История религии. Том 1 - Александр Мень

собранные им свидетельства принадлежат людям разных эпох, стран и народов.

Они красноречиво говорят о том, что специфику религиозного переживания

нельзя свести ни к какой другой сфере человеческого духа: ни к

нравственности, ни к эстетике, ни к каким-либо чувствам, взятым в

отдельности (например, страху, надежде и т. д.). Точнее всего его можно

определить как чувство благоговения. По словам С. Булгакова, оно

"удостоверяет человека в реальности иного, божественного мира не тем, что

доказывает его существование или разными доводами убеждает в необходимости

последнего, но тем, что приводит его в живую непосредственную связь с

религиозной действительностью, ему ее показывает. На подлинно религиозный

путь вступил лишь тот человек, кто реально на своей жизненной дороге

встретился с Божеством, кого настигло Оно, на кого излилось превозмогающей

Своей силой" /3/.

Выразить в словах любое глубокое переживание, особенно религиозное,

трудно, почти невозможно, однако "психологические документы" все же могут

пролить некоторый свет на природу мистического сознания /4/. Вот характерный

пример одного такого свидетельства, приведенного в работе У. Джеймса.

"Я помню ночь и то место на холме, где душа моя открылась Бесконечному.

Это была бурная встреча двух миров - внешнего и внутреннего. От моей

внутренней борьбы словно бездна открылась в моей душе и раскрыла другую

неисследимую бездну по ту сторону звезд. Я был один с Тем, Кто сотворил меня

и все прекрасное в мире, и любовь, и страдание, и само искушение. Я уже не

искал Его, я чувствовал совершенную гармонию между Его духом и моим. Обычное

ощущение внешнего мира ушло от меня. Остался один экстаз ничем не

ограниченной радости. Как описать мое переживание? Это похоже на то, когда

все звуки в большом оркестре сливаются в широкую гармонию, в которой тонет

все, кроме чувства, переполняющего нашу душу. В нерушимом ночном молчании

трепетною жизнью жила тишина, еще более торжественная. И я ощущал в ночной

темноте некое Присутствие, тем более для меня ясное, что оно оставалось

невидимым. И я не мог больше сомневаться в присутствии Его, раз я чувствовал

Его так же ясно, как самого себя. И если была разница в степенях, то лишь

потому, что реальность Его я ощущал сильнее, чем мою собственную. Моя высшая

вера, моя истинная идея Бога зародилась во мне в тот миг. С тех пор, как я

стоял на Горе Видений, я чувствовал, что сила Вечного объяла меня. Никогда с

тех пор я не испытывал такого сердечного трепета. И если я когда-нибудь был

лицом к лицу с Богом, это лишь в ту ночь, когда я почувствовал, что родился

вновь, родился в духе... С этой минуты никакая критика доказательности бытия

Божия не могла поколебать моей веры. С этой ночи, когда я ощутил присутствие

Его Духа, я никогда не оставался надолго без этого чувства. Твердая

уверенность в существовании Бога, какая есть у меня, основана на этом

видении, на воспоминании об этом чудесном опыте".

"Я чувствовал себя много раз в тесном общении с Божеством, - пишет

другой человек. - Я наслаждался встречами с Ним, никогда о них не прося и

никогда их не ожидая. Они, казалось, состояли только в забвении всех моих

мыслей и всех усилий моей обыденной жизни... То, что я испытывал в эту

минуту, было временным исчезновением моей личности наряду со светозарным

откровением смысла жизни, более глубокого, чем тот, который был мне

привычен... Без Бога мир был бы хаосом" /5/.

Яркими свидетельствами, отражающими религиозные переживания, являются

бесчисленные произведения литературы и искусства. Гимны Ригведы и библейские

псалмы, Марцелловская месса Палестрины и оратория Листа "Христос",

"Божественная комедия" Данте и православные иконы, "Исповедь" Августина и

песни Тагора - все они подтверждают мысль, высказанную Максом Шелером, что

"путь веры - это внутреннее самораскрытие по отношению к являющемуся в

откровении Богу".

