Диво - Павел Загребельный

Сивоок еще как-то неосмотрительно покачнулся за деревом, и новая стрела мгновенно упала сверху, на этот раз пробив хлопцу кончик его корзна. Стрелок не шутил. Он продержит так до заката солнца, а там тоже еще неизвестно, выпустит ли из-за дерева, ибо кто же знает: может, он и в темноте видит, как сова?

- Дядя, - изо всех сил закричал Сивоок, - не стреляйте, дядя!

В ответ - новая стрела, правда, уже не такая точная.

- Да что же вы стреляете, дядя? - плаксивым голосом взмолился Сивоок. - Мал я еще ведь!

Стрелы больше не было. Было молчание. А немного погодя, видимо, после раздумий, к Сивооку долетело:

- А я - большой?

Голос был тонкий, тоньше даже, чем у Сивоока; он чем-то напоминал даже голос Велички. Вот будет смеху, если там девочка!

- Я заблудился! - крикнул немного смелее Сивоок. - Я не вор.

- А кто тебя знает. Пасешься тут возле наших бортей, - последовал ответ откуда-то сверху.

- Правда. Я ищу цветок, - убеждал Сивоок.

- Врешь, - не верил тот.

- Синий цветок.

- А хотя бы и черный, - все равно врешь.

- Но ведь это - правда! Я пообещал Величке. Ты посмотри на меня и увидишь, что я молвлю правду. У меня нет ни ножа, ни оружия. Чем бы я мог вырезать твои борти?

- Не выходи, буду стрелять!

- Но ведь я внизу, а ты вверху, я не причиню тебе никакого вреда.

- А откуда знаешь, что я вверху?

- Слышу, да и стрелы летят.

- Ты, может, колдун? Не шевелись, иначе прошью насквозь!

- Да нет, я просто малый. Сивоок.

- Что это еще за имя?

- Не знаю. Так зовут.

- Ну так и постой себе там за деревом.

- Но я должен идти.

- Все равно стой.

- Я блуждаю по пуще много дней.

- Врешь. Как же ты живым остался?

- Голоден я и устал.

Бортник снова долго думал и молчал. Наконец он решился.

- А ну-ка, пройди от своего дерева к соседнему. Но потихоньку. Если побежишь - застрелю.

Сивоок высунулся из-за своего укрытия, неторопливо пошел через открытое место.

- Стой! - крикнул ему все еще невидимый бортник. - Почему такой большой?

- Да нет, я совсем малый, мне десять или двенадцать годов. Никто не знает толком.

- Как это никто? А мать?

- Матери нету.

- Отец?

- Нет никого.

- Где живешь?

- Нигде.

- А цветок, говорил, - кому же он?

- Величке. Девочка такая маленькая. Встретил ее - пообещал. Потому что она никогда не была в пуще.

Бортник снова долго думал.

- А постой-ка! - заговорил он после паузы. Умело и быстро он начал спускаться вниз, и только теперь Сивоок увидел, что человек этот укрывался за одной из бортей, - видно, у него там была заранее приготовлена засада, из которой он видел все вокруг, сам оставаясь незамеченным.

Он соскочил на землю, держа наготове натянутый лук со стрелой, направленной прямо в Сивоока, и недоверчиво начал приближаться. Был совершенно маленьким, ободранным, словно бы только что вырвался из медвежьих объятий, но лицо у него было умное, сообразительное, в особенности поражали глаза - в зеленом блеске, хитрые и юркие.

- Огромный еси, - с прежней недоверчивостью промолвил бортник.

- Учился поднимать Родимов меч, - оправдываясь, сказал Сивоок, - а меч был тяжелый. Ни у кого таких не было.

- А Родим - кто?

- Дед мой.

- Где же он?

- Убит.

- Ага. Что же будешь делать?

- Не знаю.

- А цветок?

- Ну, найду его, отнесу Величке, а потом - не знаю.

- Врешь. Зачем носить цветы? Где растут, пускай себе растут. Кто это должен их носить?

- Да я не знаю. Пообещал Величке, потому что она никогда не видела.

- Все равно врешь. Должен же ты что-то делать. Борти присматривать, ловить рыбу или зверя. Добывать корни...

- Ничего не знаю.

- Вот если бы я тебе поверил, - сказал с каким-то сожалением маленький бортник.

- Так что? - без особого любопытства спросил Сивоок.

- А то, - ответил тот и отклонил лук в сторону.

Сивоок переступал с ноги на ногу, ибо до сих пор еще боялся хотя бы пошевельнуться, опасаясь, как бы глуповатый бортник не прошил его стрелой.

- Знаешь, - сказал снова бортник, - тебя как зовут?

- Говорил уже - Сивоок.

- Хорошо. У тебя и верно сивые глаза. Таких я не видел никогда. Видать, не врешь, раз у тебя такие глаза. А я - Лучук, и отец у меня Лучук, и дед. Потому что все очень метко стреляли из лука. И я. Хочешь, вон в тот сучок попаду?

- А ну, попробуй.

Стрела просвистела вверх и впилась именно там, куда указывал маленький Лучук.

- Ну? - спросил он.

- Ладно.

