Сорок бочек арестантов - Сергей Прокопьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лучше бы он оставил живность в гараже. С кроликов начался скотный двор в квартире. Но это уже другая история. И не одна.
Борыска еще не знал, что в их квартире в свое время будут жить курицы с петухом, козел, от запаха коего будет спасаться дезодорантом, поросенок…
Но об этом в другой раз.
ШАХ МИРОН
«Тебе, Галка, главное суматоха, а не прибыток», — ворчала на дочь мать.
Была здесь доля истины. Добрый ломоть.
А что делать, если человек не из созерцательной породы?
В период демократических преобразований, кои свелись у Галки Рыбась к демократизации кошелька от денег, записалась для наполнения мошны на курсы массажа. Подруга подбила: «Массажисты, знаешь, какие тити-мити делают?»
Галке «тити-мити» ой как нужны были.
Теорию — поглаживание, разминание, потряхивание — следовало практикой на руках, ногах, спинах и где пониже закреплять. Кого в опытные кролики и собаку Павлова? Мужа, естественно. Борыска у Галки, что надо кролик. Обувь 47 размера. И вышестоящая площадь поверхности такая — за полдня растиранием не обежишь, ладонями не изрубишь. Есть где практиканту теорию в тело внедрять. Но чтобы эти 110 килограммов отмассировать, семь потов согнать не хватит. Галка где руками, где ногами, где пятками себе помогала.
«Собака Павлова» поначалу отбивался: «Ой! щекотки боюсь! Ой! отстань! Ой! не щепайся!»
Но когда Галка наловчилась доставать до самого не могу — сразу изменил отношение. Аж стонет от удовольствия: «Еще давай!»
Отточила Галка мастерство на «кролике-собаке» — соседа по даче Ивана Францева прострел в бок звезданул. Галка и виновата. Запрягла навоз таскать, побоялась: пока Борыска приедет — другие по своим грядкам растащат. Иван помог на свою поясницу. Скрючило беднягу. Ни чихнуть, ни свистнуть. Галка вызвалась загладить вину мануальной терапией.
В отличие от мужа, у Ивана вес 70 килограммов. «Такого богатыря мы запросто!» — подумала Галка и набросилась на «простреленную» часть тела. Лихость массажистку и подвела. Не внесла со слона поправку на моську, и как давай мять Ивана из лучших побуждений!
— Хватит! — закричал тот резано.
— Ничего-ничего, — заботливо успокаивает Галка, — зато после хорошо будет.
— Когда после? Одна спина болела, теперь дышать невмоготу!
Галка еще раз нажала в специальную точку.
Иван дурниной орет:
— Прекращай!!
И сознание потерял.
Потеряешь, когда ребро хрустнуло на излом.
Массажист из Галки получался не из тех, кто пациента, как парень девку у ворот гладит…
Но Борыска запретил открывать практику.
«Нечего мужиков посторонних за задницы лапать!»
«А жрать на что?» — хотела сказать Галка, но к тому времени поумерила надежду на массажные «тити-мити». Долгая история клиентуру набирать. Перекинулась на другое начинание. Купила по дешевке цыплят. Большеньких. С прицелом — покормить немного, а осенью на мясные нужды рубануть птичье стадо. На суп, лапшу и другие питательные блюда.
Цыплята летом на балконе жили, к осени оперились, вес набрали и, откладывая куда подальше суп из себя с лапшой и картошкой, начали откладывать яйца.
Несушек гильотинировать на мясо было выше Галкиных представлений о рационализме. С другой стороны, время вовсю к холодам спешит. Того и гляди, куры вместе с яйцами померзнут на балконе. Надо переводить птицу на зимний вариант существования. Галка нашла металлическую детскую кроватку с сеткой по бортам, перевернула кверху дном, вот тебе и курятник. В большой комнате поставила.
— Вонища будет! — заворчал Борыска.
— Сам рассказывал, в детстве курей дома зимой держали.
— Частный дом — не квартира.
— Для тебя в первую голову стараюсь!
Галка создала крылатому поголовью максимум комфорта, дабы не отвлекались куриные мозги от яйценосного дела. Песком наполнила здоровенный таз и по очереди ежедневно хохлаток в него садила, которым по жизненной программе купаться в пыли положено.
По технологии жизни петух также необходим. И здесь Галка наперекор природе не пошла. Не стала жалеть зерно. Из четырех первоначально имеющихся петушков одного оставила. Самого боевого. Дочка его Мироном окрестила.
Мирон, став шахом курятника, принялся доказывать, что он во всем доме царь-государь. В том смысле, что никто слова не моги вякнуть. Иначе скандал.
— Оторву башку! — грозился Борыска.
— Нестись перестанут! — защищала производителя Галка.
— Сам топтать буду, чем такое терпеть!
