Бедолаги - Катарина Хакер

Деньги лежали у Джима в кармане, конверт со смехотворно маленькой суммой, с двадцатью фунтами по одной банкноте, Бен беспокойно топтался на месте, а Джим ухмылялся. Нелепо дурить Элберта, на Бена-то он просто наорет, но вот если Джим не объявится, добра не жди. Джим взял мешок, сунул Бену конверт и рванул прочь. Нелепо, не стоит таких усилий, хотя забавно слышать за спиной пыхтенье Бена — возмущенного, униженного, вот и пусть жирдяй догоняет, ишь раскраснелся. Джим обернулся еще раз, махнул рукой и легко побежал дальше, полный ненависти.

Крупных неприятностей Элберт не устроит, все — таки Джим надежный партнер, один из немногих с тех пор, как все разбежались, с тех пор, как с Кингс — Кросс их прогнали экскаваторы, грузовики и инженеры-строители, о чем Элберт сокрушался так, будто Кингс-Кросс — гостиная его родной бабушки, а сам он давно не имеет точек в Клэпеме и Холлоуэе, в Брикстоне и Кэмдене. Пыхтенья Бена уже не было слышно, и Джим заметил, обернувшись, что тот ищет, где укрыться, хотя красное лицо выдает его даже издалека. Зато сам он может сойти за бегуна, который покидает парк, легкой трусцой через дорогу, мимо белых невысоких домов, якобы построенных лучше, чем коробки шестидесятых-семидесятых. Такси перекрыло проезд, машины загудели, один водитель высунул голову из окошка и выругался так смачно, что Джим рассмеялся. Квартира у него отличная, и Бену знать о ней незачем. Джим все равно оторвется от него во дворах, там, где теперь строят спорт-клубы и ресторан, но Джим-то знает все забегаловки, все мастерские, вон кто-то открыл печатный центр, так Джим и продал там недели две назад три пакетика, которые выхватил из рук того ошарашенного типа на рынке Кэмден — Лок.

Вот улочка, дугой ведущая почти до станции «Кентиш-Таун», где маленькую площадь непонятно зачем перекрывает стеклянный купол на зеленых металлических опорах, как будто тут собирались устроить крошечный рыночный павильон. Но на скамейках сидят только бомжи, в руке банка пива или сидра, бойко заговаривают с прохожими, со школьниками в зеленых и черных курточках, в клетчатых юбочках или понуро тащатся к входу в метро клянчить билеты. Омерзительная компания, среди них одна женщина в долгополом летнем плаще, улыбнулась ему, и он осклабился в ответ, рысцой пробежал вверх по Лейтон-роуд, нырнул налево в проулок и еще раз осмотрелся. Бен отстал. Жирная свинья. И не только из-за Мэй. Хватит с него Бена, Элберта и всех остальных. Хватит с него полицейских, шьются кругом, будто они-то и помешают взлететь на воздух домам, людям, частям тел, оторванным ногам, хватит с него, что жизнь застыла на месте. Хватит с него подростков, которые приезжают на поезде невесть откуда за наркотой, жадные и испорченные, хватит девчонок, которые выпрашивают на выпивку, хоть на глоток, а потом куда-то пропадают или торчат в подворотнях, съежившиеся, изгаженные. Он боялся найти Мэй там, где она и была, пока ее не подобрал Элберт. Один, без Мэй, он из Лондона ни ногой. Но покоя ему тоже хочется. Что-то вспыхивало в его мозгу, вспыхивало снова и снова, и тогда проваливались целые часы или дни, но оставался белый ослепительный свет: только бы ее найти, только бы найти Мэй.

13

Капли дождя сливались в длинные ленты, ленты набухали, образовывая изгибы и плотные узлы, лопались и разбегались в стороны тонкими быстрыми змейками, чьи жала казались ядовитыми, но не по правде, ведь далеко им не отползти, их заглатывает более широкий и медленный поток. Лишь некоторым удается уйти, и они стучат по перекладине оконной рамы, по замазке, серой или почти черной, пористой. А что с ними бывает потом, Саре не видно, даже если прижаться щекой к стеклу и посмотреть вниз. Прожорливые, широкие, с палец толщиной, ручейки сбегают по стеклу — кто быстрее, и с неба одна за другой летят капли дождя, расшибаются оземь, стекаются в лужи, и их навеки проглатывает клокочущий водосток. В блеске некоторых крупных капель, когда они шлепаются о стекло и на миг словно замирают от удивления, что-то виднеется — мелкое ли насекомое с просвечивающими крылышками, частичка ли копоти, песчинка ли, пылинка. Поблестит, поблестит одно мгновение, и вот, уже петляя, крутясь волчком, срывается вниз или плавно скользит и, может, еще чуть задержится, покажется во всей своей стылой прозрачности — что-то крошечное, унесенное оттуда, куда уже не вернуться.