- Теперь видишь? Я тебя нарочно не задел.

- Гм.

- А ты не разговорчивый.

- Да нет.

- Знаешь, у тебя братья есть?

- Сказал же: никого.

- А у каждого должны быть братья.

- Пускай.

- У меня тоже нет. Знаешь. - Лучук повесил свой лук на плечо, он доставал у него до самой земли. Сивоок удивился даже, как мог парнишка натягивать тетиву. - Ты уж неси свой цветок, а потом возвращайся ко мне, и мы станем братьями.

- А как это?

- Ну, просто - братья. Всегда вместе, один за одного и один для одного.

- И что?

- А потом удерем отсюда.

- Куда же?

- За пущу.

- Я из пущи никуда не хочу, - сказал Сивоок.

- Ну, ты приходи, тогда договоримся. Я тебе расскажу. Ты еще не знаешь. Придешь?

- Ну. - Сивоок думал. - Не знаю. Может, и не найду тебя.

- Да что! Это так просто. Идти, идти - и выйдешь на нашу горку.

Сивоок немного подумал еще, но глаза Лучука сверкали так чисто и честно, что он решил быть откровенным до конца.

- У меня тур есть, - сказал он небрежно.

- Тур? - недоверчиво подошел к нему Лучук. - Убил?

- Живой.

- Так как же он - у тебя? В пуще?

- В пуще, но мой. Знаю, где лежит. Ранен.

- Давай пойдем к нему. Ладно?

- Когда я вернусь.

- Ну, я буду ждать. Хочешь, я тебе подарю что-нибудь - стрелу или нож?

- Не нужно, - ответил Сивоок, - все равно нечем заплатить за подарок. Нет у меня ничего.

- Э, да ты ведь голоден, - вспомнил Лучук. - Давай накормлю тебя. У меня есть хлеб, а мед сейчас добудем. Но только приходи.

- Приду, - пообещал Сивоок.

- Обещать легко.

Он еще не знал множества вещей. Не видел больших городов, хотя и догадывался немного о них со слов торговых людей, которые приезжали к Родиму. Не знал ни бояр, ни князей, ни императоров и почти не слыхал о них и не представлял, какая может быть связь между ним и далекими властелинами. Самое же главное, что Сивоок совершенно не представлял, в какое время он живет. А это были странные, смутные времена. Времена, когда люди созревали быстро, старились рано, времена, когда четырнадцатилетняя королева приказывала задушить ночью своего шестнадцатилетнего мужа (слишком стар для нее) и сама приходила в темную спальню, стояла на пороге в длинной льняной сорочке, держа высоко над головой свечу, присвечивала своей послушной челяди, чинившей расправу, скорую и беспощадную, и топала ногами: "Быстрее! Быстрее! Быстрее!" Это были времена, когда одиннадцатилетние епископы посылали бородатых миссионеров завоевывать для жестокого христианского бога новые пространства, заселенные дикими язычниками, и, сурово насупливая свои реденькие бровенки, поглаживая золотые панагии, украшенные сапфирами и бриллиантами, слушали, сколько непокорных убито, сожжено живьем, утоплено, изрублено и сколько покорено. "Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч"*.

______________

* Евангелие от Матфея, 10, 34.

Это были времена, когда никто никому не верил, когда вчерашний союзник, получив плату, сегодня выступал против тебя, когда князь, поклявшись на кресте перед другим князем в том, что будет соблюдать мир, улучив удобный момент, отрубал мечом голову тому, с кем только что поцеловался.

Была ли тогда любовь, в том темном и мрачном веке? Наверное же была, но пряталась далеко и глубоко в дебрях, да так и осталась непрослеженной и незамеченной, и ни один летописец или хронограф не зафиксировал ничего светлого, нежного, человечного, а только кровь, развалины, предательство, коварство.

"Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее"*.

______________

* Евангелие от Матфея, 10, 35.

И кто бы мог увидеть, как маленький мальчик, в безбрежной своей наивности, после многодневных блужданий в дикой пуще несет оттуда удивительно синий цветок в окруженный высоким частоколом, мрачный двор, из которого с трудом сумел убежать. Возвращаться добровольно в неволю ради какого-то цветка? Зачем? И кому нужны цветы в такое безжалостное время?

Но, видимо, когда творишь добро, не думаешь об этом. Заранее обдумывают лишь подлость.

Сивоок пообещал Величке, - значит, не мог не выполнить свое обещание. А почему обещал, почему такая глупая прихоть: принести цветок из лесу, тогда как у Велички вон какое множество маковых цветов в огороде?

Разве он знает? Впервые встретил девочку, непостижимое существо, похожее чем-то на тех глиняных божков, которые изготовлял дед Родим. И волосы у нее необычные, и голос, и походка. Ходила она так: руки опущены вниз, а ладони выгнуты и пальцы растопырены, словно она боится чего-то, и глаза то и дело бегали за руками, за каждым пальчиком. Так, словно не идет она, а собирается вот-вот взлететь, потому что ей здесь неинтересно. А он хотел задержать ее на земле. Не было у него для этого ничего, кроме увиденного когда-то в пуще синего цветка.