«Джоконда» Мценского уезда - Ирина Павская

— Сима, я думаю, тебе надо все прекратить. — Сердечное «ты» слегка подогрело ушат ледяной воды, ухнувшей на голову. Значит, все-таки городская сумасшедшая. — Только не обижайся. Если все так, как ты рассказываешь, то, возможно, дело серьезное и может быть небезопасным. Я сам попробую этого Толяна пробить по своим каналам и что-нибудь выяснить. А ты никуда больше не лезь. И вообще… что-то я за тебя боюсь. Может быть, мне пока с тобой… у тебя… — Борис покраснел так сильно, что даже кончики ушей стали алыми. Вот это да! А как же семья, жена? Так, значит, нет никакой жены. Или все-таки есть? Ой, я не готова, кажется, к такому стремительному развитию ситуации! Мысли метались в голове, как зайцы, застигнутые охотником врасплох. Моя физиономия, наверное, сделалась чересчур красноречивой, потому что Борис покраснел еще больше (хотя куда уж больше!) и посмотрел на часы.

— О-о! — ненатурально удивился он. — Как поздно! Я, пожалуй, пойду. Ты закрой за мной получше. Я позвоню завтра. И ничего не предпринимай, прошу тебя!

Хлопнула входная дверь, и шаги Бориса постепенно затихли в ночи. А мое состояние можно было охарактеризовать как близкое к панике. Я подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя, любимую. Вот теперь можно поговорить по душам. Сима, Сима, не сама ли ты о таком предложении втайне мечтала, признайся честно. Что же тогда паникуешь и хлюздишь? Отражение в зеркале жалобно моргнуло. А как же та, последняя, история? Да, у меня уже была в жизни одна история, как говорила героиня фильма «Служебный роман». И дело не в том, что он не мог отличить Моне от Мане и путал Кандинского со Стравинским. (Это ерунда. Я уже давно поняла, что эрудиция — вовсе не залог личного счастья.) И даже не в том, что он храпел. А в том, что избранник мой милый беспрестанно врал, сначала по мелочи, а потом и по-крупному. Когда это сделалось очевидным, я еще на что-то надеялась. Но потом устала стесняться его лжи. И все кончилось. Все кончилось, а недоверие осталось. И психоаналитика с удобной кушеткой как раз поблизости не оказалось. Вот я и застряла в своих страхах. По словам Зойки, везде ищу подвох и второе дно.

Комплексы надо срочно изживать — зеркальная Сима сокрушенно вздохнула.

«Она лежала в своей одинокой, холодной постели, и противоречивые чувства обуревали страдающую душу» — так закончила бы эту главу сочинительница любовного женского романа. Чувства обуревали мою душу еще какое-то время. Потом из темноты всплыл серый слон. На нем сидел Борис и крепко сжимал в руках портрет дамы в черном. Портрет вдруг ожил: дама сердито посмотрела на меня и погрозила пальцем.

— Вставай, уже шесть утра! — прокричала она голосом Муси, и я проснулась.

Москва,

5 октября 1918 года

Дорогая Магу!

Не знаю, получишь ли ты это письмо, попробую передать с оказией. Невозможно описать все трудности нашей жизни. Нет денег, нет еды, в квартире холод. Гога заболел. Боюсь, что у него инфлюэнца, а лекарств никаких нет. Я просто в отчаянии. Многие из наших знакомых уехали за границу. Петя тоже заговаривает об этом все чаще и чаще. Боюсь, что уже поздно. Мы теперь ютимся в двух комнатах. Помнишь, как Петя заботился о своей коллекции? Так вот, сейчас картины просто сложены у стены стопками. Мы попытались переложить их газетами и старым бельем, но, думаю, такая зимовка скажется на полотнах самым плачевным образом. Хочу сообщить тебе еще одну новость. Ты, конечно, знаешь Вадима Ганина, адвоката, Петиного сослуживца? Он активно сотрудничает с новой властью, возглавляет какой-то комитет или комиссию, точно не знаю. Про него говорят ужасные вещи — будто он приходит с солдатами в дома своих бывших знакомых, проводит аресты и обыски. Каково? А был такой милый застенчивый молодой человек. Хотя, по правде говоря, он мне никогда особенно не нравился. Я всегда чувствовала в нем словно бы некоторую неискренность, да и завистлив очень, хотя и скрывал удачно. А теперь видишь, как все обернулось! Спаси нас, Матерь Божья! Ведь он всегда восторгался Петиной коллекцией. Может быть, это только слухи и я все преувеличиваю? В самом деле, стыдно думать о людях так нехорошо!

Прости, что много не пишу. Решительно нет сил. Несмотря ни на что, надеюсь, что Бог приведет нам еще свидеться, тогда и поговорим.

