У чужих берегов - Сергей Лысак

Но, как бы то ни было, Камимура пока избегал боя, ограничиваясь разведкой и не прекращая попыток заблокировать выход из Порт-Артура старыми судами. Но все попытки ночного прорыва через минные заграждения оканчивались неудачей. Из-за затруднения в определении точного места в ночной темноте, так как все навигационные огни были погашены, японские брандеры постоянно подрывались на минах и тонули, что являлось своеобразным сигналом для охраняющих внешний рейд канонерок и миноносцев. Днем же появление поблизости от Порт-Артура не сулило ничего хорошего. «Читозе» и «Такасаго» попытались проверить боеспособность русского флота, подойдя днем достаточно близко. И если «Читозе» удалось удрать, то «Такасаго» отправился на дно Желтого моря. С тех пор в светлое время суток, ни один из японских кораблей больше не допускал такой оплошности. Подходить — подходили, разглядывая издали и оставаясь далеко за пределами действия береговой артиллерии. Но близко не совались.

Русский же флот сам вел интенсивную разведку. Макаров, знающий о высадке десанта в Бицзыво в прошлой истории, уделял этому большое внимание, следя за действиями японцев на подходах к Ляодунскому полуострову, но никакой активности в этом направлении противник не проявлял. Очевидно, в этой истории японцы решили не рисковать. Ведь десантный флот, едва его только обнаружат в море, тут же попадет под сосредоточенный удар всей русской эскадры. И даже если его будут прикрывать все главные силы японского флота, в завязавшемся сражении транспорты с десантом уничтожат. Им даже не дадут приблизиться к цели. А если кому-то все же и повезет, то на берегу эти осколки десантной группировки будут уже ждать. Поэтому в северной части Желтого моря установилось пока обманчивое затишье.

В самом Порт-Артуре тоже было тихо. Война шла где-то далеко и здесь совершенно не ощущалась. Если бы не периодические подрывы японских брандеров на минах, то можно было подумать, что ее нет совсем. Что Михаила и штабс-ротмистра Черемисова очень настораживало. Они ожидали попыток диверсии и саботажа в отношении «Косатки», но их пока не было. Не считать же саботажем ругань мастеровых каждое утро при проведении досмотра перед допуском на охраняемую территорию. Ремонт продвигается успешно, все топливо и прочее снабжение для «Косатки» находится либо на «Енисее», либо на территории военного порта и тщательно охраняется. Степанов с Налетовым, который уже прибыл на «Енисей», углубились в проблему создания якорной мины новой конструкции, способной к постановке через торпедные аппараты «Косатки».

В общем, самая обычная стоянка, к которым он привык в Лорьяне в 1942 году. Если бы только не назойливость прессы. Пока удается ее избегать, но, по мнению Макарова, все же придется дать ряд интервью. Как своим газетчикам, так и иностранным. Надо только подготовить все на соответствующем уровне. А то не солидно будет. Но пусть этим штабные занимаются, а у командира подводного крейсера своих забот хватает. Единственным исключением, которое он сделал, было общение с художником Верещагиным на борту «Косатки». Верещагин сам упросил Макарова разрешить ему побывать на этом удивительном корабле и поговорить с экипажем. Ведь для истории необходимы слова очевидцев. А как писать картину, когда не имеешь ни малейшего понятия о сути вещей? Макаров и Верещагин вместе прибыли на «Косатку», и знаменитый живописец получил бесценный материал для работы. Набросав тут же несколько эскизов, он показал их. Причем Михаил был удивлен той реалистичности, с какой человек, никогда до этого не видевший взрыва вражеского корабля в перископе, изобразил это на бумаге. Оставив художника на попечение старшего офицера, Макаров и Михаил снова смогли выкроить время и поговорить без свидетелей.

— Степан Осипович, по минам Шварцкопфа ничего нет?

— Увы, Михаил Рудольфович. Застряли где-то по дороге. Правда, груз идет под охраной и с серьезными мерами маскировки. Будем надеяться, что это наше обычное российское головотяпство, а не злой умысел.

— Хотелось бы… А вы предупредили государя о возможных провокациях против «Косатки»?

— Предупредил. Надеюсь, что наши дипломаты серьезно к этому подготовятся. Но когда Степанов с Налетовым разработают свою мину, будет полегче. Объявим во всеуслышание о минировании японских вод и о блокаде японского и корейского побережья. И пускай господа англичане вопят, что хотят. Идет война, и мы не собираемся обеспечивать режим наибольшего благоприятствования в их торговле с противником.

