Дно разума - Алексей Атеев

Про Добрынина говорили: «Он собирает все!» И действительно, Мартын Мартынович, желая произвести впечатление на очередного гостя, кряхтя, вытаскивал откуда-то из недр квартиры тяжеленный ящик, в котором, как в улье в ячейках-сотах, лежали тысячи монет со всего мира.

– Попробуй, подними, – кивал он на ящик.

И когда мальчишка, пыхтя от натуги, отрывал ящик от стола, Добрынин довольно усмехался и бормотал:

– Молодец!

Бывал у Мартына Мартыновича и Вова Пушкарев. Пока что они не менялись. Нечем. Но Добрынин ласково приглашал заходить.

Несколько дней Вова крепился. Первое время он не мог налюбоваться своим приобретением. Веревочку, на которой монету носила на шее Наташа, он, конечно же, обрезал и с негодованием выбросил в помойное ведро. Вова носился с монетой как дурак с писаной торбой, демонстрировал ее родителям, однако те восторгов сына почему-то не разделяли. Отец еще повертел талер перед глазами, а мать вообще отмахнулась.

– Уроки бы лучше учил, – заметила она. – Учебный год вот-вот закончится, и у тебя выходит тройка по географии.

Насладившись своим приобретением по полной программе, Вова решил показать интересную монету настоящему специалисту, каковым и являлся Добрынин.

Мартын Мартынович встретил мальчика с неизменной улыбкой. Он так заинтересованно смотрел на него, что Вова прямо с порога полез в карман, достал монету и сунул ее под нос Добрынину.

– Ага, – сказал Мартын Мартынович, с интересом разглядывая приношение. – Кажется, талер. Ну пойдем в комнату, посмотрим на него повнимательнее.

Добрынин достал довольно большой кусок черного бархата, постелил его на стол, положил монету на бархат, извлек из ящика мощную лупу и включил лампу.

– Так, – произнес он, разглядывая монету. – Очень интересно. Никогда такой не видел.

– Это точно талер? – спросил Вова.

– Похоже. Но какой-то он странный. Нет ни гербов, ни названия государства, где эта монета была выпущена. То, что год чеканки отсутствует, понятно. Были времена, когда его не ставили. Но вот отсутствие имени правителя, а тем более названия страны, наводит на определенные мысли. Может, это вовсе и не монета…

– А что?

– Какой-то талисман. И дырка говорит о том же.

– А надписи? Какой это язык?

– Скорее всего, латынь. Мне кажется, какие-то изречения. Но моих знаний, чтобы понять их, недостаточно, Нужен словарь, а у меня его нет.

– Значит, это не талер, – удрученно произнес Вова. – А я думал…

– То, что это не талер, еще ни о чем не говорит, – успокаивающе произнес Мартын Мартынович. – Возможно, эта штука не менее ценна, чем монета. Во всяком случае, я готов ее у тебя выменять.

– А на что?

– Ну, естественно, на другие монеты.

– И что вы можете дать?

– Тебе выбирать.

Тут нужно отметить некоторую странность в поведении Добрынина. Никогда он не сообщал, тем более ребенку, о ценности интересующей его монеты, и уж тем более не предлагал выбирать замену самому.

– А посмотреть можно? – с некоторой робостью спросил Вова.

– Конечно! Сейчас я принесу.

Старик поспешно удалился, а Вова разглядывал лежавшую на бархате монету.

Талисман… Интересно, для чего он? Талисманы, кажется, должны приносить счастье. Может, не счастье, может, удачу? Хорошо бы, Добрынин дал за монету то, что он, Вова, пожелает…

Мартын Мартынович вернулся с ящиком и грохнул его о столешницу. В ящике явственно зазвенело.

– Что тебе показать? – спросил он у мальчика.

– Настоящие талеры.

– Пожалуйста.

Он вытащил из ящика металлическую кассету, в которой под пластиной из плексигласа тускло поблескивали крупные, судя по их состоянию, много повидавшие на своем веку серебряные монеты. Вова взял лупу и стал разглядывать древние сокровища. Перед ним замелькали причудливые гербы, господа в рыцарских доспехах, какие-то великаны, держащие в руках вырванные с корнем деревья, скачущие лошади… Средневековье ворвалось в наш будничный век.

– Вот эту покажите, пожалуйста.

На монете был изображен стоящий рыцарь, державший в руках какие-то палки.

– Бранденбург, – односложно сообщил Добрынин. – Талер. 1659 год.

– Можно ее?

Старик кивнул.

На следующей монете, привлекшей внимание Вовы, присутствовал усатый господин весьма воинственной наружности. Вова молча ткнул в нее пальцем.

– Валленштейн, – произнес старик. – Знаменитый полководец времен Тридцатилетней войны. Весьма редкая монета. Выпущена в герцогстве Мекленбург, где он правил некоторое время.

– Можно?

Вновь однозначный кивок.

– А эта?

– Польша. Сигизмунд Третий. Тоже талер.

Пушкарев взглянул на изображенного на монете старца, похожего на сказочного Кощея с остроконечной бородкой, упирающейся в высокий гофрированный воротник, и уже без слов придвинул монету к первым двум.

Кучка отобранных талеров понемногу росла. Еще были выбраны Бавария, Тироль и Вюртемберг. Последняя за свои размеры.

– Два талера, – прокомментировал Добрынин.

«Что я делаю?! – мысленно ужасался Вова. – И почему он меня не остановит?!» Он прекрасно понимал: один этот громадный Вюртемберг стоит гораздо дороже его дырявой монетки, но жадность и безнаказанность возобладали. К кучке, уже весьма солидной, прибавились Испания, Венеция и Брабант.

– А теперь хотелось бы что-нибудь русское, – нагло заявил Пушкарев. – Петра Первого, например.

Он получил два прекрасных рубля 1721-го и 1724 годов, прихватил еще и Екатерину Первую с растрепанной прической, и только тут нашел в себе силы остановиться. Мартын Мартынович сидел с застывшим лицом. Глаза его сверкали стеклянным блеском.

– Кажется, все, – сообщил Вова.

Он аккуратно записал в блокнот названия своих новых приобретений и поднялся. Мальчик понимал: пожелай он, Добрынин отдаст ему весь свой ящик, но совесть все-таки возобладала. Вова растолкал по сразу же отвисшим карманам свои новые приобретения, затянул ремень потуже и покинул логово гостеприимного Мартына Мартыновича. Душа его пела.

После ухода мальчика Добрынин некоторое время продолжал сидеть за столом, обхватив голову руками и тупо уставясь на лежащую перед ним дырявую монету. Потом он глухо зарыдал.

– Что с тобой, Мартыша? – всполошилась прибежавшая на жалобные стенания жена.

– Пошла прочь, дура! – заорал обычно невозмутимый Добрынин и швырнул в нее дырявой монетой.

Он никак не мог понять: что же произошло? Как он, съевший собаку на обмане малолетних несмышленышей, мог вывалить этому сопляку количество, раз в пятьдесят превышающее по стоимости несчастную дребедень, которую даже монетой-то считать нельзя. Почему такое случилось?

– Не иначе гипноз, – вслух произнес он. – Мальчишка загипнотизировал меня. И все же, все же…