ЗОЛОТОЙ НЕМЕЦКИЙ КЛЮЧ БОЛЬШЕВИКОВ - Сергей Мельгунов

«Вскоре после получения в Швейцарии» подробных сведений о нем революции» в России Пауль Леви отправился с Радеком из Цюриха в Берн, чтобы повидаться с Лениным и поговорить с ним о событиях в России о его, Ленина, планах. Ленин сказал им, что хочет ехать в Россию. Но не знает, как это сделать. У него был план проехать через Германию с чужим паспортом под видом слепого. Леви разъяснил ему, что это грозит расстрелом[48]. В разговоре; был возбужден вопрос о возможности официального пропуска через Германию, и Леви условился с Лениным, что он, Леви, попытается выяснить, не согласится ли германское правительство пропустить через Германию Ленина и его друзей. Леви обратился к бернскому корреспонденту «Франкфурте? Цайтунг» с просьбой поговорить с германским посланником[49]. Журналист обещал поговорить, и сообщил затем Леви ответ посланника: он немедленно снесется с Берлином. На другой день вечером Пауль Леви находился в Народном Доме. Его позвали к телефону. У телефона оказался германский посланник. Он сказал ему, что ищет его по всему городу. Ему необходимо знать, где можно в ближайшие часы найти Ленина: дело в том, что он, посланник, с минуты на минуту, ждет по телефону окончательных инструкций по его делу. Леви был поражен, дело Ленина не терпит отлагательства даже на завтра? его, Леви, эмигранта, спартаковца, «ищет по всему городу» посланник германской империи, обращается к его помощи? и все это - чтобы оказать услугу Ленину?…у

Уже по выражению голоса говорившая с ним посланника Пауль Леви видел, как важно было это дело для германского правительства…Леви разыскал Ленина и передал ему слова посланника. Ленин |тотчас же лихорадочно принялся за составление целого перечня условий перевозки. Он ставил условия - «и они принимались». В рассказе Леви Платтен даже не фигурирует и этим самым роль его сводится в дальнейшем, по меньшей мере, к формальному посредничеству. Действует активно сам Ленин. Конечно, это только рассказ, (храненный для нас по записи слушателя - рассказ не авторизованный. Как таковой, мы и должны его принимать. Есть в нем штрих, который нельзя не отметить. Один из присутствующих, скрытый в рассказе Элькина под псевдонимом Г., человек, пользовавшийся авторитетом и имевший большие связи, утверждал, что ему определенно известно, что как раз в это время у Ленина появились большие деньги…[50]

«30» эмигрантов из «пломбированного вагона; проходившего немецкую зону, усиленно подчеркивали в интервью, данном корреспонденту П. Т. А. и напечатанном 2 апреля в стокгольмской «Политикен», что их сопровождал через всю территорию Германии «секретарь швейцарской с.-д. партии, вождь левого крыла и известный антимилитарист Платтен», что немецкие власти «точно выполнили принцип экстерриториальности» - не было «никакого контроля паспортов и багажа» (какое это могло иметь значение). и что «ни один из чиновников не имел права входить в вагон» - переговоры с представителями германской власти, сопровождавшими поезд (три германских офицера), вел Платтен. Эмигранты «запломбированнаго вагона» не вели «никаких переговоров о мире с германскими социалистами.

Правда, попытался в вагон проникнуть от имени профсоюзов «главная сводня» при Парвусе Янсен но был с негодованием отвергнут, - утверждает нелегально проскользнувшая через Германию в пломбированном вагоне «польская овечка из габсбургскаго стада», как сам себя называет К. Радек. Он написал также воспоминания о поездке 17 года - более интересные по своему заголовку: «О том, как большевистская бацилла была открыта немцами, и как она была переброшена ген. Людендорфом в Россию» («Правда» Х1.21).

В Стокгольме собралось довольно разнообразное и именитое интернационалистическое общество к моменту приезда Ленина. Оказались в Стокгольме и Адлер, и Шейдеман и, конечно, Парвус. Их «таинственная миссия», связанная с пробным шаром, одновременно пущенным австрийской дипломатией, вытекала, как было указано, из убеждения, что «события в России должны неминуемо приблизить «момент заключения мира». Об этом специально говорил Шейдеман в интервью с сотрудником венской «Neue Freie Presse» По словам Парвуса в брошюре «Правда глаза колет». Стокгольм 1918), он хотел повидаться с проезжающим Лениным, но тот отказался от личной встречи и, по-видимому, ограничил свои свидания сношениями с «товарищами» из левого крыла шведской партии. Через «приятеля» (пожалуй, нетрудно догадаться, что этим приятелем был Ганецкий, с которым Парвус, как утверждает он в брошюре, имел лишь денежные отношения по коммерческой части) Парвус тем не мене передал Ленину, что необходимо начать «мирные переговоры». На это будто бы Ленин просил передать, что он «не занимается дипломатией, его дело - социал-революцюнная агитация». «Пусть агитирует,» - ответил Парвус: «он станет орудием в моих руках»… В донесениях русского и великбританскаго послов в Стокгольме позиция Ленина, на основании местной информации (нашедшей, кстати сказать, отклик и в «Vorvaerts», определялась несколько по иному: Ленин заявил, что «он уверен, что через две приблизительно недели будет в состоянии вернуться в Стокгольм во главе русской мирной делегации. («Дипломатия» Врем. Прав.» - Кр. Арх. т. XX).

