Радуга Фейнмана. Поиск красоты в физике и в жизни - Леонард Млодинов

– Ты разве не в курсе? – прошептал он. – Он же выгорел. Они ему дали постоянное профессорство сразу после аспирантуры, потому что все за него передрались. А оказалось, он однозарядный, – Константин хмыкнул.

Однозарядный. Я тоже хмыкнул в ответ, вынужденно, а сам при этом подумал: «Прямо как я». Если не считать того, что чудовищной ошибки дать мне постоянное профессорство никто не совершил. Через несколько лет я буду совершенно пропащий, думал я, и тогда придется заняться унылым делом, как мой сосед – оборонной промышленностью. Я, правда, не представлял, как буду разрабатывать ракеты: во всяком случае, не имея право решать, на кого их нацеливать.

Голова у меня по-прежнему болела, и я отправился к профессорской секретарше Хелен за добавкой аспирина. Ее кабинет, тоже по соседству, но с другого бока, размещался между кабинетами Марри и Фейнмана столько же лет, сколько здесь обитали титаны. Приближаясь к ее кабинету, я расслышал, как она говорит кому-то:

– Ну вы и устроили этому операционисту.

Голос Марри ответил:

– Ой, вы слышали, да?

Голос Хелен:

– Как тут не услышать.

Марри вышел из ее кабинета. Кивнул. Я кивнул. Зашел к Хелен.

– У вас голова болит? – уточнила она, когда я попросил об аспирине. – Неудивительно.

Я глянул на нее вопросительно: в каком смысле?

– Не обижайтесь, но вы последнее время выглядите не очень-то счастливым.

– О, я просто… мучаюсь, чем дальше заниматься.

– Ну, я в физике ничего не смыслю, но, по-моему, это у всех тут бывает. Во всяком случае, у тех, кто еще не сдался.

Я возразил:

– У Фейнмана, небось, не бывает.

– У профессора Фейнмана? Да ну что вы, он подолгу бывал на мели. Все это знают – здесь-то уж точно. Но он всегда возвращается в форму. Уверена, и вы тоже сможете.

Она выдала мне лекарство. И добавила:

– А если нет, найдете себе еще, чем заняться в жизни. Вы пока молоды.

VIII

За годы работы в физике Фейнман решил несколько труднейших задач послевоенной эпохи. В промежутках между ними, как я сам убедился, действительно случались протяженные периоды бездействия. И, конечно же, он всегда возвращался в форму. Но тогда как Марри занимался почти исключительно физикой элементарных частиц, Фейнман внес важный вклад во многие области знания – физику низких температур, оптику, электродинамику. У него словно был дар отыскивать правильные задачи – и вовремя. Я терялся в догадках: каков его подход? К чему нужно большее дарования: к выбору правильной задачи или к ее решению? А если выбрал задачу, что требуется для ее решения?

Когда вы явились ко мне впервые и предложили обсудить мой подход к задачам, я запаниковал. Потому что я на самом деле не знаю. Это как спрашивать сороконожки, с какой ноги она ходит. Пришлось задуматься, оглянуться на пройденное и перебрать кое-какие задачки.

В некоторых случаях нахождение задачи для работы – результат очень хорошего творческого воображения. А решение может и близко этого навыка не потребовать. Но есть в математике и физике задачи, с которыми все наоборот. Они, эти задачи, будто очевидны, а вот решение – трудно. Трудно не заметить проблему, ко существующие техники и методики, а также объем известной информации – немногочисленны. И вот тогда решение – в изобретательности.

Очень хороший пример – теория относительности и тяготения Эйнштейна, общая теория относительности. С теорией относительности было ясно: требуется как-то объединить специальную теорию относительности, постоянную скорость света – c – явлением тяготения. Потому что так не пойдет – чтоб существовала и Ньютонова гравитация с бесконечными скоростями, и теория относительности, ограничивающая скорость. Вот и придется, значит, как-то видоизменить теорию тяготения.

Чтобы впихнуть гравитацию в теорию относительности, ее нужно было так или иначе приспособить – чтобы свет двигался с определенной скоростью. Не разгуляешься с такими вводными, в общем. Но как же этого добиться? Вот в чем штука!

Необходимость этого действия была Эйнштейну очевидна. Всем остальным – нет, потому что и специальная теория относительности пока не казалась очевидной. Но Эйнштейн уже пошел дальше. Он увидел эту следующую задачу. Она-то была очевидна – в отличие от ее решения, и оно потребовало предельного воображения. Ему предстояло выработать принципы! Он применил факт отсутствия веса у падающих предметов. И вот на это потребовалось все мыслимое воображение.

Ну или возьмем задачу, над которой я сейчас работаю. Для всех она совершенно очевидна. Вот есть у нас математическая теория под названием «квантовая хромодинамика», от которой ждут объяснения свойств протонов, нейтронов и всего остального.

В прошлом, чтобы проверить правильность теории, нужно было просто взять ее, глянуть, что получается в теории, и сверить с экспериментом. Тут все эксперименты уже проделаны. Нам известна прорва всяких свойств протонов. Ну нас есть теория. Трудность же заключается в том, что теория – новая, и мы не знаем, как вычислять ее следствия, потому что нам не хватает математических мощностей.

Надо изобрести способ. И как же это сделать? Придется создать или придумать его. Я не знаю, как. Вот пример очевидной задачи и трудного решения.

Чтобы найти эту теорию, понадобилось сложить много кусочков воображения: люди примечали закономерности и постепенно открывали разное, вплоть до кварков, а потом попытались нащупать простейшую теорию. У этой конкретной задачи долгая история, словом. Мы долго к ней шли, а теперь нас ткнули в нее носом.

Ткнули носом. Интересное он выбрал выражение Фейнман признал, что и он, бывает, отчаивается и меня это утешило.

Вот работаю я над этой очень трудной задачей уже несколько лет. Первым делом я попробовал найти какой-нибудь математический способ решения – уравнениями какими-нибудь. Как я это сделал? Как начал понимать? Наверное, это определяется трудностью поставленной задачи. В данном случае я просто все перепробовал. На это ушло два года, я возился с такими методами и с сякими. Может, это я и делаю – применяю все, что могу, не получается, и я тогда двигаюсь дальше, пробую иначе. Но тут я понял, когда все попробовал, что не выйдет. Никакие мои уловки не срабатывали.

И тогда я подумал: ну, вот если пойму, как эта штука себя ведет, хоть примерно, мне это подскажет более-менее, какие математические приемы применить. И потратил много времени, думая, как оно работает, хоть примерно.