Враг женщин - Гюнтекин Решад Нури

Хомонголос, как обезьяна, ловко взобрался на дерево. Это был самый лучший номер в программе нашего циркового представления, Нермин. Невозможно передать… Если я даже в смертный час вспомню об этом, я разражусь смехом. Да ни один клоун ни в одном цирке такого не сделает!

Он спускался с дерева головой вниз, ногами кверху, цепляясь руками за ветки. Не знаю, смог бы с ним тягаться настоящий орангутанг? Думаю, что вряд ли. Когда он натыкался на прямые или слегка наклоненные ветки, он останавливался и шел по ним, как канатоходец, с широко раскинутыми в стороны руками. Иногда Хомонголос делал вид, что его колени дрожат, начинал раскачиваться и хвататься руками за воздух в поисках опоры. Затем, как будто поскользнувшись, качался, собираясь упасть, но тут же удерживал свое тело и, раздвинув ноги, оседлывал ветку, словно норовистую лошадь.

Я просто заливалась от смеха. Но сердце мое сильно стучало.

Заметив какой-нибудь крупный плод, он забирался на верхнюю ветку и оттуда, свесившись вниз головой и раскачиваясь из стороны в сторону, доставал его и срывал. Облазив все огромное дерево, Хомонголос выбрал самую гибкую, здоровую ветку, изо всех сил притянул к себе, словно тетиву большого лука, а затем отпустил и вместе с нею взмыл в воздух. Закрыв лицо руками, я вскрикнула.

Но он не упал, а повис на ветви другого дерева.

Улыбаясь, он обратился ко мне:

— Не извольте беспокоиться. Это надежный способ переместиться с одного дерева на другое. Скучно ведь спускаться вниз, потом опять лезть.

Я немного пришла в себя.

— А как же опасность? — спросила я.

Хомонголос стал жевать здоровенный инжир. Надувая щеки, он заворчал:

— Для уверенного в своих движениях человека опасность сведена к минимуму. Ведь и когда человек идет спокойно по улице, на голову ему может упасть кусок черепицы. Техника — это совсем другое, сударыня. Разве вам в школе не объясняли, что такое катапульта Архимеда и как она действует? Мой метод основан на таком же принципе. В связи со всем вышеизложенным я могу утверждать, что опасности почти нет.

— Прошу вас, господин Зия, спуститесь на землю…

Он между тем, цепляясь, как обезьяна, руками за ветви, перебирался на другую сторону дерева.

Слова Хомонголоса задели меня за живое. Теперь даже если бы он умер у меня на глазах, я не проявила бы к нему ни малейшего сочувствия. Но место, к которому он приближался, было настолько опасным, что я снова не смогла сдержаться.

— Осторожнее, господин Зия! — закричала я. — Вы двигаетесь прямо к отверстию колодца.

Хомонголос отвечал:

— Не бойтесь, я заметил. Это нешуточное дело. Но там висит такой плод, просто настоящий царь всех смокв. Как жаль, что вам оттуда не видно. Но вы поймете, что я прав, когда спущусь. Мы его либо разделим, либо бросим жребий. Царя инжира поместили в таком месте, чтобы он избежал всевозможных нападений. Ну мы его не отдадим на корм жалким воробьям.

Ветки становились все тоньше. Он слегка встряхивал их, чтобы оценить гибкость, и шелестел листвой.

У меня закружилась голова, в глазах потемнело, а сердце билось так, будто собиралось выскочить из груди.

Я уже не смотрела вверх, только слушала то, что он говорил сам себе:

— Осталось всего меньше метра до царя инжира. Если мы это расстояние благополучно преодолеем, все хорошо… Ах, проклятый царь. Ты тут расселся прямо посередине в наш век демократии. Ну, я с тобой сейчас рассчитаюсь!

Вдруг сверху послышался ужасный треск. Хомонголос закричал: «На помощь!» Я невольно взглянула в ту сторону. Он продолжал кричать душераздирающим голосом, а сам раскачивался, держась за сломанную ветку, торчавшую прямо над разверстой пастью колодца. Не знаю, Нермин, как я в тот миг не умерла от волнения. Наконец ветка с шумом обломилась, и Хомонголос с тем же душераздирающим криком исчез в глубине колодца.

Вода глухо отозвалась на удар. Потом все смолкло. Эта тишина потрясла меня еще больше, чем крики Хомонголоса до этого.

Я побежала к дому, крича во весь голос.