Так был переброшен в Россию «груз необычайной взрывчатой силы», по выражению» Троцкого. Ленинцы предусмотрительно озаботились обставить свой переезд так, чтобы во внешнем мире не представиться «орудием» в руках социал-шовинистов Германии. В историческом аспекте эта усиленная забота к установлению политического alibi вызывает скорее противоположное впечатление. Таков довольно элементарный психологический закон - преступник почти всегда пытается заранее создать себе искусственное алиби. Им в Швейцарии озабочен был Зиновьев, который писал 22 марта в Женеву: «Дорогие друзья. Дела идут хорошо… осуществляется план, который знает товарищ Минин. Платтен берет на себя все… необходимо, чтобы перед отъездом был составлен подробный протокол обо всём. Для подписи будут приглашены Платтен, Леви, представитель печати (от «Бернер Тагевахт»)… Было очень желательно, чтобы участие приняли французы. Зиновьеву представляется «крайне важным» («переговорите немедленно с Гильбо») привлечь для подписи имя Ромэн-Роллана. Кускова, первая процитировавшая письмо Зиновьева в зарубежной печати, недоуменно замечала: «если поездка эта не представляла из себя ничего предосудительного, зачем такое волнение? Зачем протокол, имена французов (курсивом)? Протокол был составлен и опубликован в Берне после отбытия «запломбированного вагона». Интернационалисты Германии, Франции, Швейцарии, Швеции, Норвегии и Польши заявили, что «они отдают себе отчет в том, что германское правительство разрешает проезд русских интернационалистов только для того, чтобы тем самым усилить в России движении против войны. Подписали «протокол» (Леви, Гилбо, Платтен и др.) свидетельствовали, что «русские интернационалисты, во все время войны неустанно и всеми силами боровшиеся против всех империалистов и в особенности против германских, возвращаются в Россию, чтобы работать на пользу революции. Этим сим действием они помогают пролетариату всех стран, и в частности пролетариату Германии и Австрии начать свою борьбу против своего правительства»… Интернационалисты Франции, Швейцарии и т.д. находили, что «русские товарищи не только в праве, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвращения в Россию».

Зачем, в самом деле, Ленину нужен был этот иностранный паспорт и свидетельство о революционной благонадежности? По приезде в Россию и заседании Ком. Совета Р. Д. 4 апреля, на котором обсуждался доклад Зурабова о пропуске политических эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России немцев» или военнопленных, Ленин» и Зиновьев настаивали на принятии резолюции, одобряющей такой обмен Им возражали меньшевики Церетелли и Богданов, полагавшие, что подобная резолюция может быть истолкована буржуазной печатью против Исп. Ком. Могут пойти толки, что Германия транспортирует в своих целях в Россию революционеров и что позиция Ленина будет связана с позицией И. К. Богданов предлагал, осудив политику французского и английского правительств и оказав давление на русское правительство, чтобы добиться пропуска швейцарских эмигрантов через Англию и Францию, осудить в то же время тех русских эмигрантов, которые «самочинно проезжали через Германию». Решение было вынесено неопределённое - не выносить, пока резолюции, касающейся проезда через Германию, и поместить в газетах фактический материал. «Вся гнусность позиции Церетелли и Богданова, не желавших одобрить проезд наших товарищей через Германию - заключает Шляпников -записана в протоколах с достаточной полнотой».

Большевиков постановление И. К. в действительности тогда «вполне удовлетворило». Вероятно потому, что проезд в «пломбированном вагоне» в те дни вовсе не вызвал широкого общественного негодования - может быть, только «покоробило». «Злой вой» патриотов России, которого ждала Крупская, в ответственных общественных кругах оказался довольно слабым. Опасения Ленина, что дело может дойти до политического процесса, что его «прямо повезут в Петропавловку совершенно не оправдались. Правда, министра иностранных дел со всех сторон предупреждали, что из Швейцарии Германия готовится «ввезти в Россию шпионов и агентов провокаторов» в целях пропаганды скорейшего мира среди рабочего класса и солдат на фронте (телеграмма Бальфура Бьюкенену 23 марта). То же приблизительно сообщалось 1 апреля из Соединённых Штатов, где возвращение социалистов, которые «должны противодействовать правительству и вести пропаганду за мир» финансируемому из посторонних источников и «возможно Германией (специально подчеркивалось, что «Троцкий находится в связи с вожаками этого движения». Указания были более определенные: так русский поверенный в делах в Берне Ону на основании данных, полученных от английского посланника, телеграфировал в Петербург 19 марта, что «среди русских крайне левых кругов Цюрихе многие лица поддерживают непосредственно связи с Германией, а некоторые просто являются тайными немецкими комиссарами». На запрос великобританского посла, что министр иностранных дел намеревается «противопоставить этой опасности», Милюков ответил, что «единственно, что можно предпринять это опубликование их имен и сообщение, что они едут через Германию… это будет достаточно, чтобы предотвратить их приезд в Россию». Министр революционного правительства глубоко ошибся, и через несколько дней ему вообще пришлось спасовать и «настоятельно просить» своих дипломатических представителей в Лондоне и Париже «по соображениям внутренней политики» не проводить «различия между политическими эмигрантами пацифистами и нео-пацифистами» и сообщать об этом великобританскому и французскому правительству.