Собрание сочинений в 12 томах. Том 3 - Марк Твен

Бедняга готов был провалиться сквозь землю. А полковник растерялся только на мгновение и тут же снова обрел голос:

— Моя собственная идея, Вашингтон, великолепнейшая вещь, скажу я тебе. Обязательно напиши о ней отцу, — только не забудь. Я тут как-то прочел несколько отчетов европейских научных обществ, мне их высылает один из моих друзей, граф Фужье[21] — чего только он не присылает мне из Парижа! — он, знаешь ли, очень высокого мнения обо мне, этот Фужье… И вдруг вижу: Французская Академия, исследуя свойства тепла, пришла к выводу, что оно не проводник, или что-то в этом роде, и поэтому, вполне естественно, должно оказывать пагубное влияние на людей с легко возбудимой нервной системой, особенно склонных к ревматизму. Храни тебя бог, мальчик! Я в одну минуту понял, что со всеми нами творится, и тут же сказал: долой все огни из печек! Не желаю я подвергать себя медленной пытке и верной смерти, нет, сэр! Человеку нужно не само тепло, а лишь видимость тепла, — вот в чем моя идея. Осталось только придумать, как претворить ее в жизнь. Пораскинул я мозгами, поломал голову пару деньков, и вот вам — пожалуйста! Ревматизм? В нашем доме теперь так же невозможно заболеть ревматизмом, как заставить заговорить мумию. Печка со свечой внутри и прозрачная дверца — вот что спасло мою семью! Не забудь же написать отцу, Вашингтон. И подчеркни, что это моя идея. Полагаю, я ничуть не тщеславнее других, но ведь вполне естественно, что, сделав такое открытие, человек ищет признания своих заслуг.

Посиневшими от холода губами Вашингтон проговорил, что непременно напишет, но в глубине души решил, что ни при каких обстоятельствах не станет поощрять подобное безумие. Он пытался убедить себя, что это изобретение полезно для здоровья, в чем более или менее преуспел, — но так и не сумел понять, что лучше: в добром здравии помереть от холода или заболеть ревматизмом.

ГЛАВА VIII

ВАШИНГТОН ХОКИНС В ГОСТЯХ У ПОЛКОВНИКА СЕЛЛЕРСА

Whan ре borde is thynne, as of seruyse,

Nought replenesshed with grete diuersite

Of mete & drinke, good chere may then suffise

With honest talkyng…

«The Book of Curtesye»[22].

Маммон. Идемте, сэр. И в Novo Orbe[23] мы

Сойдем на берег. Перу перед вами

Богатый край! Там — золотые копи,

Офир, открытый древле Соломоном[24].

Ужин в доме полковника Селлерса поначалу мог показаться далеко не роскошным, но при более близком ознакомлении становился все лучше и лучше. Иначе говоря, то, что Вашингтон с первого взгляда принял за низменный заурядный картофель, оказалось сельскохозяйственным продуктом, вызвавшим у него благоговейный трепет, ибо выращен он был в каком-то заморском княжеском огороде, под священным надзором самого князя, который и прислал его Селлерсу; лепешки были из кукурузной муки, а кукуруза эта произрастала в одном-единственном, избранном уголке земного шара, и раздобыть такую кукурузу могли только избранные; бразильский кофе, сперва показавшийся Вашингтону отвратительной бурдой, приобрел более приятный вкус и аромат после того, как гость, следуя совету Селлерса, стал пить его маленькими глотками, дабы по достоинству оценить напиток, — ведь недаром этот кофе из личных запасов одного бразильского аристократа… как, бишь, там его… Язык полковника, словно волшебный жезл, превращал сушеные яблоки в инжир и воду в вино с такой же легкостью, с какой он мог превратить любую лачугу во дворец, а нынешнюю нищету — в грядущие богатства.

Вашингтон лег спать в холодную постель в комнате, где даже ковра на полу не было, а проснулся утром во дворце; во всяком случае, он оставался дворцом, пока Вашингтон протирал глаза и вспоминал, где он находится; но потом дворец исчез, и юноше стало ясно, что зажигательные речи полковника навеяли на него волшебный сон. Накануне он устал и потому проснулся поздно, войдя в гостиную, он сразу заметил, что старой волосяной кушетки уже нет, а за завтраком полковник небрежно швырнул на стол долларов семь бумажками, пересчитал их, промолвил, что наличные у него кончаются и надо бы заглянуть в банк, и снова сунул деньги в бумажник с безразличным видом человека, привыкшего к крупным суммам. Завтрак был ничуть не лучше ужина, но полковник заговорил и постепенно превратил его в восточное пиршество. Наконец он сказал:

