Кирвалисская ведьма (СИ) - Стриковская Анна Артуровна

Тем более, что я знала, то было дальше. С тех пор каждого наследника герцога Кирвалисского в возрасте четырнадцати лет забирали ко двору. Так мего неизвестно чему обучали, в семнадцать он обязан был вступить в императорскую гвардию, а домой возвращался только тогда, когда приходило время занять место отца. И обязательно с женой, которую подобрал для него добрый дядя император.

Но что об этом говорить, дело прошлое. Меня куда больше интересовал современность: хозяйство, деньги, порядок. Тереза меня в этом поддерживала, учила всему, что знала сама, и выписывала книги по тем вопросам, в которых была нетверда.

Так продолжалось больше двух лет. Тётя раз два месяца на неделю ездила домой, проверяла деятельность своей дочери и возвращалась. Хотя она была нудновата и имела привычку по любому поводу читать нотации часа так на два, на три, я ее любила.

Она же, как мне кажется, особых чувств ко мне не испытывала. Я ее просто устраивала такая как есть: спокойная, усидчивая, послушная девочка. Вот брата моего она не переваривала, поэтому все ее эмоции были направлены на него. На Эгги она могла орать, регулярно его наказывала, запирая в погреб, а меня за все время ни разу даже не похвалила, как будто мои успехи никакой ценности не имели.

Похвалы я получала от мэтра Гергия, к которому привязалась, поэтому рыдала, когда он от нас уехал. Произошло это, когда мне было пятнадцать, почти шестнадцать. Наш отец наконец вернулся домой.

Перед возвращением он прислал письмо, в котором сообщал тете Терезе, что больше в её услугах не нуждается. Ещё прислал чек на приличную сумму, я знаю, потому что оформляла его для того, чтобы внести деньги в банк. Но эта щедрая оценка её работы тетушку не обрадовала, так оскорблена она была его отношением.

Отец даже не счел нужным с ней встретиться и поблагодарить лично. Ее отослали как прислугу, не посмотрев на то, что они одной крови. Возмущение ее было так велико, что она не осталась его встречать. Мне сказала: "Увидимся, Алекс", села в наемную карету и уехала.

Глава 5

На другой день после отъезда Терезы прибыл отец, тоже в наемной карете. Я смотрела и не узнавала. Я помнила отца высоким, статным мужчиной с гривой темных, как у меня волос, и пронзительным орлиным взглядом светло-карих глаз. Он был некрасив, но значителен и считался в наших краях видным мужчиной. Тот, кто вылез из кареты, был попросту страшен.

Всего за два года Оттон переменился так, что родная мать не узнала бы. Он очень пополнел, сделался грузен и неповоротлив. На лице наросли брыли, как у пса, они ярусами спускались на воротник. Нос покраснел и раздулся, а глаза наоборот, потеряли свой яркий цвет, стали маленькими, водянистыми и подслеповатыми. Даже мне, неискушённой девочке, было ясно с первого взгляда, что он стал пить.

Отец оглядел вычищенный до блеска двор и дом, сплюнул и прошел в свой кабинет, приказав подать себе вина. Закуски не спросил, а в моей книге по медицине говорилось, что это признак того, что пьянство стало болезнью. Уже тогда его надо было поставить в рамки и ограничить в дееспособности, но что я могла, пятнадцатилетняя девочка.

Герцога Оттона могла остановить разве только жена, но ее уже с нами не было.

В наше налаженное хозяйство он ворвался как ураган и за месяц сломал все, чего добилась тетя Тереза за эти годы. Разогнал слуг, поругался с магом до того, что тот сложил свои вещи и был таков, разорил пару арендаторов и потерял доходы с земель, поссорился с соседями и нажил на свою голову несколько весьма разорительных исков. Когда же нанятый адвокат стал склонять его к мировой, просто побил беднягу. Это тоже стало ему в хорошие деньги, но, казалось, отцу на всё наплевать.

Меня он поначалу видеть не желал, отказываясь даже взглянуть на родную дочь. Потом случайно встретил в коридоре. Он был в стельку пьян, поэтому в первый и последний раз в жизни погладил меня по волосам и сказал ласково:

— Бедная девочка, ничего не взяла от матери. Ты такая же уродина, как твой несчастный отец.