Но слишком далеко бежать не было необходимости. Те, кто танцевал возле дома, тоже слышали крики Хомонголоса. Вся толпа во главе со спортсменами побежала в нашу сторону, цепляясь за ветки, спотыкаясь в темноте и падая один на другого.

Спортсмены были ловкими и предусмотрительными. Они зажгли электрические фонари вокруг колодца.

Из-за того, что я находилась в полуобморочном состоянии, я толком не видела, как они вытащили из колодца Хомонголоса. Когда я пришла в себя, я была на руках у Хандан. Она казалась взволнованной не меньше моего.

Всхлипывая, но не плача, она сотрясалась всем телом.

— Что случилось? — спросила я, но на мои расспросы она отвечала только: «Не знаю, не знаю!» Когда она поняла, что я пришла в себя, ей самой, казалось, захотелось упасть в обморок. Не обращая на это внимания, я побежала к тем, кто стоял возле колодца.

Юный спортсмен удержал меня за руку и тихо сказал мне:

— Умоляю вас, не смотрите… Вы сильно огорчитесь, — и попытался увести меня прочь.

Я видела, что много людей суетится в свете принесенной из дому большой лампы. В саду стояла страшная тишина. Все разговаривали вполголоса, из темноты сада слышались женские всхлипывания.

Я с трудом собралась с силами и вырвалась из рук спортсмена, произнеся будто бы с упреком:

— Оставьте… Что вы делаете?

Вокруг меня появились другие люди, которые пытались удержать меня, не допустить к толпе.

Господин Ремзи, держа меня за руку, убеждал:

— Не волнуйтесь, госпожа Сара, только, прошу вас, не смотрите туда… Вы начнете переживать…

Сквозь зубы я спросила:

— Он умер?

Ремзи клятвенно заверил меня, что Хомонголос жив.

Тем не менее я настаивала, что должна сама все увидеть. Хомонголос лежал, вытянувшись на камнях, которыми была вымощена земля вокруг колодца. Какие-то люди, лиц которых я не могла различить, пытались, склонившись над ним, привести его в чувство.

Невольно я уткнулась лицом в плечо господина Ремзи. Грудь заложило, дыхание прерывалось, в горле застрял стон, но тем не менее сквозь пальцы, которыми я прикрыла лицо, я наблюдала за Ремзи.

Я слышала, как мой дядя, беспокойно взглянув на часы, произнес: «Смилостивился бы Аллах, нашли бы доктора!» В этот миг все, кто занимался Хомонголосом, вдруг замерли. Послышался чей-то громкий голос: «Зия, Зия!» И в ответ на него легкий стон. Напряжение, охватившее все сердца, стало понемногу спадать. Раздались голоса: «Он жив… Счастье… Он открыл глаза».

Я растолкала тех, кто стоял впереди меня. Я рыдала во весь голос. Хомонголос и в самом деле открыл глаза. Он словно что-то хотел сказать, но не мог. Он едва шевелил губами.

Присутствующие вытягивали шеи, напрягали слух, чтобы услышать его первые слова. Вокруг Хомонголоса снова воцарилось молчание. Хомонголос, опираясь на локти, попытался приподняться.

Еле слышным усталым голосом он произнес:

— Где я? Я спасся?

— Ты спасся, Хомонголос… Слава Аллаху, спасся.

Потом он простонал:

— Я спасся… Я знаю. А что с моим инжиром? С инжиром?

Сначала все подумали, что из-за случившегося с ним несчастья он тронулся умом. Но коварная, бесовская улыбка, бродившая по его губам, сразу все нам разъяснила. Хомонголос опять обманул всех и теперь потешался над нашей тревогой. Он разыграл здесь, у колодца, ту же комедию, которую разыгрывал прежде в открытом море с пассажирами парохода.

Первоначальное удивление присутствующих сменилось злостью и возмущением.

Рослый предводитель спортсменов, хлопнув в ладони, воскликнул:

— Разрази тебя Аллах! Разве с этим шутят?

Все вокруг зашумели.

Даже мой дядя, забыв об уважении к гостю, возмутился:

— Что это за шутки? Вы просто свели нас с ума!

Хомонголос, ничего не замечая вокруг, с шумом выпустил воду из ушей, изо рта и, встрепенувшись, вскочил и кинулся к колодцу с криком:

— Мой инжир! Где инжир?

Вся компания направилась к дому, включая и Хомонголоса. Его хотели поместить в отдельную комнату, дали ему другую одежду. Но он не согласился. Он велел своим товарищам разложить в одном из углов сада костер из сухих веток.