Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Данная новость, признаться, меня сильно удивила: уж не счастью ли чужому боятся помешать родители? Иначе для чего бросать одинокую дочь — вдову?
— Там бомж какой-то забрался — вот они и решили, — тихо рассказывала Люська Козюлина.
Она сидела в глубоком кресле, разглаживая на бедрах платье. Росту в ней было чуть меньше, чем у меня. Это был тип женщины спортивного телосложения. Густые темные волосы кольцами струились у нее по голове, спадая на плечи. У Люськи были природные кудри.
Она посмотрела по сторонам, и я вдруг понял, что в квартире нет Мишкиного портрета. Раньше был. Я хорошо это помнил, потому что портрет стоял на серванте.
— А где Мишкино фото? — спросил я напрямую.
— Тяжело мне пока что с ним, — сказала Людмила. — Кажется, смотрит за мной беспрестанно, куда бы я ни пошла.
— В этом нет ничего странного, — сказал я. — Это эффект портрета. Причем каждого, без исключения.
«От моих слов вряд ли ей станет легче, — думал я, — потому что нелегко понимать, что чей-то взгляд беспрестанно следит за тобой — пусть даже с портрета. Так что, может, она и права, что убрала его подальше — позже опять поставит на видное место…»
Ребенок проснулся и заплакал. Возможно, он пробудился из-за меня, и я стал извиняться.
— Есть захотел, вот и проснулся, — успокоила меня Люська.
Она подошла к кроватке, нагнулась, развернула пеленки и стала поглаживать малыша. Тот покряхтывал, какое-то время терпел, а потом вновь расплакался. Мать сменила ему подгузник, вновь запеленала и взяла на руки.
— Отвернись.
Людмила вернулась в кресло и стала кормить ребенка грудью. Тот чмокал, торопясь, и даже прикашливал. Потом он утомился, а я по-прежнему смотрел в окно.
— Можешь повернуться, трапеза закончена, — сказала Людмила. Потом спросила у меня, не хочу ли я чаю.
Но я ничего не хотел. Чего я хотел, так это определенности в жизни. На носу защита дипломной работы, а мне приходилось бегать по складкам местности, словно зайцу.
— Что случилось?
Пришлось рассказать ей про случай у девятнадцатой школы.
Казалось, мои слова не заинтересовали ее. Возможно, оставшись без мужа, она испытывала даже злорадство.
— К Вере Ивановне сегодня заехал, — проговорил я, чтобы не сидеть истуканом.
— И что она там? — вдруг оживилась Людмила. — В том же все духе? Пылит, старуха?
— В каком смысле? — вопросы меня удивили.
— Меня, чай, ругает.
— За что?
— Ой, не надо!
Людмила вскочила из кресла, положила ребенка в кроватку и стала ходить по залу, на ходу поправляя предметы.
— Она же всем теперь говорит, что я во всем виновата. Даже Вялову наплела, будто у нас с Козюлиным были плохие отношения. Хотя какое теперь это имеет значение, когда его нет…
Она назвала мужа по фамилии, как и раньше, еще при жизни. Откуда взялась у нее эта плюющая в душу привычка. Слышать подобное было невмоготу даже мне, человеку постороннему.
— Как ты у нее оказался? Специально ездил, что ли? — спросила она.
— Говорю, по пути заехал. Оформляюсь в милицию тоже, проходил комиссию… Там же рядом как раз…
— И кем ты?
— Следаком в РУВД.
— А-а-а, вот оно что…
Людмила понимающе качнула головой. Она вернулась в кресло и снова стала расспрашивать про бывшую свекровь, и это походило на допрос.
— Зря ты так на нее, — тихо отвечал я. — Вера Ивановна потеряла единственного сына.
— А я кого потеряла?! — вскинулась Людмила. — По-вашему, я потеряла куклу?! Или все же человека?
— Мы не виноваты, что так случилось…
— Не виноваты? И она, скажешь, не виновата?! Ты-то, конечно, не виноват…
Скорее всего, это был результат накопившихся чувств. Не скажи я о Вере Ивановне, не было бы и этой истерики.
Дверной звонок заставил меня вздрогнуть. Люська поднялась и пошла открывать.
— Посмотри сначала, кто там стоит, — метнулся я следом.
— Да ладно тебе, — огрызнулась та на ходу. — Будут меня учить еще…
Люська была неузнаваема. Однако за порогом оказалась ее мать. Та, сверкнув на меня взглядом из-под ресниц, прошла с сумками сразу на кухню. Потом вернулась и стала разуваться в передней.
— Соскучился, значит? — почему-то спросила она.
Вопрос был бессмысленным, и я промолчал.
— Как живешь? — снова спросила тетка Елена. — Не женился пока?
От подобных расспросов меня коробило. Но я отвечал, что пока не женился и не собираюсь. И еще я сказал, что нет пока той, которая согласилась бы выйти теперь за меня.
— Он у Веры был только что, — сказала Люська. — По пути, говорит, заехал.
Информация о свекрови, как видно, была для нее важнее, чем то, что вчера нас с Петькой едва не прикончили.
— И как она там? — спросила Орлова. — Плесенью не покрылась от злости?
— Плачет, — ответил я, глядя в пол.
— Ну и пусть плачет… Осторожнее надо быть. Обыскивать. А то собрались впятером, а обыскивать будет дядя — не так ли?
Линолеум плыл у меня перед глазами. Я не верил своим ушам: о Мишке говорили, словно он был посторонним.
— Я тоже там был, между прочим, — сказал я. — Мы не смогли его обыскать. Такое бывает. Раз в жизни, может…
Голос мой отдавал железом.
— Да это я так. К слову пришлось, — принялась лебезить Орлова. — Иначе же как это можно объяснить. Извини уж…
Она прошла в зал и уселась в кресло, в котором я перед этим сидел.
— Говорят, дурачок хочет дом продать — слыхала? — сказала она дочери, поглаживая руки. — Пока этот сидит.
— Кто? — спросил я.
— Биатлонист, — ответила Орлова, и на лице у нее вдруг мелькнула едва заметная волна.
— Так он же сидит, — напомнил я.
— А шут его знает, — замялась та. — Говорят, что хотят продать через кого-то, а как — не знаю. Ему же деньги нужны на защиту… Троим адвокатам платить — шутка в деле…
Орлова обернулась к дочери. Та смотрела в сторону матери ледяным взглядом.
— Выскользнуть, значит, собрался, — подумал я вслух. — Он думает, что это ему поможет.
Люськин взгляд устремился теперь ко мне. Казалось, она едва сдерживает себя, чтобы не закричать.
Глава 9
Смотреть на косые взгляды, естественно, мне быстро надоело. Распрощавшись, я шагнул к двери.
— Не открывайте никому, пока не посмотрите в глазок, — наставлял я женщин на ходу. — Мало ли что… Короче, будьте начеку…
— Ладно, будем, — вяло отвечала Люська, провожая меня за дверь. И снисходительно улыбалась, словно заранее зная, что с ней-то уж точно ничего плохого не случится.
Захлопнув за собой дверь, я поскакал вниз,
