канал вулкана на оси колодца должен быть узким. Это являлось веским аргументом в пользу гипотезы, согласно которой глубина озера невелика, самое большее несколько десятков метров, а само оно растекается по дну кратера, выходя из узкого канала, и не представляет собой верхней части столба магмы такой же ширины.

Злоключения вулканолога

Благодушный кратер

В целом экспедиция 1959 года была успешной, но из-за отсутствия координации не все результаты имели равное значение. По сути, это было лишь начало. Вот почему я сразу же задумал создать группу для осуществления новой комплексной программы исследований, рассчитанной на несколько лет. К сожалению, политические события в Конго надолго отлучили меня от Ньирагонго. Только по прошествии полдюжины лет появилась надежда вновь встретиться с ним…

Вместе с Г и Боннэ, его ассистентом и одним молодым немецким сейсмологом я вернулся туда 13 февраля 1966 года. Боннэ успел побывать на Ньирагонго за 2 месяца до этого и предупредил, что за 6 лет кратер существенно изменился. К моему изумлению, дно теперь прекрасно просматривалось с гребня: озеро поднялось на десятки метров над уровнем 1948 года.

Спуск на первую террасу затянулся, так как у одного из дебютантов закружилась голова. Пришлось сделать общую связку и почти нести его на руках. На маршрут, который обычно занимал у меня от 15 до 20 минут, ушло более 5 часов…

Ни второй, ни третьей, ни четвертой платформ больше не было. Лава залила все и растекалась теперь по всей окружности центрального колодца, то есть примерно на 600 метров! Плавучий остров стал меньше и находился теперь в центре лавового круга. Активность озера тем не менее снизилась. Серая лава на поверхности была уже не пластичной кожей, а затвердевшей коркой. Зато активность магмы наблюдалась на шести небольших конусах, расположенных полукругом в западной половине дна, то есть над бывшей нижней ступенькой острова. Кроме того, пламя вырывалось из двух широких отверстий, одно из которых находилось прямо над исчезнувшим Большим ревуном.