— Я намерен позаботиться о тебе, мой мальчик. Вчера я подыскал для тебя одно местечко, но сейчас речь не о нем. Это просто для начала, на кусок хлеба с маслом — только и всего! Нет, когда я говорю, что намерен позаботиться о тебе, я имею в виду совсем другое. Я собираюсь открыть перед тобою такие перспективы, по сравнению с которыми этот заработок покажется жалким пустяком. Я помогу тебе нажить столько денег, что ты не будешь знать, куда их девать. Когда мне что-нибудь подвернется, ты должен быть здесь, поблизости. У меня уже наклевываются грандиозные комбинации, но я пока помалкиваю, — опытный игрок никогда лишнего не сболтнет, чтобы никто не догадался, какие у него козыри на руках и с какой карты он пойдет. Всему свое время, Вашингтон, всему свое время. Ты еще увидишь. Намечается неплохое дельце с кукурузой. Кое-кто из моих нью-йоркских приятелей уговаривает меня вступить в долю: скупить весь урожай на корню, а потом диктовать свои цены рынку, — очень неплохая штука, скажу я тебе. И нужны-то сущие пустяки: всего каких-нибудь два — два с половиной миллиона. Я им еще ничего не обещал; да и к чему спешить: чем я равнодушнее, тем сильнее хочется им меня заполучить. Есть у меня на примете и кое-что покрупнее: насчет свиней. Наши люди незаметно действуют (последняя фраза прозвучала весьма внушительно), шныряют везде и всюду, договариваются с фермерами по всему Западу и Северо-Западу, контрактуют поголовье свиней; другие посредники потихоньку ведут переговоры с предпринимателями. А когда мы приберем к рукам всех свиней и все бойни — фью! — тогда денег будет столько, что и на трех пароходах не увезешь! Я уже все изучил, подсчитал шансы за и против; и хотя я пока еще качаю головой и, на первый взгляд, колеблюсь и взвешиваю, я твердо решил: если удастся обойтись капиталом в шесть миллионов долларов, то денежки надо ставить именно на эту лошадку! Да что говорить, Вашингтон: каждому ясно, что денег тут целый Атлантический океан со всеми его бухтами и заливами в придачу. Но есть у меня кое-что и покрупнее этого, крупнее, чем…

— Что вы, полковник, куда же еще крупнее! — воскликнул Вашингтон, у которого загорелись глаза. — Как бы я хотел взяться с вами вместе хоть за какое-нибудь из ваших грандиозных начинаний. Будь у меня только деньги! Обидно чувствовать себя связанным по рукам и ногам, скованным, раздавленным проклятой нищетой, когда перед тобой открываются такие блестящие возможности! Что может быть хуже бедности? Только не бросайте эти великолепные дела, полковник; даже я вижу, что они сулят богатство. Не бросайте их ради других, может быть, более заманчивых, но на самом деле более рискованных. На вашем месте я бы держался за них. Эх, если бы отец был сейчас таким, как прежде! Я бы обязательно вызвал его сюда. Такого случая у него никогда в жизни не было. Нет, полковник, ничего лучшего вы не найдете, это просто невозможно.

Мягкая сочувственная улыбка заиграла на лице полковника, и он перегнулся через стол с видом человека, который сейчас «откроет тебе глаза», и притом сделает это легко и просто.

— Послушай, Вашингтон, мой мальчик, все эти дела сущие пустяки. Они только кажутся крупными, да и то лишь новичку; а для человека, привыкшего к широкому размаху, они — пшик! Конечно, ими можно заняться часок-другой на досуге, когда под рукой нет ничего лучшего, и пустить в ход капитал, который пока не находит себе применения, в ожидании чего-либо настоящего, но… Слушай меня внимательно, я объясню тебе, что такое «настоящее дело», как понимаем его мы, старые дельцы. Вот, например, предложение Ротшильдов, — это, конечно, между нами…

Вашингтон нетерпеливо закивал головой, а его горящие глаза говорили: «Да, да, я все понимаю, продолжайте!»

— …Я ни за что не хочу, чтобы о нем стало известно. Они предлагают мне вместе с ними втихомолку — их человек приезжал сюда недели две тому назад, — вместе с ними втихомолку (тут голос Селлерса снизился до многозначительного шепота) скупить сто тринадцать банков в штатах Огайо, Индиана, Кентукки, Иллинойс и Миссури — те, что занимаются аферами; сейчас бумаги этих банков обесценены, их можно приобрести в среднем за сорок четыре процента номинала, — так вот, скупить их, а потом вдруг взять и выпустить кота из мешка. Фью-у-у! Тут их бумаги одним махом подскочат в цене, да как! До самых небес! Прибыль от этой операции будет сорок миллионов и ни долларом меньше! (Красноречивая пауза — Вашингтон должен прочувствовать все великолепие открывающейся перед ним картины.) А ты говоришь о свиньях! Дорогой мой, наивный мой мальчик, ведь после этого нам остается только посиживать на крылечке и торговать банками оптом и в розницу, словно спичками!