У алтаря любви - Дорин Малек

Марк кивнул головой.

– Жди меня здесь.

Марк остался в саду, и ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем послышались шаги Септима. Он резко повернулся и увидел в руках друга листок пергамента, исписанный аккуратными греческими буквами. Марк быстро схватил листок.

– Осторожнее! – сердито прошипел Септим. Центурион преподнес листок к пламени факела на углу галереи.

– Завтра утром она принимает участие в очистительном жертвоприношении, а через пять дней отправится за водой к священному источнику, – сказал он.

Септим заглянул к нему через плечо и сверил время процедуры с именем весталки.

– Юлия Розальба Каска? – прошептал он. Марк вернул ему листок.

– Ты, действительно, ненормальный, Марк. Хотя бы имеешь представление, кто она такая?

– Самая очаровательная женщина, которую я когда-либо видел.

– Самая опасная женщина, которую ты когда-либо встречал, – дочь умершего Туллия Каски и внучка Децима Гнея Каски, лютого врага Цезаря!

– Септим, меня не интересует политика. Тебе это хорошо известно.

– Придется заинтересоваться, когда дело дойдет до гражданской войны, а это вполне вероятно. Кроме того, что она – девственная весталка и, следовательно, неприкосновенна, эта женщина принадлежит к дому и семье самого ярого врага твоего покровителя.

Марк молчал.

– Не собираюсь принимать участие в этом безрассудстве, – твердо заявил Септим.

– А я и не стану просить тебя об этом. Ты уже достаточно помог, показав этот документ.

– Но мне нужно вернуть его до окончания ужина, – ответил Септим, бросив опасливый взгляд в сторону дома. Сделав шаг, он остановился. – Марк, будь осторожен. Я не шучу – все слишком серьезно.

– Понимаю, – тихо произнес Марк.

– Не уверен. Ты не вырос в Риме и не представляешь, с каким благоговением относятся к жрицам-весталкам и какой бывает взрыв негодования, когда одна из них нарушает данный обет. Еще мальчиком я слышал, как живьем захоронили весталку на священном поле Кампус Скелератус. На всю жизнь запомнил этот рассказ. Ее обвинили на основании показаний рабов, которых можно подкупить или под пыткой заставить сказать все, что угодно. Ей ничего не помогло – состоялась ужасная казнь.

– Я не стану подвергать Розальбу опасности, – тихо произнес Марк. – Только должен увидеть ее.

Вдруг послышался какой-то звук позади, и Септим, приложив палец к губам, тихо проник в дом через боковую дверь. Марк улыбнулся, когда увидел раба, вылившего ведро воды в сад.

Он снова вернулся к своим мыслям.

Марго надела на склоненную голову Юлии ритуальное одеяние, напоминавшее прямоугольный кусок белой ткани с пурпурной полосой, закрепив его инкрустированной брошью. Накинув на голову вуаль, отступила назад и удовлетворенно кивнула.

– Готово. А теперь иди и поторопись – скоро рассвет.

Юлия покинула свои апартаменты, прошла через атрий, окликнула телохранителя и направилась к двери, ведущей к алтарю храма, где уже собралась толпа, хотя на небе только-только показались первые отблески рассвета. Пройдет еще несколько минут, прежде чем свет заструится через розовое окно лепного потолка, и косые лучи упадут на алтарь.

И начнется жертвоприношение.

Соленые пирожные, вино и масло уже лежали рядом со священным огнем, ярко горевшим у подножия статуи богини, в три раза превышающей рост человека. Все ждали, когда первые лучи солнца упадут на алтарь и позволят начать церемонию.

Когда наступил этот момент, Юлия подняла руки и над ожидающей толпой воцарилась тишина. Она нараспев читала молитвы о безопасности римского государства, одновременно разламывая пирожное и бросая кусочки в огонь, немедленно поглощавший их; затем полила огонь вином, потом маслом и отступила назад. Пламя вспыхнуло, и Юлия почувствовала его тепло на своей коже. Толпа ответила на это возгласом изумления.

Весталка, низко поклонившись, продолжала молитвы, пока огонь не затих, затем окропила алтарь водой из священного источника – такая церемония очистительного жертвоприношения совершалась в начале каждого лунного месяца. В заключение жертвоприношения она легла ничком перед алтарем и молила Весту защитить всех римских граждан, в какой бы части света они не находились; поднявшись, обернулась лицом к толпе, тем самым подавая сигнал, что граждане могут обращаться к богине со своими собственными просьбами и пожеланиями.

Впереди толпы, возвышаясь над всеми, одетый в полную форму, стоял центурион, которого она видела во время последнего посещения храма Цезарем.

Юлия выдержала его долгий взгляд, хотя ее сердце бешено колотилось. Силой воли заставив себя отвести от него глаза, она старалась смотреть на всю толпу, затем, повернувшись к алтарю, поклонилась и направилась к выходу.

Очутившись в атрии, она прислонилась спиной к стене, чувствуя слабость и смущение.

Почему он здесь? Раньше его никогда не было видно во время жертвоприношений – простое совпадение или пришел, потому что вспомнил мимолетную встречу в протокольной комнате храма? И если это так, то на что надеется, наблюдая за ней во время торжественной церемонии?

Ему должно быть хорошо известно, что никакие взаимоотношения между ними невозможны.

Весталка знала это и все равно дрожала, как загнанный в угол заяц. Телохранители смотрели на нее с сочувствием.

Юлия махнула рукой, отпуская их, и бросилась бегом в свои апартаменты.

ГЛАВА 3

Вериг терпеливо ожидал у входа в лавку художника, где Ларвия заказала портрет. От его высокой фигуры тень падала на мольберт.

– Прикажите этому варвару отойти в сторону, – раздраженно попросил художник. – Ничего не видно.

– Вериг, отойди в сторону, не загораживай свет, – приказала она своему телохранителю.

Вериг, сделав два шага влево, снова принял настороженную позу, изучая улицу. Эндемион смешал две краски на палитре, добиваясь желаемого тона, и тихо спросил:

– Где вы его взяли?

– Дед подарил, – вздохнула Ларвия.

– Зачем?

– Считает, что мне нужна защита от врагов семьи Каски, – покорно ответила Ларвия.

– Ну что ж, Юпитеру известно, сколько у старика врагов, – согласился Эндемион и, приподняв подбородок Ларвии, добавил: – Как вы его назвали?

– Вериг.

Грек закатил глаза.

– Риг, рэг, раг – все их имена звучат одинаково. Сейчас их толпами ежедневно привозят в Рим из галльских колоний. Даже когда они пытаются говорить на латыни, я не понимаю ни одного слова.

Ларвия засмеялась.

– Кто бы говорил: ты сам с острова Крит, и у тебя сильный акцент.

Свободный грек пожал плечами.

– По крайней мере, я больше не раб и могу зарабатывать деньги своей кистью, а эти люди всего лишь лишняя обуза для налогоплательщиков – готовы работать за мизерную плату, и от этого страдают римские граждане.