Иногда к стеклу лепились и штучки покрупнее: прелый после долгой зимы рваный лист с тонкими прожилками, или клочок бумаги, или лоскуток, еще не пропитавшийся водой и не способный сопротивляться ветру. И слизни, тягучие, темноватые, как сопли из носа после долгой поездки на метро. Слизни прилеплялись к стеклу, как жуки, и Сара сначала искала их по всему окну, а уж потом начинала разглядывать мокрую от дождя улицу. Жаль, не работает будильник на каминной полке, не движутся стрелки, а ведь Дэйв обещал принести новую батарейку, батарейку или даже другие часы для нее одной. В дождливую погоду трудно понять, утро сейчас или день и как движется время.

Человек с тачкой в дождь появлялся редко. Оттого, думала Сара, что он не может звонить в колокольчик, высоко-высоко его поднимая и раскачивая, ведь капли дождя мешают язычку, а без колокольчика никто и не узнает, что он тут, на улице, стоит перед дверью и ждет, не пригласят ли его зайти. Как думала Сара, этого человека зовут в дом потому, что он приносит счастье, и если он что-то забирает — это добрый знак, ведь у всех есть лишние, ненужные вещи. Однажды его позвали в соседний дом, и тачка оказалась нагружена доверху, так что он уходил по улице медленно-медленно, с трудом удерживая равновесие. Но обычно тачка была пуста или в ней валялся какой-то хлам. Сара удивилась, когда теперь этот человек возник на улице под дождем и помахал рукой, махнул рукой в никуда. А вдруг он машет Саре, заметив ее в окне? Она нагнулась, стукнувшись головой о батарею, уперлась обеими ладонями в ковер, затем осторожно выпрямилась. Мимо проехала машина, в дождь машины шумят сильнее, на мокрой дороге колеса заглушают шум мотора, машина прорычала, прошуршала, обогнула человека с тачкой. Сара выглянула на улицу. Человек стоял прямо перед домом, махнул снова, что-то зажав в свободной руке, только не колокольчик, другое. Сара залезла на подоконник, встала на цыпочки. Он знаком позвал ее выйти, отпустил вторую ручку тачки и указал на то, что держал высоко в другой руке, и тут Сара поняла. Вцепилась пальцами в деревянный растрескавшийся подоконник, щепка впилась ей в кожу. Человек стоял, не двигаясь, лица различить не удавалось, ведь дождь не прекратился; он оставил тачку на дороге и пошел по тротуару к низкой чугунной ограде, лицо растянулось в широкой улыбке, он опять махнул рукой, а рот открыт, и Сара на миг испугалась, что он подойдет еще ближе. Их взгляды встретились. Она рукой потрогала веко — распухло и болит, ей опять стало плохо, как вчера вечером, и перед глазами поплыли полосы — вытянутые ровные полосы, каких она прежде не видала, будто прорезанные в стекле, чтобы быстрее стекали струи дождя, смывая слизней, параллельные линии, о каких она ничего не знала, потому что не ходила в школу. А потом вдруг окно стало выглядеть как обычно, и капли дождя, шлепнувшись о стекло, стали разбегаться тонкими змейками и сливаться с другими.

— Эй, девочка! — крикнул он Саре.

Так крикнул, будто обратился по имени, и ей вдруг показалось, что его послал Дэйв оттуда, где жил тайком, из того места, о котором упоминал только шепотом, прижав палец к губам и со смешинкой в глазах, ведь однажды он возьмет Сару с собой, но пока это тайна. Однако вот стоит человек и, отвратительно ухмыльнувшись, цепляет куклу на острие чугунной ограды, словно забивает кол между ее грязно-белыми ногами, высунутыми из-под зеленого платья, торчащими в разные стороны, и все беззвучно: часы, и время, и дождь.

Позже дождь прекратился, вода с бульканьем исчезла в водостоке под почтовым ящиком, асфальт посветлел, а небо, хотя черные облака уплыли вдаль, оставалось темным, с зеленой опушкой по краю, как на зеленой подкладке. Дэйв показывал ей такую подкладку, приносил лоскуток ткани для плаща — так он сказал, — для плаща, в котором заберет ее туда, где в ожидании Сары играют принцессы и где они никогда не расстанутся. Плащ будет его охранять. «Возьми лоскуток и поцелуй, вот так — на счастье».

Еще позже у калитки появилась Полли и замяукала, желтыми глазами пристально глядя на Сару, которая шла к ней медленно-медленно: ноги затекли от долгого стояния на подоконнике. «Давай, котеночек, открой ей, — сказал бы Дэйв, — выйди на улицу и позови, ведь дверь террасы заперта, а пока Полли идет, ты добеги до ограды и возьми свою куклу, это совсем близко, и все втроем заходите внутрь. Втроем. Полли гуляла два дня, а Долли ты ищешь уже неделю, правда?»

Внизу кукла разорвалась, желтый наполнитель вылез наружу, зеленые руки висели плетьми, будто вывернутые, но лицо в порядке, и запах тоже, хотя она промокла и пахла, как Полли, когда являлась домой из-под дождя. «Видишь, — шепнул Дэйв, — вещи часто теряются, но самые главные из них обязательно вернутся, когда-нибудь ты их найдешь».