Передаем тебе самые горячие приветы,

остаюсь твоя Соня.

У нас в галерее опять большая неприятность. Можно подумать, что Пандора уселась на крыльцо особняка и открыла свой гнусный ящик. На этот раз несчастье настигло Васю. Ясное дело, водка до добра еще никого не доводила. Плотника избили до бесчувственного состояния. И он находится в больнице. Надо сказать, что несколько дней назад, как раз после трагического происшествия с Олей, Вася ушел в запой. Это был уже не первый случай. Нежная и легкоранимая Васина психика подобным образом реагировала на различного рода потрясения. Так сказать, отстранение от действительности. Сослуживцы и в первую очередь Си-Си с пониманием относились к этому факту и терпеливо пережидали очередную алкогольную бурю, сотрясающую естество плотника. С вычетом из зарплаты, разумеется. Но на этот раз все закончилось весьма плачевно. Директору галереи позвонили из милиции и сообщили, что накануне рано утром жестоко избитого Васю нашли недалеко от музея. Хорошо, что документы были при нем и что ночи стоят теплые. А то потерявший сознание плотник умер бы от переохлаждения. Сейчас он лежал в реанимации, а наш коллектив опять гудел, как растревоженный улей.

— Подрался с собутыльниками, не иначе.

— Да какие собутыльники! Он всегда пил один. Скорее всего, напали с целью ограбления.

— На Васю с целью ограбления? Что у него брать-то? Тем более перед зарплатой.

— А почем грабители знают, что он без денег?

— Я все-таки не понимаю, зачем было так избивать. Ну нету денег — и отпусти человека.

— Говорю вам, пьянка всему виной.

— При чем здесь пьянка? Из милиции сообщили, что он трезвый был.

— Откуда они знают?

— Ну здрассьте! Анализы-то на что? Кровь на алкоголь и все прочее. Это в первую очередь в больницах проверяют, чтобы реакции какой-нибудь ненужной на лекарства не было.

Так сотрудники судили и рядили на все лады, а меня опять к себе вызвал Си-Си.

На нашего директора просто жалко было смотреть. Неприятности последних дней заметно пошатнули его душевное здоровье. Да и физическое тоже. Всегда энергичный и бодрый Си-Си потерял свои жизнерадостные краски, как-то потускнел и даже посерел.

— Серафима, э-э-э… Ты у нас уже была представителем, так сказать, общественности. Надо, детка, еще раз потрудиться. Пожалуйста, поезжай к Васе домой, вырази поддержку и сочувствие коллектива. Заодно жене зарплату передашь. Полагаю, деньги им сейчас очень нужны. Ну и порасспроси, как он себя чувствует. Что можно приносить в больницу.

А я, признаться, даже никогда и не задумывалась над тем, есть ли у Васи семья. Фактически о нем мало что было известно. Жил себе и жил, работал, выпивал, шутил неуклюже. Ничего особенного о себе не рассказывал. Да, пожалуй, никто и не интересовался. Вот и выходит, что пока не случится несчастье, никому ни до кого нет дела.

Я приблизительно знала, где живет плотник. Он как-то в разговоре упоминал. Окраина города, частный сектор, короче, у черта на рогах. Но ничего не поделаешь — надо так надо. Я засунула поглубже в карман конвертик со скромной Васиной зарплатой и тронулась в путь.

Район, где согласно адресу проживал несчастный Василий, почему-то именовался в народе «графскими развалинами». Десятка три домишек частной постройки теснилось на обрывистом берегу реки. Небольшие огородики пестрыми лоскутами сползали с обрыва прямо в реку. Согласно всем законам физики все содержимое этих огородов давно должно было свалиться в воду, но тем не менее каждое лето там что-то буйно цвело и колосились. Кособокие, вросшие в землю избушки, убогие дворики с каким-то хламом и непременным дощатым одноместным строением — туалетом «а-ля рюсс», фрагменты потемневшей от времени, удивительной по красоте деревянной резьбы, сохранившейся с незапамятных времен, — таков был облик «графских развалин». Какой граф здесь жил и почему он все развалил, об этом история умалчивала. Во дворе нужного мне дома копошилась худощавая женщина с измученным лицом и потухшими глазами. Как оказалось, это и была Васина жена. Она молча приняла мое соболезнование по поводу случившегося, кивая головой и промакивая тряпицей слезы. Я уже было собралась идти восвояси, как вдруг в сенях дома послышался грохот, затем стон, и женщина опрометью кинулась внутрь. Через мгновение она снова появилась в дверях и срывающимся голосом попросила:

— Пожалуйста, помогите! Мне одной ее не поднять.

В узких и темных сенях на боку лежала инвалидная коляска, а в коляске был человек. Не помню как, но вдвоем мы подняли тяжелую металлическую конструкцию, и она встала на колесики.