Половина любви - Галина Врублевская

— Леночка, на этой фотографии — твой отец, Святенко Павел Афанасьевич.

Лена замерла, не в силах воспринять услышанное. Мать всегда ей говорила, что отец был летчиком и погиб во время тренировочных полетов. Видно, эту красивую легенду она придумала, когда, после полета Юрия Гагарина, главными героями страны стали летчики и космонавты.

— Когда мы познакомились, — продолжала Галина Ивановна, — мне было уже тридцать пять лет.

В то послевоенное время женихов было мало. Учителя, конечно, тоже сплошь женщины. Так что на нормальную семью я уже перестала надеяться.

С Пашей мы познакомились случайно, на курсах повышения квалификации. Он был математик, закончил университет до войны, хотел заниматься наукой. Ты, верно, в него пошла, склад ума у тебя рациональный. Ну вот, а после трех лет солдатской жизни какая наука, да еще ранение у него было тяжелое в конце войны. Так что о науке пришлось забыть. Пошел преподавать в школу. В сороковые много фронтовиков пришло в школу, это сейчас парни эту работу стороной обходят. Да и то сказать, платят учителям смех один. Мы с твоим отцом, разумеется, в разных группах занимались, я же словесник, а он, как я сказала, математик.

Но политзанятия, они для всех были обязательны, шли в общем потоке. В тот год Хрущев осудил культ личности Сталина. У всех в головах страшно что творилось. Ты не представляешь, кем был для нас Сталин. Каждый не задумываясь отдал бы свою жизнь за него. И вдруг такое! А нам, учителям, было важно понять, что говорить своим ученикам.

Вот на одной такой лекции мы с Пашей и познакомились. Он, когда узнал, что я русист, сразу обратился за помощью. Паша разработал особый метод подачи материала. Хотел по своему предмету вместо обычных учебников внедрить сказки по математике. И попросил меня помочь с литературной обработкой этих сказок. Он их потом на уроках использовал.

В тот вечер Галина Ивановна долго и охотно предавалась воспоминаниям. Устав от многолетнего молчания, она обрушила на дочь все горести и радости, которые сопутствовали появлению Лены на свет. Уже звонил Ефим, обеспокоенный пропажей жены. Лена ответила, что останется ночевать у мамы. Возвращаться к обыденным заботам после такой ошеломляющей новости у нее не было сил.

О том, что у Паши уже была семья, ребенок, Галина Ивановна упомянула вскользь. И, вновь, оправдываясь, повторила:

— Ну, мне было уже тридцать пять, и я решилась родить, понимая, что поднимать ребенка мне придется одной.

Тогда Елену поразило, что мать родила ее, будучи такой старой! Теперь она сама Достигла этого рубежа и лучше понимала мать. В период женской зрелости трудно пребывать в одиночестве.

Все это: и само открытие того факта, что отец жив, и встреча с ним, и обретение брата — случилось почти десять лет назад, накануне маминого шестидесятилетия. Тогда же отец, которому было уже под семьдесят, впервые пришел с сыном в дом любимой им когда-то женщины. К этому времени он был уже вдовцом и присматривался к моложавым старушкам, под категорию которых как раз подходила тогда Галина Ивановна. Втайне он предполагал, что Галя согласится соединить с ним жизнь. Но та слишком привыкла жить одна и теперь ценила свою независимость. Паша остался в прошлом, а нынешний Павел Афанасьевич был для нее чужим человеком. Пока Галина Ивановна раздумывала над ответом, отец умер. Елена еще раз лишилась отца, одновременно обретя живую память о нем.

За столом расселись свободно. Шурик, единственный мужчина в компании, наполнил рюмки.

Плеснул себе водочки, а женщинам терпкого, как гранатовый сок, вина. Не присаживаясь, он поднял свою рюмку и произнес речь. Она, как всегда, была пронизана математическими и философскими обобщениями:

— Галина Ивановна! Поздравляю вас со славной датой, с приходом семерки в вашу жизнь. Пифагор, да и не только он, считал число «семь» мироправящим, божественным, требующим особого почитания. Это число называют числом судьбы, так как все жизненные циклы и явления кратны семи. Достигнув первой семерки, человек поступает в школу. Четырнадцать лет, вторая семерка, знаменует приход юности. В двадцать один принято создавать семью. — Шурик умолк, вспомнив, когда Галина Ивановна родила свою дочь. Впрочем, тридцать пять тоже кратно семи…

— И что? — вклинилась в паузу Женька.

— Полагалось, что каждые семь лет в человеке обновляется все: кровь, волосы ну и так далее. Хотя пифагорейцы…

— Остановись, Шурик, — Елена мягко коснулась руки брата, — ты же не на заседании исторического клуба!

— Да, да. — Шурик задумался и выдал традиционный тост:

— Ваше здоровье, Галина Ивановна!

Потом раздался телефонный звонок, потом еще и еще. Это поздравляли Галину Ивановну сослуживцы, с которыми она работала в школе. Звонили и бывшие ученики. Для них Галина Ивановна была «светлым образом» их собственного детства.

В промежутках между звонками в компании успевали произнести очередной тост и сделать символический глоток. Шурик при каждой возможности добросовестно опорожнял рюмку. Елена пыталась остановить его, но он так добро, по-детски просил еще чуть-чуть, что Елена сдавалась.

Наконец, перешли к чаю. Пока остальные наслаждались тортом, Шурик сладко посапывал на кровати хозяйки в дальнем конце комнаты. Так для него заканчивались почти все вечеринки. После торта оставалось только разойтись. Зоя Платоновна поднялась первая и покинула квартиру соседки.

Увидев Шурика, она поняла, что он ее дочери не пара: слишком уважает выпивку. Елена перемыла посуду, разбудила брата и тоже засобиралась домой.

К восьми вечера они с Женькой были уже у себя.

У Елены от усталости разболелась голова, но дочка, покрутившись у зеркала, вознамерилась пойти на дискотеку. Она распустила пушистые, пепельные, как у Елены, волосы, которые спадали на спину, достигая лопаток.

— Евгения, чтобы к двенадцати быть дома.

— Ладно. — Дочь не стала спорить, так как совсем недавно ее отпускали лишь до одиннадцати, и новое завоевание, полночь, еще не успело войти в привычку, а потому вызывало гордость.

Когда за дочкой захлопнулась дверь и перед Леной открылась перспектива тихого вечера, ее головная боль сразу прошла. Сил для домашних дел уже не было, оставалось найти для себя какое-нибудь развлечение. Лена взяла телевизионную программку — на всех каналах шли информационно-политические программы, которые ее не интересовали.

Хотя она симпатизировала новым партиям, за перипетиями их борьбы не следила, полагая это бессмысленным занятием, подходящим разве что для стариков.

Она подошла к книжному шкафу. Все было читано-перечитано, но сейчас ей захотелось освежить в памяти воззрения древнего грека, о котором вспомнил на вечере Шурик. Жаль, никак не удается пристроить брата. Почти сорок лет, и все один.