Лот Праведный. Исход - Ramiz Aslanov

И все же первым уроком для Табил, который женщины сурово вбили откровенными, почти грубыми словами в ее глупую головку, был урок осторожности. Они объяснили девочке, как предохраняться. Они доказывали ей необходимость этого противоестественного ограничения. Они потребовали от нее неукоснительного исполнения инструкций. Они просили ее об этом, требовали, пугали непоправимыми последствиями. И каждый раз, когда Табил, с замиранием сердца от предвкушения предстоящего счастья, накидывала на голые плечи накидку, одна из женщин обязательно грозно бросала вслед:

– Ты помнишь, о чем мы тебе говорили?

Табил помнила. Табил старалась. Она делала все возможное, хотя это часто доставляло небольшие неудобства ей и ее возлюбленному.

Лот поначалу удивлялся ее странным просьбам, не понимал, зачем надо себя ограничивать в момент наивысшего возбуждения, зачем она встает от него и спешит к тазу с водой, когда ему хочется обнять ее и ласковыми поцелуями выразить свою нежность и благодарность. Почему она так себя ведет? К чему эта неуместная забота о чистоте? Но даже когда Лот догадался, это его все равно чуть злило – и он часто не выполнял ее просьбы. Иногда ей казалось, что он умышленно делает нежелательное, – словно дразнит, – намеренно продолжая удерживать ее рядом, почти силой. И все это – в самые неподходящие дни!

А потом она мучилась от страха, считая сроки. И однажды это случилось.

9

Табил сразу все поняла – ей не раз подробно рассказывали Шира и Бина о возможных признаках. Она дико испугалась. Хотела сразу бежать к своим наставницам за советом. Но что-то ее удержало.

Прошло еще несколько дней – и с ней ничего не происходило. Она не чувствовала никаких перемен. Все как раньше. Это ее немного успокоило. Она убеждала себя, что опасения ее напрасны, что все обойдется, с нарастающим волнением ожидая следующего срока. И вот, когда худшее подтвердилось, дикий страх вернулся к Табил. Теперь ей уже чудилось, что она чувствует Его. Что Там нечто растет и, словно ест ее изнутри. Она тщательно изучала свое тело. Внешне все выглядело нормально. Живот ее был все таким же плоским. Но когда Табил дотрагивалась до него, что-то словно откликалось сосущей пустотой на ее немой вопросительный зов. Теперь ей не казалось случайностью, что она чаще стала мочиться, что у нее иногда случаются запоры, что грудь ее стала быстро набухать и соски чувствительно отзываются на грубые прикосновения, что ее слегка тошнит по утрам, что она быстро устает от работы и ее тянет спать среди дня…

Табил продолжала ходить к Лоту, старалась, чтобы все у них было как прежде. Но – как прежде – не получалось.

А Лот словно не замечал в ней перемен, и ей это казалось странным и обидным. Девушка наивно думала, что он должен чувствовать то же, что и она. Тайна угнетала Табил. Ей хотелось все рассказать любимому, хотелось его ободрения, она даже надеялась на его радость. Но она боялась – боялась, что Лот огорчится, станет ругать ее или, хуже того, останется равнодушным к ее страхам и надеждам. Ее столько раз пугали Бина и Шира, ей так ясно дали понять, что беременность ее нежелательна, пагубна и даже преступна, что она чувствовала себя великой грешницей – и пыталась всеми способами скрыть свое грехопадение.

Однажды ее стошнило. В самый разгар любовной игры. Рвота была долгой и мучительной. Лот сочувствовал, но чуть брезгливо хмурился. Она извинилась и ушла. А потом, у себя, тихо скулила, накрывшись с головой одеялом. Ей было страшно. Ей было нестерпимо жалко себя. Табил чувствовала себя брошенной и одинокой.

Женщины догадались сами.

– Дура! – возмутилась Бина – Мы же тебе говорили! Хочешь, чтобы тебя прогнали?

– Не кричи на нее, Бина, – вмешалась Шира. – Посмотри, как она трясется, бедняжка. Сколько уже?

– Три месяца, – прошептала виновато Табил.

– Ну, вот не дура? Три месяца! Почему раньше не сказала? А если бы мы не догадались – так бы и ходила, пока живот не выпер? – снова вскинулась Бина.

– Ладно, чего уж теперь кричать. Есть еще время, – сказала Шира. – Дам я ей отвар. Через неделю будет как прежняя. А к Лоту пока не ходи!

От чаши с отваром отвратно пахло тухлыми яйцами – Табил чуть не стошнило, когда она поднесла ее к губам. И цвет у отвара был противный – болотный. А по мутной поверхности плавали жирные пузыри.

