Пролог (Часть 1) - Генрих Боровик

Здание, построенное когда-то для газеты «Нью-Йорк таймс» и похожее на корабль, опоясано темной ватерлинией, по которой бегут желтые электрические новости. Вспыхивают буквы, складываются в слова: «Наши самолёты вчера снова бомбили пригороды Хайфона…. Больше ста коммунистов убито при взятии высоты 118… Наши потери незначительны…»

Так куда же пойти? Удариться в культуру (музей бракосочетаний и музей восковых фигур, где очень похожий президент Джонсон дружески, разговаривает с очень похожим президентом де Голлем) или выбрать что-нибудь попроще? Наконец решение принято: они переходят площадь и направляются к плей-лэнду.

Здесь миллион дешёвых удовольствий. Можно заказать газету с собственной фамилией в заголовке. Можно посидеть за автомобильным рулём перед маленьким киноэкраном, воображая себя мчащимся с невероятной скоростью по улицам незнакомого города: скрип тормозов, крики, человек под колесами твоей машины.

Многое можно. Солдаты поочередно прикладываются к автоматической винтовке и стреляют из неё по окнам игрушечного дома. Из окон то и дело высовываются пренеприятные человечки — шпионы, грабители и прочая нечисть, которую надо уничтожать. Требуется попасть в человечка электрическим, зарядом, чтобы он исчез. Сразу высунется другой. И в него надо попасть. Так за пятнадцать центов, если наловчиться, можно расстрелять подряд человечков двадцать.

После сражения с окнами солдат становится против большого, ловко сделанного искусственного чело: века в натуральный рост. Человек в широкополой шляпе держит в механической руке большой кольт и смотрит на солдата пронзительными нейлоновыми глазами. В распоряжений солдата — тоже кобура и в ней пистолет на длинной металлической цепи (чтобы не украли). Действовать надо так: опускаешь в автомат десять центов, и тут же нейлоновый человек начинает поднимать правую руку и целиться в тебя из своего тяжёлого кольта. Вот здесь и надо не мешкая выхватить свой пистолет на собачьей цепи, взвести курок и выстрелить прямо в сердце нейлоновому. И если выстрелишь быстро и метко, то сработает специальное устройство и нейлоновый закричит магнитофонным голосом, будто он живой и ему действительно больно, а потом прохрипит: «Ты попал в меня, ты попал в меня»… И ещё некоторое вреден что-то там, будет бормотать в предсмертных судорогах. И тут разрешается еще несколько раз разрядить пистолет в этого типа. Снова попадешь — больше очков получишь, и в твоем распоряжении приз: карандашик, шариковая ручка или, например, резиновая подушечка, которая, если на нее сесть, издает неприличный звук, и тогда все вокруг смеются.

Трое солдат получили призы. А четвёртый сплоховал: не попал с первого раза. И зажглась какая-то лампочка, и нейлоновый сказал спокойным скрипучим голосом: «Всё, приятель, ты убит. Клади пистолет в кобуру». И солдат положил, как ему приказали, в кобуру пистолет, и рукоятка пистолета была влажной.

Перед выходом из плей-лэнда они поочередно опускают десятицентовую монету в стеклянный ящик, в котором сидит папье-машевая цыганка-гадалка. Гадалка очень быстро отзывается на десять центов — принимается отрывисто, шевелить руками и дергать головой, а на протянутую солдатскую ладонь вываливается бумажка с неясно отпечатанной судьбой. Солдаты знают, что судьба в плей-лэнде всегда хорошая — иначе кто бы гадал у этой папье-машевой стервы! — но неопределенная. Хорошо бы узнать поточнее насчет Вьетнама: ну там куда пошлют, как насчет награды и вообще. Но механическая гадалка либо старая и ни черта не знает о Вьетнаме, либо хитрая и поэтому избегает конкретностей. Она одаривает клиентов весьма туманными намеками на успех каких-то финансовых начинаний. А какие уж тут финансовые начинания, если в конце месяца — Вьетнам!

Однако солдаты явно веселеют после общения со стеклянным ящиком — даже тот, которого пристрелил бандюга в шляпе, — и, видно на радостях, выйдя на улицу, съедают по ярко-красной сосиске в мягкой булочке.

Они не возражают против того, что я сопровождаю их, время от времени щелкая затвором фотоаппарата.

Исподошвив Таймс-сквер по нескольку раз вдоль и поперёк, они скрываются в дешёвом кинотеатре под рекламой фильма «Горячие наслаждения жарких ночей». И выходят оттуда только часа через два. Впрочем, может быть, выходят другие. Тоже в белых матросских костюмах. Да это уже и не имеет значения. Морячки движутся по развлеченческому конвейеру, который уготовил им клуб ЮСО, сама площадь, Таймс-сквер, вкусы, количество долларов в кармане и взгляды на жизнь.

