Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

Этим неласковым для некоторых представителей «гоблинов» утром проторчавших у адреса судьи Ильдара и Женю сменили на боевом посту Коля Лоскутков и Ольга. То было мудрое, оптимальнейшее решение. Молодой во вчерашнем пьяном безобразии вовсе не участвовал, а Прилепина, хоть и прикладывалась к спиртному, но, в отличие от той же Натальи, чисто символически.

Джамалов поехал домой отсыпаться, а вот Крутову пришлось зарулить в контору — сдать табельное оружие. Сегодня ответственным приемщиком на сутки заступил страдающий похмельем Шевченко. Женя застал его в оперской в момент, когда тот взад-вперед расхаживал по комнате, прижимая к затылку холодную банку пива, и взахлеб делился с Вучетичем подробностями проведенной ночи:

— …Короче, прикинь: утром просыпаюсь абсолютно голый и поначалу даже не понимаю, где я. Она, соответственно, здесь же, рядышком, в постели. Калачиком свернулась.

— Ну-ну, мели, Емеля, твоя неделя, — насмешливо фыркнул Виталий. Пользуясь затишьем, вызванным поголовным отсутствием начальства и «молчанием ягнят», сейчас он занимался монтажом вчерашних съемок.

— Да я тебе чем угодно могу поклясться! — загорячился Шевченко. — Ты же сам! Своими глазами видел!

— Что я видел?

— Как мы с ней на Ленинском выгрузились! И в ее подъезд вместе зашли.

— Ну, допустим, зашли. А потом, как зашел, так и вышел. Проводил до дверей и…

— Да никуда я не выходил! — заклокотал Тарас, раздосадованный проявлением упертого недоверия со стороны коллеги. Оно и понятно: персональная победа считается достигнутой лишь тогда, когда о ней узнают окружающие. И не просто узнают, в нее поверят. — Я именно что вошел! Причем два раза! Сначала в квартиру, а потом и… — Не удержавшись, он скабрезно хмыкнул и докончил: — Короче, ты понял куда.

— Чего он тут распаляется? О чем речь? — поинтересовался у Виталия Крутов, присутствие которого в оперской в пылу жаркого спора даже не заметили.

— Да вот. Наш неукротимый кролик уверяет, что этой ночью ему дала сама Северова.

— Что?! М-да, правы ученые-биологи, утверждая, что пик наивысшей активности «малороссийского мудозвона обыкновенного» приходится на состояние абстинентного синдрома.

— Сам ты мудозвон! — обиделся Тарас. — Просто вы оба мне завидуете. Особенно ты, Жека. Думаешь, никто не видит, как ты сам на Северову облизываешься.

— Че-е-во?!

— Того! Сам знаешь.

— Да пошел ты…

Крутов гневно сжал кулаки и о-очень недобро посмотрел на коллегу. А всё потому, что в данном случае Шевченко попал в самое «яблочко», в самый его огрызок. Жене действительно очень нравилась Наташа. Но до сей поры он пребывал в убеждении, что ловить ему в этом направлении нечего. Только ленивый в конторе был не в курсе, что та неравнодушно дышит к Мешку. И одним только неравнодушием про меж них, похоже, не обходилось. Такое вот до сей поры крутилось в этих стенах немудреное мексиканское телемыло. И на тебе! Приплыли тапочки к обрыву. «Натаха и этот придурок? Бред! Полный бред, — растерянно размышлял Крутов. — А если нет, не бред? Как это говорится? «Femina in vino non kurator vagina»[3]? Так, кажется?»

Тем временем Тарас, уже знававший норов Крутова в периоды когда у того сносило башню, малость струхнул и поспешил подрихтовать углы:

— Жека, да не переживай ты так! Всего лишь стечение обстоятельств. Думаешь, если бы Натаха не напилась в стельку, она бы мне дала? Хрен! Просто она той ночью уже была в том состоянии, когда женщину легче довести до оргазма, чем до дома.

— Заткнись, пошляк!

— От моралиста слышу! — огрызнулся Шевченко. Он демонстративно отвернулся от Крутова и как ни в чем не бывало продолжил посвящать Виталия в пикантные подробности: — В общем, бужу я ее и говорю, ласково так: лапушка, сделай-ка мне кофе. Наташка тут же халатик накинула, шмыг — на кухню…

Вучетич вдруг сделал дикие круглые глаза и посмотрел куда-то в пространство за спиной Шевченко.

— Ты чего? — не понял его мимики Тарас.

— А вот чего!!!!

Стоявшая в дверях оперской Наташа в долю секунды пересекла комнату и, остановившись в нескольких сантиметрах от Тараса, с размаху влепила ему звонкую пощечину.

— Натали! За что?!