— Ох, крику будет…

— А он в любом случае скоро начнется. Японские войска уже начинают испытывать проблемы с пополнением боеприпасов из-за отказа доставки грузов в Чемульпо прежними темпами. И это при таких мерах ограниченного характера. А когда отлов японских транспортов станет массовым и поток грузов в Корею резко сократится, можно ждать следующих шагов со стороны английского правительства. Да и не только английского. Что именно это будет, пока сказать трудно, но они всеми силами будут стараться спасти Японию от разгрома. Уж очень много денег они вложили в это мероприятие. А Япония не оправдала возложенных на нее надежд.

— Пожалуй… Степан Осипович, у меня на досуге появилась интересная мысль. А не захватить ли нам на борт газетчика? Причем такого, чтобы фотографировать умел? Но тут и я могу помочь.

— Газетчика?! Но зачем?!

— Чтобы писал репортажи с места событий, так сказать. И писал правдиво. И фотоснимками все подтверждал. Ведь мы собирались начать газетную войну?

— Хм-м… Интересно… Очень интересно… Но это должен быть человек, чье слово имеет серьезный вес в среде газетчиков, а не никому неизвестная личность.

— Разумеется. И сейчас этого воронья слетелось в Порт-Артур очень много. Думаю, выбирать есть из кого.

— Хорошо, подумаем…

Пока Макаров думает, Михаил продолжил заниматься ремонтом «Косатки». К счастью, никаких серьезных проблем не вылезло. Так, обычные нюансы, которые возникают на всех кораблях в процессе эксплуатации. Михаил просматривал газеты после окончания рабочего дня, как неожиданно в каюту постучал его старший офицер.

— Разрешите, Михаил Рудольфович?

— Прошу, прошу, Василий Иванович. Заходите, будьте любезны! Василий, что на тебя нашло?

— Извини, Михель. У нас, похоже, серьезная проблема.

— Что случилось?!

— Радиотелеграфист пропал.

— То есть как — пропал?

— Вышел с самого утра в город за какими-то своими железками и до сих пор не вернулся. Никогда такого не было. А ведь ему было сказано, чтобы слишком долго там не задерживался. Не случилось бы чего.

— Черемисову сказал?

— Пока нет. Решил сначала тебя предупредить. А то, этот жандарм сразу начнет землю копытом рыть, шпионов искать.

— Давай его сюда. Похоже, дело очень серьезное.

Когда в каюту Михаила пришел штабс-ротмистр и услышал об исчезновении радиста Ланга, то очень забеспокоился.

— Господа, дело серьезное. Насколько мне удалось узнать прапорщика Ланга, к пьяным загулам он не склонен и дисциплину соблюдает. Хоть он и штатский, но что можно, а что нельзя, хорошо понимает. Уверен, что-то случилось.

— Так что же делать?

— Вам ничего не делать. Я займусь этим сам. Плохо, что вы сказали это только сейчас, а не раньше. Когда Ланг должен был вернуться?

— Обычно в двадцать ноль-ноль он всегда был на месте, если выходил в город. По вечерам никогда не задерживался.

— А сейчас без четверти одиннадцать. Эх, господа, что же вы раньше не сказали… Ладно, оставайтесь на борту «Енисея». Охрану «Косатки» надо усилить. А я займусь поисками. Может быть, что-то и удастся узнать.

— Но как вы это сделаете, сейчас уже ночь!

— До утра ждать нельзя, будет поздно. Не волнуйтесь, господа, это моя работа. Хотя и гарантировать успех я тоже не могу. Опасаюсь, что вашего Ланга уже нет в живых.

— Но почему вы так решили?

— Как вы думаете, японцы захотят получить информацию о «Косатке» любыми способами?

— Захотят.

— А как ее можно удобнее всего получить, как не от членов команды?

— Вы хотите сказать…

— Я этого опасаюсь. Того, что Ланг попал в руки японцев. Поскольку переправить его на территорию, контролируемую японскими войсками, нереально, то после допроса его ликвидируют. Он ушел один?

— Нет, с тремя матросами. Но вскоре велел им вернуться, сказав, что сам вернется позже.

— У него было оружие?

— Да, револьвер. Но, по его словам, стрелок из него неважный.

— Плохо, господа! Очень плохо! Надо было сразу поднимать тревогу, как эти матросы вернулись… Ладно, что теперь говорить… Будем думать…

Когда штабс-ротмистр ушел, Михаил недовольно глянул на старшего офицера.

— Вот видишь, Васька, что вышло? Не забывай, что идет война. И японцы охотятся за информацией о «Косатке». Дай бог, чтобы сейчас все обошлось. Да только мне кажется, что наш жандарм никого не найдет. Ни Ланга, ни японцев…