Впрочем, жизнь часто нарушает плавное движение конвейера.

Когда солдаты выходят из кинотеатра, площадь, например, уже немного изменилась. Нет, все на месте — и жёлтые новости, и плей-лэнд с механической стрельбой, и 007, и восковой, музей. Но в самом центре моряки вдруг видят людей с плакатами: «Остановите войну во Вьетнаме! Верните наших ребят домой!» А у входа в кинотеатр стоит седой человек в очках, без пиджака, в коротковатых кремовых брюках, и раздает листовки. И один из солдат даже берёт механически у него одну листовку, но тут же опускает руку и разжимает пальцы, потому что на листовке нарисован сожженный напалмом ребенок.

Возле пожилого человека веснушчатый парень в плотном сером костюме, при галстуке. Настырным голосом он говорит каждому, кто проходит мимо:

— Не берите у него листовки. Он коммунист! Не берите — это коммунист!

Кто берёт, кто не берёт. Но солдаты шарахаются в сторону. И сразу внимательно разглядывают первую попавшуюся витрину, с ботинками, кажется. В стекле отражаются те, что стоят посреди площади с плакатами. Когда я спрашиваю солдат, что они думают о демонстрации против войны, они поджимают губы и вытягивают шеи. Им запрещено «вмешиваться» в эти дела. Начальство говорит, что демонстрации за мир только продлевают войну. И среди демонстрантов — сплошные коммунисты.

Нельзя вмешиваться, поэтому они не берут и других листовок, на которых написано: «Уничтожить Вьетнам немедленно!»

И вздрагивают, когда к ним подбегает бойкая девица и прикалывает к матроскам бумажные, искусственные цветы. Тем более что цветы эти, как оказывается, не знак восхищения будущими героями, а товар, и девица в тапочках на загорелых ногах с цыпками, приколов цветы, требует с моряков деньжат. Приходится раскошеливаться.

С этой минуты солдаты начинают ходить по Таймс-скверу осторожней, обходя одинокие фигуры, стараясь не смотреть на середину. И некоторые даже совсем уходят отсюда. Идут, например, на Пятую или на Парк-авеню, хотя там никаких удовольствий, а только богатые магазины, куда и заходить-то страшновато.

Но не всегда солдату удается уйти от того, что его тревожит. На Парк-авеню, напротив знаменитой «Уолдорф Астории», вдруг видит сотни две людей, которые кричат хором: «Эй, эй, Эл-Би-Джей, сколько сегодня ты убил детей?» — и над ними плакат: «Остановите третью мировую войну!»

Солдат встревожен. Какая третья мировая война? В его маленьком городке, в Вайоминге, он никогда о ней ничего не слышал. И разве президент когда-нибудь убивал детей?! Детей убивают коммунисты. Это известно всем. И старшина так говорил. Нет, конечно, во время войны детям достаётся и от американцев. Но тут уж ничего не поделаешь. Правда, некоторые солдаты отказываются ехать во Вьетнам — это он слышал, знает. А некоторые призывники сжигают свои мобилизационные карточки. Он об этом тоже слышал. Но, во-первых, так нельзя, дисциплина есть дисциплина, а во-вторых, чего они этим добились? Война идёт, а они сидят в тюрьме… (Это мне объясняет Роберт Вуд из Вайоминга.)

Но всё-таки он встревожен. В голове под тарелкой от компота нет спокойствия, мерное течение мыслей нарушено.

И чтобы голова не шла кругом, солдат заходит в бар и выпивает два стакана пива «Шлиц». А оттуда прямиком — в клуб кардинала Спеллмана на Парк-авеню между 58-й и 59-й улицами. Только для солдат. Там все свои ребята. И девочки. И вообще там спокойней. Никаких проблем.

Гитара, барабан и рояль делают своё дело, честно и громко. Твист колышется и вращается по часовой стрелке вокруг столба, увитого кусками материи цветов американского флага. Белые клеши морских пехотинцев мечутся по полу, как подравшиеся голуби. В подвале душно. Пахнет средством от пота. В синем сигаретном дыму белые фигуры моряков теряют резкость очертаний и смахивают на привидения с черными петлями платков вокруг шеи. Девочки танцуют отрешенно, не глядя на партнеров.

Монсеньор Келли — гвардейского сложения прелат в черном костюме с белым, ошейником у подбородка, с красными большими руками и загорелым лицом, глава клуба кардинала Спеллмана для военнослужащих, — дает мне разъяснения:

— Мы обеспечиваем военнослужащего, пришедшего в наш клуб, полной программой общественной жизни, необходимой для человека.