После этого в течение трех лет я не слышала от него ни единого обращенного ко мне слова.

Единственное, что меня мирило с ним, это то, что он услал Эгмонта из дома, записав его в придворную школу. Закрытое учебное заведение для отпрысков знатнейших семейств должно было подготовить моего брата к тому, чтобы в свое время занять кресло герцога Кирвалисского в королевском совете.

Совет этот собирался дважды в год в мирное время и должен был действовать на постоянной основе во время войны. Во времена моего детства отец регулярно уезжал в столицу для участия в заседаниях, после его возвращения он не ездил туда ни разу, отговариваясь болезнью.

Мы жили странной для родственников жизнью. В одном доме, но полностью порознь. Я ограничила свою деятельность присмотром за кухней, чтением и конными прогулками, теперь уже не с Жюстеном, которого отец ни с того, ни с сего уволил, никого не взяв на его место, а в одиночестве. Говорят, это неприлично для юной девицы, но запретить мне выезжать без сопровождающего было некому.

Отец общался только с дворецким и новым управляющим, присланным из империи, из своих комнат выходил редко, но когда это случалось, вся прислуга пряталась, чтобы не попасть под пьяную руку. Я поступала точно так же: старалась не лезть к нему на глаза. Отмечала только, с какой скоростью в наших винных погребах исчезают крепкие напитки. Хорошо еще, что наши предки были запасливые: вина Оттону могло хватить на то, чтобы не просыхать еще лет сто.

За три года герцог очень сильно опустошил свою казну и казну герцогства собственными глупыми поступками, совершенными в пьяном виде. Наконец до него дошло, что денег стало не хватать, и он решил поправить дела, выгодно выдав меня замуж.

Призвал впервые за три года пред свои очи, осмотрел, скривился, как от кислятины, но вынес вердикт:

— Крепкая здоровая девка, что им ещё нужно. Детей рожать сможет, а что не красавица… Не всем же ими быть.

Я внутренне задрожала от ужаса, но вслух произнесла только:

— Как вам будет угодно, папенька.

Боялась я не зря. Первым же женихом оказался мерзкий пузатый пьяница, его собутыльник из столицы (имени не помню). Приехал, оглядел меня масляными глазками, ущипнул за зад и сказал только:

Хороша кобылка. И личико ничего, черномазенькое, но гладенькое.

В общем, они с отцом сговорились, что свадьба состоится через две недели. Раньше никак, потому что невесте нужно сшить платье. Для этого из столицы прибыли три швеи и закройщица.

Ясное дело, я хотела взбунтоваться, пойти к отцу и высказать ему все, что думаю об этом, с позволения сказать, женихе. Но после здравого размышления решила, что это ни к чему хорошему не приведет. Еще потащат под венец за косу, а после обряда пути назад не будет. Вот если он сам откажется…

Результатом моих раздумий явился коварный план. Подробностей передавать не стану, скажу только: толстяк обварился горячим киселём. Совершенно случайно зашёл на кухню и вывернул на себя полную кастрюлю, да так, что жениться ему временно стало нечем. Что его туда понесло и как он это сделал, никто так и не понял.

Ожоги от киселя — самые злые. Я не зря читала медицинские трактаты, знала, как вывести урода из строя всерьез и надолго. Отец вызвал ему лекарей и уговаривал остаться, но толстяк погрузил свою поврежденную тушу в карету да и был таков.

На этом отец не угомонился. Следующим кандидатом стал граф Егирский, старый как мир и уродливый как грех. У него уже было четыре жены, всех их он пережил, но никто не удосужился подарить ему наследника. Я не горела стать пятой племенной кобылой в его стойле, тем более, молва твердила, что всех своих жен он просто-напросто уморил голодом из скупости. Зачем мой отец решил связаться с этим сквалыгой, удивляюсь до сих пор.

Так как платье было уже пошито, свадьбу собирались играть как можно скорее, поэтому и действовала я без проволочек.