Когда идет дождь… - Кира Самойловна Мартынова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Здравствуй, златокрылая ночная бабочка, залетающая в мои еженочно неспокойные сны…» — Эля еще раз перечитала эти строки и улыбнулась — как красиво!
Над ее диваном висит прикрепленный булавкой листок Юриного письме, где все исписано словом «люблю», а пустые места составляют лепестки цветка.
«…Как живешь, моя крылорукая, легконогая?!?» — Как живу? Да разве это жизнь без тебя?!?
Эльмира вздохнула и стала собираться на репетицию в свой «Дизайн».
… «Прочти это письмо до конца, но если хочешь забыть, лучше и не начинай читать…
Сегодня утром ты уехал… А днем я уже не могу, чтобы не писать тебе.
Когда я пришла домой, мне было настолько плохо, что хотелось умереть.
Я была зла на тебя, на себя. Злая на то, что есть ты и я, и что мы вместе, но врозь, и что все вот так, а не иначе. Почему?
Мы вчера просто не выдержали накала, нам надо было расстаться раньше. Казню себя за это и не могу себе этого простить.
Я так не хотела, чтобы ты уезжал. Как я этого не хотела! Господи!!! Но я чувствовала, что не имею никакого права требовать от тебя остаться… Если б ты остался по моей воле и я об этом знала, мне было бы очень плохо. Вот ты мне в прошлый раз написал, что никогда не слышал моего скуления, и тебе бы надо брать с меня пример, чтобы не скулить от тоски в твоем вечном городе на Неве… Нет, Юра, часто бывает и у меня такое желание…»
«…Сегодня я долго ходила по улицам и совсем не встречала людей, но очень часто мне казалось, что я слышу чьи-то шаги… Это твои шаги… Это ты где-то тоже идешь, и твои шаги отдаются в моих ушах…
Понимаешь, ты тот человек, который для меня значит все. Ты не представляешь, что в эту неделею сделал со мной! Во мне все перевернулось. Абсолютно все! Только теперь я разумом поняла, что значит для меня театр. Раньше это была только интуиция… Она и привела меня к мысли о театре. И я, не понимая, не осознавая полностью свое желание стать актрисой, боготворила это святое для меня. Но теперь все обратное. Понимаешь, этот год для меня был решающим. И тут ты, человек, которой уже чего-то добился. Человек, который делает свое дело…»
«…И в Питере я не поступила… Почему мы не можем быть вместе? У тебя нет прописки, а мне ее не видать вообще! Так что же, — нам никогда не быть вместе из-за поганых препон нашей жизни?..»
«…Поздравляю тебя, Эльмира, с днем Ангела твоего! Даже не так тебя с ним, потому что ты и сама есть ангел. Желать тебе тоже нечего… у Ангелов все о'кей! Разве что — перерасти в богиню?! Да ты и так богиня! Очень жаль, что не могу быть рядом… Хотя я всегда рядом. И ты рядом. Каждый день…
Приеду — будешь мне позировать для очередного портрета. Я их буду рисовать каждый год. Это здорово! К твоему расцвету — 50-летнему юбилею, я напишу твой 32-ой портрет! Ура! Главное, дожить, или, как там? — Выжить…
Что же тебе пожелать? Сама знаешь. Человеком ты всегда будешь. Художником? Ты и так художник. Это у тебя в крови! В общем, приеду и справим семьей твой, мой и мамин дни рождения!
Помнишь читали мы о Крито-Микенской культуре? На вазах и фресках они изображали море, дельфинов, корабли и танцующих девушек-гимнасток, прыгающих через свирепого быка?
Это тебе — Эльке, Эльмирке, изображенной на критской вазе 1700 лет назад…
Холстом прохладного тумана
Я вытер с губ остатки сна.
И в предвкушении обмана
Готовлю пищу для костра…
Зарей воспламенится он
Твоим явлением рожден!
О, этот взгляд парящих глаз!
Улыбки трепетной прыжок!
Шторм рук твоих, взорвав песок,
Швырнул осколки критских ваз…
На них чудесною рукой
Отражена в полете ты.
В смертельном вихре красоты,
Дразня ревущего быка.
Творишь беспечный танец свой!
Сверкают злобные рога,
Копыта в клочья рвут цветы,
Что ты, увлечена игрой,
Его усыпала рога…
(Почти Пушкин…) Твой Шевчук по кличке «Аполлон».
Во дворце «Синтезспирта» в репетиционном зале шумно. «Дизайн» собирается на гастроли в ГДР.
— Ничего не понимаю! Эль, как ехать без тебя? Ты же наш главный козырь! Твои сольные номера! — Элла Перминова разводит непонимающе руками.
— А, чего тут непонятного! Много с Колей ссорились из-за принципиальных вопросов, вот он и решил мне насолить.
— Слушай, а может это ему указание ОТТУДА? А? А что, это вполне возможно.
Может тебе загранка того…
— Ты в виду ту историю с Юркой?
— Да, да…
— Да все может быть… Мы тогда столько подписей собрали под тем письмом в его защиту. По лестницам вонючим бегали. Всякие были — чистые и грязные, а вот люди находились хорошие — подписывались и адрес свой ставили — не боялись!
Его обвиняли черте в чем! В «Ленинце» облили грязью — мол диссидент, предатель… Поиздевались хорошо… Ну, что ж! — заключила Эльмира глухим, каким-то не своим голосом. — Знать судьба моя такая! Поезжайте! А я переживу. Все равно на днях к Юре уезжаю, — она встала, одела на плечо сумку и пошла к выходу из Дворца.
«Мухи, мухи, мухи, тра-та-та-та…
Господи, сколько вас? Одна, две, три… Двадцать одна — тьфу ты!