Известный историк религии Рудольф Отто (1869-1937) показал, что

религиозное чувство рождается в переживании реальности Высшего, которое

вызывает у человека благоговейный ужас твари перед безмерностью Божества. В

основе культов и вероучений, пишет он, "есть некий элемент, который может

при случае, вне зависимости от них, глубоко затронуть нас и завладеть нашим

сознанием с потрясающей силой. Попробуем же со всей симпатией и

проницательностью интуиции и воображения проследить за ним всюду, где можно

его обнаружить: в окружающей нас жизни и людях, во внешних порывах

благочестия и в проявлениях сознания, вызванных этими порывами, в

установленной и размеренной торжественности обрядов и литургий, а также в

атмосфере, порождаемой старыми религиозными памятниками, зданиями, храмами и

церквами. Сделав так, мы увидим, что столкнулись с неким явлением,

единственно подходящее название которому "mysterium tremendum" - тайна,

вызывающая трепет" /6/.

Нередко чувство Бога пробуждается в связи с созерцанием природы.

Искусственный мир городской цивилизации часто притупляет духовную чуткость

человека, ставит множество помех в приближении к Запредельному. Кроме того,

немалым препятствием служит балласт поверхностных знаний, почерпнутых из

популярной литературы. Эта литература приучает человека к мысли, что все в

мире устроено просто и поддается проверке здравым смыслом, а к области тайны

относится лишь то, что еще не успело попасть под скальпель человеческого

рассудка. А между тем прав был Эйнштейн, говоря, что "самое прекрасное

чувство связано с переживанием Таинственного... Человек, которому это

ощущение чуждо, который потерял способность удивляться и благоговеть, -

мертв. Знание о том, что есть сокрытая Реальность, которая открывается нам

как высшая Мудрость и блистающая Красота, - это знание и это ощущение есть

ядро истинной религиозности" /7/.

"Мы ищем Бога, - говорил, предвосхищая мысль Эйнштейна, Джордано Бруно,

- в неизменном, непреклонном законе природы, в благоговейном настроении

души, руководимой этим законом, мы ищем Его в блеске солнца, в красоте

вещей, исходящих из лона нашей матери-земли, в истинном блеске Его сущности

- бесчисленных созвездиях, светящихся на неизмеримом пространстве единого

неба, живущих, чувствующих, мыслящих и воспевающих хвалу Всеблагому,

Всеединому, Всевышнему" /8/.

Ощущение одухотворенности Вселенной очень близко к этому мистическому

переживанию. Приведу описание пробуждения этого "космического чувства" у

русского писателя Даниила Андреева. Внутреннее событие, о котором

рассказывает автор, произошло в его душе в летнюю ночь на берегу реки

Неруссы.

"Темнело. Из-за дубов выплыла низкая июльская луна, совершенно полная.

Мало-помалу умолкли разговоры и рассказы, товарищи один за другим уснули

вокруг потрескивающего костра, а я остался бодрствовать у огня, тихонько

помахивая, для защиты от комаров, широкой веткой.

И когда луна вступила в круг моего зрения, бесшумно передвигаясь за

узорно-узкой листвой развесистых ветвей ракиты, начались те часы, которые

остаются едва ли не прекраснейшими в моей жизни. Тихо дыша, откинувшись на

охапку сена, я слышал, как Нерусса струится позади, в нескольких шагах за

мной, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным.

Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось все, что

было на земле, и все, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом

для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медленно

вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня, и все, что я мог

помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством. Эти древние леса

и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди, народы близких и

дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными

изображениями, моря, неустанно покачивающиеся, и степи с колышущейся травой

- действительно все это было во мне той ночью, и я был во всем. Я лежал с

закрытыми глазами. И прекрасные, совсем не такие, какие мы видим всегда,

белые звезды, большие и цветущие, тоже плыли со всей мировой рекой, как

белые водяные лилии. Хотя солнца не было видно, было так, словно и оно тоже

где-то вблизи моего кругозора. Но не его сиянием, а светом иным, никогда

мною не виданным, пронизано было все это - все, плывшее сквозь меня и в то

же время баюкавшее меня, как дитя в колыбели, со всеутоляющей любовью.