— Еще одно слово, и я тебя просто придушу! — прошипела Северова. После чего прошла к своему столу, с остервенением швырнула сумочку, включила компьютер и невидяще уставилась в экран монитора.

В воздухе повисла неприятная тишина. Через некоторое время, чтобы хоть немного разрядить обстановку, Виталий нарочито беззаботно крикнул из своего угла:

— Народ, хотите хохму покажу? Идите сюда.

Крутов и Шевченко нехотя подтянулись к компьютеру Вучетича, стараясь не смотреть в глаза друг другу. Виталий клацнул мышкой и запустил тот самый, уликовый кусочек хоум-видео, где Холин блаженно спит лицом в салате.

— Венькина скрипка на заднем плане очень в тему звучит, — улыбнувшись лишь краешками губ, прокомментировал увиденное Крутов. — Остальное на «Оскара» всё одно не тянет.

— С музыкой — да, классно получилось, — подтвердил Тарас, продолжая потирать щеку. Судя по оставленной красной полосе, Северова заехала ему весьма чувствительно. — Практически готовый видеоклип.

— Ага, чистый Маяковский. Трактир, скрипка и немножко нервно.

— Во-во. Именно что нервно. — Шевченко опасливо покосился в сторону Наташи. — Ладно, пойду-ка я Демидыча проведаю, что ли? — Разминая в пальцах сигарету, он торопливо вышел из оперской, спиной ощущая прожигающий ненавистью тяжелый женский взгляд.

Северова меж тем продолжала потерянно сидеть за своим рабочим столом, укрывшись от коллег за монитором: спазмы сжимали ее горло, и она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. А всё потому, что доля правды в хвастливых словах Тараса, россказни которого о собственных любовных похождениях обычно следовало делить, минимум, на десять, в данном случае была. И доля, ох, немалая! Короче: «Было, девки, было».

Этой ночью, когда вынужденно подрабатывающая служебной развозкой маршрутка «гоблинов» подъезжала к ее дому, Северова, высвободившись из-под опеки Тараса, подсела к Мешку. Старательно изображая в доску пьяное чудовище, что, по известным причинам, было совсем нетрудно, Наталья всем своим видом давала понять, что самостоятельно до квартиры не доберется. Рассчитывая, естественно, что на роль провожатого вызовется Андрей. Но тот («скотина такая!») предпочел продолжить развозку в компании Прилепиной и Вучетича. Этим обстоятельством не преминул воспользоваться Шевченко и — делать нечего! — пришлось согласиться на такой вариант. В противном случае ее намерения относительно Андрея стали бы для ребят уж слишком очевидны.

Конечно, изначально Наташа не собиралась отвечать на недвусмысленные, хотя и крайне робкие, домогания со стороны подвыпившего сослуживца. Но на грех завалявшаяся в квартире бутылка шампанского окончательно взорвала мозг. Злость, обида и ревность, густо замешанные на разномастном алкоголе, — вот рецепт адского коктейля, воздействие коего на женщину много эффективнее самых известных афродизиаков. О чем она думала в тот момент, когда в буквальном смысле накинулась на Тараса и затащила его, пребывающего в близком к ступору состоянии, в койку? О своем желании отомстить столь незатейливым способом Мешку? М-да, отомстила, нечего сказать! Вот только кому? Похоже, в первую очередь самой себе.

«Боже мой! — ужаснулась Наташа. — А ведь этому, практически изнасилованию с моей стороны, кажется, предшествовал еще и некий похабный приват-танец? — неприятно вынырнули в ее голове обрывочные точечные воспоминания. От которых Северову всю аж передернуло. — О-о-о, нет! Только не это! Кошка драная, коза пьяная!.. У-у-у-у!»

Нет, конечно, до высшей степени цинизма дело не дошло. Например, в части утреннего кофия в постель, то была уже сугубо Тарасова фантазия. Мягко говоря, выдавшего желаемое за действительное. А действительность была такова, что, когда Наташа, проснувшись с тяжелой похмельной головой, с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой храпящее волосатое чудовище дезабилье, в выражениях она не стеснялась. Равно как в решительных действиях по изгнанию бесов из собственной квартиры. Так что брюки и рубашку Тарасу пришлось натягивать уже на лестничной площадке, под с треском захлопнувшейся за ним дверью. Но разве так начавшееся утро компенсировало ТАКУЮ прошедшую ночь? Стоп! А они вообще как? Хотя бы предохранялись?

«Ничегошеньки не помню!» — тихонечко застонала Наташа. Очень хотелось верить, что охреневший от привалившего счастья Шевченко не забыл о презервативах. «Еще не хватало залететь от этого придурка!» Впрочем, кажется, именно сейчас у нее начинались самые безопасные в этом плане дни. И то было, пожалуй, единственным утешением. Хотя… Какое тут, к черту, утешение!