– Пей! – приказала Бина, и Табил стала глотать это пойло, содрогаясь худеньким телом от страха и омерзения.

– Держи в себе! – грубо потребовала Бина. – Не вздумай вырвать!

Табил изо всех сил старалась сдерживать накатывающую зловонными волнами рвоту. У нее было ощущение, будто мерзкая грязь медленно растекается по всему телу, а сама она превращается в выгребную яму. Она невольно согнулась в пояснице, держась за живот, но Бина схватила ее за волосы и заставила распрямиться.

– А ты что думала, – прошипела Бина. – что я тебе сладкой водички дам? Держись, девка, и молись Бау25, чтобы тебе помогло!

Но отвар не помог. Табил пила его по два раза в день, почти неделю, но у нее лишь открылся от него кровавый понос. Она быстро подурнела – цвет лица стал землистым, глаза запали, по телу высыпали чирьи. Она не могла ничего есть. Даже от простой воды ее начинало тошнить. Лишь кислое молоко она кое-как проталкивала внутрь мелкими глотками, но потом в животе начинало больно колоть. Она перестала выходить. Нужду справляла в своей маленькой комнате, и терпеливая Шира молча выносила за ней горшки.

Нахор ходил обеспокоенный. Ему, конечно, обо всем доложили. А Лот верил, что Табил просто заболела животом. Он навещал ее, но девушка отворачивалась к стене, прикрывая лицо руками, и умоляла уйти. Потом его совсем перестали пускать. А потом Нахор сказал Лоту, что он должен поехать в стан: дяде Авраму необходима его помощь – они якобы собираются перегонять стада. В другое время Лот с радостью бы уехал на несколько дней из города, чтобы отдохнуть от утомительного однообразия сидения в лавке. Но сейчас у него была Табил. Он смутно чувствовал, что с ней происходит что-то неладное. Он считал себя обязанным оставаться рядом с ней. Да и с каких это пор дядя Аврам стал нуждаться в помощи племянника в таком обычном деле как перегон стада?

Он отказался ехать. Тогда его позвал дед и потребовал, чтобы он ехал, выдумав новую причину: Лот должен привезти Милку с младшими детьми – она просится в город, к мужу. Не посылать же за ней слуг? И Лоту пришлось подчиниться.

Рано утром, воспользовавшись тем, что все спали, Лот пробрался в комнату Табил. Она тоже еще спала. Выглядела девушка чуть лучше обычного, но ее потрескавшиеся губы были недовольно сжаты, словно она терпела легкую тупую боль, а дыхание было мелким и беспокойным. Он не стал будить девушку – едва коснулся губами ее лба на прощанье – и вышел.

10

– Уж это тебе поможет наверняка, – сказала Шира, протягивая чашку.

Отвар был темно-красного цвета, как запекшаяся кровь. У него был резкий уксусный запах.

– Он немного жжет, – сказала женщина, видя, как Табил недоверчиво морщится. – Постарайся выпить одним глотком.

Табил было уже все равно. Ей хотелось лишь одного – чтобы все это поскорее закончилось. Терпеть дальше свое состояние она не могла – лучше умереть. Напиток обжег горло и покатился дальше, опаляя нестерпимым огнем внутренности. Это было все равно как выпить крутого кипятка. Табил задохнулась от этого жара и закашлялась.

– Терпи! – сказал Шира сочувственно. – Будет больно. Зато ты избавишься от этого.

– Я не умру? – спросила Табил, закрывая глаза и чувствуя, как огонь все сильнее разгорается в ней.

– Нет, девочка. Боги этого не допустят.

Уже через полчаса Табил каталась по полу, дико воя от боли. Ее истошные крики были слышны во всем доме и даже на улице – проходившие люди оглядывались с любопытством и тревогой. И Нахору прешлось закрыть лавку.

Кровь пошла к вечеру. Измученная многочасовой пыткой, Табил уже ни на что не реагировала. Временами она теряла сознание, а когда приходила в себя, тихо выла как ребенок, который слегка поранился и плачет ни столько от боли, сколько от испуга и желания привлечь внимание родителей.

– Началось, – сказала Шира. – Теперь главное – остановить кровь.

У женщин все было готово: чистые тряпки, кипяченая вода, специальный порошок, который помогал остановить кровь. Только к полуночи из Табил перестала вытекать черная жирная кровь. Она лежала такая белая, что казалось в ней вообще не осталось крови. Но глаза были открыты. Табил неподвижно смотрела в потолок. А рядом стояли женщины и о чем-то горячо перешептывались. Наконец Бина безнадежно махнула рукой и вышла. Тогда Шира налила в чашку молока и присела с ней на постель к Табил.