Мирон, стоит кому рот раскрыть, сразу горлопанить начинал. Глушить кукареканьем человеческую речь.
Да что рот, телевизор не включить. Как разорется на всю квартиру! Дескать, что за непорядок?! Кто позволил?!
— Оторву башку! — грозился Борыска, перетаскивая телевизор из «птичника» в самый дальний от Мирона угол — на кухню.
И против магнитофона истошно кукарекал. Не давал детям слушать на полную катушку.
— Вот это правильно! — соглашался Борыска. — Бум-бум-бум! Что за музыка? Моя бабушка на такие песни говорила: как печной заслонкой по башке бьют.
Магнитофон был первой и последней солидарностью Мирона с хозяином.
В отношении телефона взгляды разнились кардинально. Средство связи Мирон ненавидел лютее телевизора. Стоило зазвонить аппарату, наливался агрессией, орал, что есть мочи.
— У вас — петушиные бои идут? — спросит абонент.
— Ага, петушиный боец.
Когда приходили гости, Борыска зашвыривал горлодера в кладовку:
— Охолонь!
Мирон и в темноте орал.
Борыска вспомнил бабушкин рассказ из деревенской молодости. Когда, бывало, на игрищах чуть не до утра пробудут, а с рассветом в поле. Петух в доме — главный будильник. Братья возьмут соломинку, в горло ему засунут, перекроют подъемную музыку. Петух встрепенется в нужный момент обозначить начало трудового дня, а из горла шиш да маленько. Пока родитель разберется, что к чему, молодежь лишний часок сна урвет.
Борыска соломинку для питья коктейлей принялся засовывать Мирону в горло.
— Не мучай животное! — дочь со слезами набросилась на отца. — Тебе бы так! Он что, виноват, если в квартире жить заставляют?
— Ага, не виноват. Скоро всех выживет! Оторву башку!
Борыска ворчать-то больше всех ворчал, но яйца, что гарем Мирона поставлял, в первую голову сам употреблял. Слаб был на этот продукт. В молодости мог за один присест десятка полтора выпить. Галка принесет ячейку, Борыска ее ополовинит, не отходя от стола. Только скорлупки отлетают.
— Поменьше бы яйца пил, — ворчала Галкина мать, когда оставалась наедине с дочерью.
— Жалко что ли?
— Простофильная ты! От яиц на подвиги мужиков тянет! По другим бабам начнет скакать, не так запоешь!
— Брось ты, мама!
— Набросаешься матерью!
Иногда не выдерживала, недовольно выговаривала зятю, глядя на поглощение, провоцирующего супружескую неверность продукта. Дескать, вредно столько-то.
— Жалко что ли? — без обиды спрашивал Борыска. — В яйце все в дело идет, усваивается без отходов.
— То-то и оно, что в дело, — туманно говорила теща, не объясняя, почему следует укоротить аппетит на диетпитание.
Поглощал Борыска яйца до поры, пока сальмонелла не грянула со всех газет и телевизора. Не напугала страшной заразой, таящейся в сыром яйце, против которой одно спасение — крутая термообработка. Но вареные яйца Борыска на дух не переносил. Одну штуку не мог запихать в себя, не то что пяток-другой…
Лет десять поствовал…
А тут полная уверенность в чистоте продукта… Посему, крепя сердце, терпел петуха.
В тот день в спальне покрасили батарею. От запаха перебрались с Галкой спать в «птичник». Дело житейское, приобнял среди ночи Борыска супругу. Новое место всегда располагает. И у супруги настроение оказалось не прочь. Без дебатов «хочу — не хочу», «могу — не могу» ночной консенсунс возник.
Посреди него кто-то из супругов охнул от наплывших чувств. И сразу прямо в консенсус грянуло, как из ружья:
— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Во весь противный голос заблажил паршивец. Всю гармонию криком истошным порушил.
На свою голову.
— Все! — выпрыгнул из объятий Борыска. — Хватит издевательств!
Выхватил из курятника Мирона и, будучи в страшном гневе, отделил беспардонные голосовые связки от легких и других органов, способствующих кукареканью. Оторвал башку. Выполнил давно обещанное.
Замолчавшие детали выбросил на балкон и вернулся к жене продолжать консенсус. Только Галке уже не до него. Спрыгнула с дивана в сторону балкона.
— Потрошить буду, а то пропадет.
— Брось в морозилку! — звал супругу из кухни на диван Борыска.
— Не, свежего надо!
— Вот уж отродье — даже мертвый гадит!
Одно утешало, кончилось петушиное иго.
На следующий вечер вернулся Борыска домой, а там опять:
— Ку-ка-ре-ку!
— Ожил? — перепугался Борыска.
— Ага, из супа воскрес, — смеется Галка. — Не боись, это не Мирон, нового на курочку обменяла.
